Неточные совпадения
— Мы рады и таким!
Бродили долго по́ саду:
«Затей-то! горы, пропасти!
И
пруд опять… Чай, лебеди
Гуляли по
пруду?..
Беседка… стойте! с надписью!..»
Демьян, крестьянин грамотный,
Читает по складам.
«Эй, врешь!» Хохочут странники…
Опять — и то же самое
Читает им Демьян.
(Насилу догадалися,
Что надпись переправлена:
Затерты две-три литеры.
Из слова благородного
Такая
вышла дрянь...
Однажды ночью один
из братьев,
выйдя из фанзы, услышал всплески воды в
пруде и чье-то сопение.
После девяти часов я
вышел из дому и стал прохаживаться. Была поздняя осень. Вода в
прудах отяжелела и потемнела, точно в ожидании морозов. Ночь была ясная, свежая, прохладный воздух звонок и чуток. Я был весь охвачен своим чувством и своими мыслями. Чувство летело навстречу знакомой маленькой тележке, а мысль искала доказательств бытия божия и бессмертия души.
Я
вышел из накуренных комнат на балкон. Ночь была ясная и светлая. Я смотрел на
пруд, залитый лунным светом, и на старый дворец на острове. Потом сел в лодку и тихо отплыл от берега на середину
пруда. Мне был виден наш дом, балкон, освещенные окна, за которыми играли в карты… Определенных мыслей не помню.
Переполнилась ими река, подняла в
пруду лед,
вышла из берегов и разлилась по низменным местам: наступила водополь, или водополье.
Лиза обошла Патриаршие
пруды и хотела уже идти домой, как
из ворот одного деревянного дома
вышла молодая девушка в драповом бурнусе и черном атласном капоре, из-под которого спереди выглядывали клочки подстриженных в кружок золотистых волос.
А в бурные осенние ночи, когда гиганты-тополи качались и гудели от налетавшего из-за
прудов ветра, ужас разливался от старого зáмка и царил над всем городом. «Ой-вей-мир!» — пугливо произносили евреи; богобоязненные старые мещанки крестились, и даже наш ближайший сосед, кузнец, отрицавший самое существование бесовской силы,
выходя в эти часы на свой дворик, творил крестное знамение и шептал про себя молитву об упокоении усопших.
Фаэтон между тем быстро подкатил к бульвару Чистые
Пруды, и Егор Егорыч крикнул кучеру: «Поезжай по левой стороне!», а велев свернуть близ почтамта в переулок и остановиться у небольшой церкви Феодора Стратилата, он предложил Сусанне
выйти из экипажа, причем самым почтительнейшим образом высадил ее и попросил следовать за собой внутрь двора, где и находился храм Архангела Гавриила, который действительно своими колоннами, выступами, вазами, стоявшими у подножия верхнего яруса, напоминал скорее башню, чем православную церковь, — на куполе его, впрочем, высился крест; наружные стены храма были покрыты лепными изображениями с таковыми же лепными надписями на славянском языке: с западной стороны, например, под щитом, изображающим благовещение, значилось: «Дом мой — дом молитвы»; над дверями храма вокруг спасителева венца виднелось: «Аз есмь путь и истина и живот»; около дверей, ведущих в храм, шли надписи: «Господи, возлюблю благолепие дому твоего и место селения славы твоея».
Налево овраг
выходит к арестантским ротам, в него сваливают мусор со дворов, и на дне его стоит лужа густой, темно-зеленой грязи; направо, в конце оврага, киснет илистый Звездин
пруд, а центр оврага — как раз против дома; половина засыпана сором, заросла крапивой, лопухами, конским щавелем, в другой половине священник Доримедонт Покровский развел сад; в саду — беседка
из тонких дранок, окрашенных зеленою краской.
Князь в самом деле замышлял что-то странное: поутру он, действительно, еще часов в шесть
вышел из дому на прогулку, выкупался сначала в
пруде, пошел потом по дороге к Марьиной роще, к Бутыркам и, наконец, дошел до парка; здесь он, заметно утомившись, сел на лавочку под деревья, закрыв даже глаза, и просидел в таком положении, по крайней мере, часа два.
Над
прудом кое-где стлался туман, и, когда мы
вышли на большую дорожку, я удивился, как это еще за минуту мы могли увидеть поплавки… Теперь у рыболовных скамеек было совсем темно. Какая-то водяная птица кричала на островке, где мы сидели за минуту, как будто спрашивая о чем-то
из тьмы. Молодой серп луны поднимался, не светя, над лугами за плотиной.
Я
вышел из лодки и вместе с другим охотником стал стрелять мелкую дичь по болотистым верховьям
пруда.
Горе мне!» — Она
вышла из города и вдруг увидела себя на берегу глубокого
пруда, под тению древних дубов, которые за несколько недель перед тем были безмолвными свидетелями ее восторгов.
Но жена не слышит, подавленная сном. Не дождавшись её ответа, Тихон Павлович встал, оделся и, сопровождаемый её храпом,
вышел из комнаты на крыльцо, постоял на нём с минуту и отправился в сад. Уже светало. Восток бледнел, алая полоса зари лежала на краю сизой тучи, неподвижно застывшей на горизонте. Клёны и липы тихонько качали вершинами; роса падала невидимыми глазом каплями; где-то далеко трещал коростель, а за
прудом в роще грустно посвистывал скворец. Свежо… И скворцу, должно быть, холодно…
Под эти слова воротились люди Божии. Они были уже в обычной одежде. Затушив свечи, все
вышли. Николай Александрыч запер сионскую горницу и положил ключ в карман. Прошли несколько комнат в нижнем этаже… Глядь, уж утро, летнее солнце поднялось высоко… Пахнуло свежестью в растворенные окна большой комнаты, где был накрыт стол. На нем были расставлены разные яства: уха, ботвинья с осетриной, караси
из барских
прудов, сотовый мед, варенье, конфеты, свежие плоды и ягоды. Кипел самовар.
Токарев
вышел к
пруду. Ивы склонялись над плотиною и неподвижно отражались в черной воде. На ветвях темнели грачи, слышалось их сонное карканье и трепыханье. Близ берега выдавался
из воды борт затонувшей лодки и плавал обломок весла. Токарев остановился. Вот в этой лодке три дня назад катались люди — молодо-смелые, бодрые и веселые; для них радость была в их смелости. А он, Токарев, с глухою враждою смотрел с берега.
Она
вышла из своей засады, скользнула назад к Горбатому мосту, очутилась на нем, как будто шла через него с другой стороны
пруда, и повернула в Девятинскую улицу.