Неточные совпадения
Лонгрен
выходил на мостик, настланный по длинным рядам свай, где, на самом конце этого дощатого мола, подолгу курил раздуваемую ветром трубку, смотря, как обнаженное у берегов дно дымилось седой пеной, еле поспевающей за валами, грохочущий бег которых к черному, штормовому горизонту наполнял
пространство стадами фантастических гривастых существ, несущихся
в разнузданном свирепом отчаянии к далекому утешению.
Ни философия позитивная, ни философия критическая не
в силах понять происхождения и значения времени и
пространства, законов логики и всех категорий, так как исходит не из первичного бытия, с которым даны непосредственные пути сообщения, а из вторичного, больного уже сознания, не
выходит из субъективности вширь, на свежий воздух.
Я терялся
в догадках и не мог дать объяснение этому необычайному явлению. Когда же столб дыма
вышел из-за мыса на открытое
пространство, я сразу понял, что вижу перед собой смерч.
В основании его вода пенилась, как
в котле. Она всплескивалась, вихрь подхватывал ее и уносил ввысь, а сверху
в виде качающейся воронки спускалось темное облако.
Пришли на кладбище и долго кружились там по узким дорожкам среди могил, пока не
вышли на открытое
пространство, усеянное низенькими белыми крестами. Столпились около могилы и замолчали. Суровое молчание живых среди могил обещало что-то страшное, от чего сердце матери вздрогнуло и замерло
в ожидании. Между крестов свистел и выл ветер, на крышке гроба печально трепетали измятые цветы…
Натаскали огромную кучу хвороста и прошлогодних сухих листьев и зажгли костер. Широкий столб веселого огня поднялся к небу. Точно испуганные, сразу исчезли последние остатки дня, уступив место мраку, который,
выйдя из рощи, надвинулся на костер. Багровые пятна пугливо затрепетали по вершинам дубов, и казалось, что деревья зашевелились, закачались, то выглядывая
в красное
пространство света, то прячась назад
в темноту.
Все
в доме говорили неполным голосом, а проходя по огромному, чистому двору, жались к сторонке, точно боясь
выйти на открытое
пространство.
Белое тело ничего этого не пропускало к сердцу, несмотря на то, что дядя говорил прекрасно и с одушевлением, слова его,
выходя из уст, стыли
в воздухе и терялись
в пространстве.
Он пробовал было затянуть песню, но
выходило какое-то дикое мычание, и Савоська принялся ругаться
в пространство, неровно взмахивая руками.
Чтобы вполне насладиться этой картиной, я
вышел в поле, и чудное зрелище представилось глазам моим: все безграничное
пространство вокруг меня представляло вид снежного потока, будто небеса разверзлись, рассыпались снежным пухом и наполнили весь воздух движением и поразительной тишиной.
Та музыкальная фраза, которая пленила меня среди лунных
пространств, звучала теперь прямо
в уши, и это было как
в день славы, после морской битвы у островов Ката-Гур, когда я, много лет спустя,
выходил на раскаленную набережную Ахуан-Скапа, среди золотых труб и синих цветов.
Услышал милостивый Бог слезную молитву сиротскую, и не стало мужика на всем
пространстве владений глупого помещика. Куда девался мужик — никто того не заметил, а только видели люди, как вдруг поднялся мякинный вихрь и, словно туча черная, пронеслись
в воздухе посконные мужицкие портки.
Вышел помещик на балкон, потянул носом и чует: чистый-пречистый во всех его владениях воздух сделался. Натурально, остался доволен. Думает: «Теперь-то я понежу свое тело белое, тело белое, рыхлое, рассыпчатое!»
Бирюзовый цвет воды, какого она раньше никогда не видала, небо, берега, черные тени и безотчетная радость, наполнявшая ее душу, говорили ей, что из нее
выйдет великая художница и что где-то там за далью, за лунной ночью,
в бесконечном
пространстве ожидают ее успех, слава, любовь народа…
— Из лесу
выйду, — заговорил он опять, глядя куда-то
в пространство тоскующим взглядом, — люди этта
в полях копошатся, чего-то работают, стараются… А я гляжу на них, точно волк из кустов… А что делают, для чего стараются… не знаю!..
Одна его половина, которую я называю береговою, по преимуществу должна бы быть хлебопашною: поля открытые, земля удобная, средство сбыта — Волга; а
выходит не так:
в них развито, конечно,
в слабой степени, фабричное производство, тогда как
в дальних уездах, где лесные дачи идут на неизмеримое
пространство, строят только гусянки, нагружают их дровами, гонят бог знает
в какую даль, сбывают все это за ничтожную цену, а часто и
в убыток приходится вся эта операция; дома же, на месте, сажени дров не сожгут, потому что нет почти ни одной фабрики, ни одного завода.
Вызвав из блужданья
в пространстве Горданова, она хотела его рукой освободиться от мужа и тогда… обмануть Горданова и
выйти за Подозерова, если он женится…
— Государь
выйдет на балкон! — снова пронеслось животрепещущей вестью
в народе. И теснее сдвинулись его и без того тесные ряды. Высоко,
в голубое
пространство уходила гранитная Александровская колонна — символ победы и славы могучего русского воинства. Как-то невольно глаза обращались к ней и приходили
в голову мысли о новой победе, о новой славе.
Сын так же, как и отец, махнул рукой и выбежал на двор. Дом Ширяева стоял одиночкой у балки, которая бороздой проходила по степи верст на пять. Края ее поросли молодым дубом и ольхой, а на дне бежал ручей. Дом одною стороною глядел на балку, другою
выходил в поле. Заборов и плетней не было. Их заменяли всякого рода стройки, тесно жавшиеся друг к другу и замыкавшие перед домом небольшое
пространство, которое считалось двором и где ходили куры, утки и свиньи.
Различие для нас рождения разумного сознания от видимого нами плотского зарождения
в том, что, тогда как
в плотском рождении мы видим во времени и
пространстве, из чего и как и когда и что рождается из зародыша, знаем, что зерно есть плод, что из зерна при известных условиях
выйдет растение, что на нем будет цвет и потом плод такой же, как зерно (
в глазах наших совершается весь круговорот жизни), — рост разумного сознания мы не видим во времени, не видим круговорота его.
Они скоро достигли калитки и
вышли на берег реки. Морозный ветер на открытом
пространстве стал резче, но шедшая впереди, одетая налегке Танюша, казалось, не чувствовала его: лицо ее, которое она по временам оборачивала к Якову Потаповичу, пылало румянцем, глаза блестели какою-то роковою бесповоротною решимостью, которая прозвучала
в тоне ее голоса при произнесении непонятных для Якова Потаповича слов: «Все равно не миновать мне приходить к какому ни на есть концу».
Тогда пришлось бы за ним бегать, его доставать и ловить — все это было бы скандально и непременно бы собрало бы кучу баб и жиденят. Словом,
вышло бы совсем неприлично офицерскому званию, — между тем как панычи, подбитые под стол, сидели там смирно и только жались, обнявшись друг с другом, на тесном
пространстве, где их теснили офицерские ноги
в сапогах со шпорами.
M-lle Georges с оголенными, с ямочками, толстыми руками,
в красной шали, надетой на одно плечо,
вышла в оставленное для нее пустое
пространство между кресел и остановилась
в ненатуральной позе. Послышался восторженный шопот.
Как только эти люди
выходили из того
пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же, стоявшие сзади, начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять
в область огня,
в которой они опять (под влиянием страха смерти), теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.