И вот завтра его порют. Утром мы собрались во второй батальон на конфирмацию. Солдаты выстроены в каре, — оставлено только место для прохода. Посередине две кучи длинных березовых розог, перевязанных пучками. Придут офицеры, взглянут на розги и
выйдут из казармы на крыльцо. Пришел и Шептун. Сутуловатый, приземистый, исподлобья взглянул он своими неподвижными рыбьими глазами на строй, подошел к розгам, взял пучок, свистнул им два раза в воздухе и, бережно положив, прошел в фельдфебельскую канцелярию.
Было второе марта. Накануне роздали рабочим жалованье, и они, как и всегда, загуляли. После «получки» постоянно не работают два, а то и три дня. Получив жалованье, рабочие в тот же день отправляются в город закупать там себе белье, одежду, обувь и расходятся по трактирам и питейным, где пропивают все, попадают в часть и приводятся оттуда на другой день. Большая же часть уже и не покупает ничего, зная, что это бесполезно, а пропивает деньги, не
выходя из казармы.
Неточные совпадения
В дополнение должно заметить, что в
казармы присылалось для нашего прокормления полковнику Семенову один рубль пятьдесят копеек
из ордонансгауза.
Из этого было
вышел шум, но пользовавшиеся этим плац-адъютанты задарили жандармский дивизион ложами на первые представления и бенефисы, тем дело и кончилось.
— Ну, вот мы и приехали! — сказал старший брат, когда они, подъехав к Михайловской батарее,
вышли из повозки. — Ежели нас пропустят на мосту, мы сейчас же пойдем в Николаевские
казармы. Ты там останься до утра, а я пойду в полк — узнаю, где твоя батарея стоит, и завтра приеду за тобой.
Наши молодцы
вышли утром на разводку и ловко устроили так, что их отправили с арестантом Шилкиным, печником и штукатурщиком, штукатурить батальонные пустые
казармы,
из которых солдаты давно уже
вышли в лагери.
А иногда вдруг ввяжется в какую-нибудь историю, начнет сплетничать, горячится
из пустяков, снует
из казармы в
казарму, передает вести, наговаривает,
из себя
выходит.
Заперли нас в
казармы. Потребовали документы, а у меня никаких. Телеграфирую отцу;
высылает копию метрического свидетельства, так как и метрику и послужной список, выданный
из Нежинского полка, я тогда еще выбросил. В письме отец благодарил меня, поздравлял и прислал четвертной билет на дорогу.
— Ты виноват во всем, ты подзуживал Пашку сделать скандал. Из-за тебя драка, чуть не убийство
вышло, — подойдя к игравшему на гармонике секретарю, проговорил Луговский, взмахнул рукой, и полновесная пощечина раздалась по
казарме. Секретарь вместе с гармоникой слетел вниз по лестнице, в кухню…
«Чего советовать-то, — ответил старик вяло. — Трудно… годы мои не те. Вот видишь ты: пройдет еще дня три, караулы поснимут, станут партиями в разные места на работы выводить, да и так
из казармы выходить дозволяется. Ну, только с мешком
из казармы не выпустят. Вот тут и думай».
Чернышев не смел его насильно
выслать, но опять прислал дежурного сказать, чтобы Берлинский днем не мог на улице показываться, чтобы солдат не будоражить, а
выходил бы для прогулки на свежем воздухе только после зари, когда
из пушки выпалят и всех солдат в
казармах запрут.
С этим я и отложил просьбу интролигатора в сторону с подлежащею справкою и пометою. Более я ничего не мог сделать; но прошел час, другой, а у меня ни с того ни с сего
из ума не
выходил этот бедный начитанный переплетчик. Мне все представлялось: как он прилетит завтра сюда с его «обширным рассуждением», а его дитя будет уже в солдатских
казармах, куда так легко попасть, но откуда выбраться трудно.