Неточные совпадения
Резня единоверцев и
братьев Славян
вызвала сочувствие к страдающим и негодование к притеснителям.
Левин подошел к
брату. Ничего не ловилось, но Сергей Иванович не скучал и казался в самом веселом расположении духа. Левин видел, что, раззадоренный разговором с доктором, он хотел поговорить. Левину же, напротив, хотелось скорее домой, чтобы распорядиться о
вызове косцов к завтрему и решить сомнение насчет покоса, которое сильно занимало его.
Вместо гостя веселого, здорового, чужого, который, он надеялся, развлечет его в его душевной неясности, он должен был видеться с
братом, который понимает его насквозь, который
вызовет в нем все самые задушевные мысли, заставит его высказаться вполне.
Черные глаза ее необыкновенно обильно вспотели слезами, и эти слезы показались Климу тоже черными. Он смутился, — Лидия так редко плакала, а теперь, в слезах, она стала похожа на других девочек и, потеряв свою несравненность,
вызвала у Клима чувство, близкое жалости. Ее рассказ о
брате не тронул и не удивил его, он всегда ожидал от Бориса необыкновенных поступков. Сняв очки, играя ими, он исподлобья смотрел на Лидию, не находя слов утешения для нее. А утешить хотелось, — Туробоев уже уехал в школу.
Он
вызывал у Клима впечатление человека смущенного, и Климу приятно было чувствовать это, приятно убедиться еще раз, что простая жизнь оказалась сильнее мудрых книг, поглощенных
братом.
Неохотно и немного поговорив о декабристах, отец вскочил и ушел, насвистывая и
вызвав у Клима ревнивое желание проверить его слова. Клим тотчас вошел в комнату
брата и застал Дмитрия сидящим на подоконнике.
Другое же дело, отдача земли крестьянам, было не так близко ее сердцу; но муж ее очень возмущался этим и требовал от нее воздействия на
брата. Игнатий Никифорович говорил, что такой поступок есть верх неосновательности, легкомыслия и гордости, что объяснить такой поступок, если есть какая-нибудь возможность объяснить его, можно только желанием выделиться, похвастаться,
вызвать о себе разговоры.
Известие страшно потрясло Алешу. Он пустился к трактиру. В трактир ему входить было в его одежде неприлично, но осведомиться на лестнице и
вызвать их, это было возможно. Но только что он подошел к трактиру, как вдруг отворилось одно окно и сам
брат Иван закричал ему из окна вниз...
— Ешь,
брат! — говорит он, — у меня свое, не краденое! Я не то, что другие-прочие; я за все чистыми денежками плачу. Коли своих кур не случится — покупаю; коли яиц нет — покупаю! Меня,
брат, в город не
вызовут.
Сейчас же его
вызвали, он приехал в карете и увез
брата.
В тот же день вечером младший
брат таинственно
вызвал меня из комнаты и повел в сарай.
Он так часто и грустно говорил: было, была, бывало, точно прожил на земле сто лет, а не одиннадцать. У него были, помню, узкие ладони, тонкие пальцы, и весь он — тонкий, хрупкий, а глаза — очень ясные, но кроткие, как огоньки лампадок церковных. И
братья его были тоже милые, тоже
вызывали широкое доверчивое чувство к ним, — всегда хотелось сделать для них приятное, но старший больше нравился мне.
Впрочем, сестра подчинилась доводам
брата, но на этот раз он ошибался: заботясь об устранении внешних
вызовов, Максим забывал те могучие побуждения, которые были заложены в детскую душу самою природою.
Взял с собой обоих своих
братьев и,
вызвав невесту чрез постороннего мальчика на двор, потащил ее в клеть, зажав ей рот.
— Что сделала? Куда ты меня тащишь? Уж не прощения ли просить у ней, за то, что она твою мать оскорбила и твой дом срамить приехала, низкий ты человек? — крикнула опять Варя, торжествуя и с
вызовом смотря на
брата.
Андрей Федотыч был добродушный и веселый человек и любил пошутить,
вызывая скрытую зависть Кишкина: хорошо шутить, когда в банке тысяч пятьдесят лежит. Старший
брат, Илья Федотыч, наоборот, был очень мрачный субъект и не любил болтать напрасно. Он являлся главной силой, как старый делец, знавший все ходы и выходы сложного горного хозяйства. Кишкина он принимал всегда сухо, но на этот раз отвел его в соседнюю комнату и строго спросил...
Затем тотчас же, точно привидение из люка, появился ее сердечный друг, молодой полячок, с высоко закрученными усами, хозяин кафешантана. Выпили вина, поговорили о ярмарке, о выставке, немножко пожаловались на плохие дела. Затем Горизонт телефонировал к себе в гостиницу,
вызвал жену. Познакомил ее с теткой и с двоюродным
братом тетки и сказал, что таинственные политические дела
вызывают его из города. Нежно обнял Сару, прослезился и уехал.
И чем дальше развертывался роман, тем более живое и страстное участие принимала в нем Любка. Она ничего не имела против того, что Манон обирала при помощи любовника и
брата своих очередных покровителей, а де Грие занимался шулерской игрой в притонах, но каждая ее новая измена приводила Любку в неистовство, а страдания кавалера
вызывали у нее слезы. Однажды она спросила...
Теперь, когда я окончательно сжился с «дурным обществом», грустная улыбка Маруси стала мне почти так же дорога, как улыбка сестры; но тут никто не ставил мне вечно на вид мою испорченность, тут не было ворчливой няньки, тут я был нужен, — я чувствовал, что каждый раз мое появление
вызывает румянец оживления на щеках девочки. Валек обнимал меня, как
брата, и даже Тыбурций по временам смотрел на нас троих какими-то странными глазами, в которых что-то мерцало, точно слеза.
Кое-как успокоив себя, он вошел в комнату; но прошло 1/4 часа, а он всё не выходил к
брату, так что старший отворил наконец дверь, чтоб
вызвать его.
Наконец начали
вызывать фамилии; гимназисты выходили смело и отвечали большей частью хорошо, возвращались весело; наша
братья робела гораздо более, да и, как кажется, отвечала хуже.
— Э, вы совсем не то говорите, что надо. Если бы вы захотели, я повел бы вас в нашу синагогу… Ну, вы увидели бы, какая у нас хорошая синагога. А наш раввин здесь в таком почете, как и всякий священник. И когда его
вызывали на суд, то он сидел с их епископом, и они говорили друг с другом… Ну, совсем так, как двоюродные
братья.
— Что такое женщина? — спрашивал Пепко на другой день после нашего импровизированного бала. — За что мы любим эту женщину? Почему, наконец, наша Федосья тоже женщина и тоже, на этом только основании, может
вызвать любовную эмоцию?.. Тут,
брат, дело поглубже одной физики…
— А так, — прославьтесь на каком-нибудь поприще: ученом, что ли, служебном, литературном, что и я, грешный, хотел сделать после своей несчастной любви, но чего, конечно, не сделал: пусть княгиня, слыша о вашей славе, мучится, страдает, что какого человека она разлюбила и не сумела сберечь его для себя: это месть еще человеческая; но ведь ваша
братья мужья обыкновенно в этих случаях
вызывают своих соперников на дуэль, чтобы убить их, то есть как-то физически стараются их уничтожить!
— Только ты смотри у меня, держись в струне, не сбренди! Я,
брат, ведь зол! Я тебя — ежели что — в треисподней достану! Как только он тебя свидетелем
вызовет, — сейчас ты его удиви!
Артамонов очень подружился с Утешителем. Время от времени на него снова стала нападать скука,
вызывая в нём непобедимое желание пить. Напиваться у
брата было стыдно, там всегда торчали чужие люди, а он особенно не хотел показать себя пьяным Поповой. Дома Наталья в такие дни уныло сгибалась, угнетённо молчала; было бы лучше, если б она ругалась, тогда и самому можно бы ругать её. А так она была похожа на ограбленную и, не возбуждая злобы, возбуждала чувство, близкое жалости к ней; Артамонов шёл к Серафиму.
Именно так он и сказал: отдохни. Это слово, глупое и дерзкое, вместе с напоминанием о
брате, притаившемся где-то за болотами, в бедном лесном монастыре,
вызывало у Пётра тревожное подозрение: кроме того, что Тихон рассказал о Никите, вынув его из петли, он, должно быть, знает ещё что-то постыдное, он как будто ждёт новых несчастий, мерцающие его глаза внушают...
Ни один раз в жизни не обратил он внимания на то, что делается и происходит всякий день на улице, на что, как известно, всегда посмотрит его же
брат, молодой чиновник, простирающий до того проницательность своего бойкого взгляда, что заметит даже, у кого на другой стороне тротуара отпоролась внизу панталон стремешка, — что
вызывает всегда лукавую усмешку на лице его.
Показаться дома в мундире с золотыми галунами и в кепи, надетом набекрень, отдавать на улице честь офицерам и видеть, как они в ответ, точно знакомому, будут прикладывать руку к козырьку,
вызвать удивленно-почтительные взгляды сестер и младшего
брата — все эти удовольствия казались такими заманчивыми, что предвкушение их даже несколько стушевывало, оттирало на задний план предстоящее свидание с матерью.
А
брат смотрел на неё и думал, что она играет в скверную игру с этим мальчиком. В нём весь этот разговор
вызвал ощущение скуки, и, хотя ему жалко было Бенковского, эта жалость не вмещала в себе сердечной теплоты.
Она тосковала по родине, но воспоминания о пережитой бедности, о недостатках, о заржавленной крыше на доме
брата вызывали в ней отвращение, дрожь, и когда я предлагал ей ехать домой, она судорожно сжимала мне руки и говорила...
Я сказал, что с неделю никуда не выеду; мать
вызвала моего двоюродного
брата с женою, и начались разные буколические наслаждения.
В начале 1815 года семейные обстоятельства внезапно
вызвали меня из Петербурга. Оставя
брата жить у полковника Мартынова и поручив его вниманию и участию Шишковых, я поскакал сломя голову в Вятскую, а потом в Оренбургскую губернию. С 1807 года я не расставался с
братом, и это была первая разлука.
— И потом, — добавляла она, — они с
братом… угрожали мне страшными угрозами… и я
вызвала тебя и дядю… Они боятся тебя, твоего мужа, дядю и Евангела… Они вас всех оклевещут.
А остальное
вызывало в нем гадливость и сознание своего превосходства: эта горбунья, ее жирная сестра-дура, их
брат, вся бестолочь их ненужной и постылой прозябаемости, где самым жизненным нервом являлась мания старой девы, так бездушно мстящей за любовь
брата к ненавистной невестке…
Братья славяне — из тех, которые льнут к русской церкви и самому ее <…>, при ближайшем знакомстве не
вызывали особенных симпатий.
И странно: ни малейшей жалости не
вызвал во мне погибший. Я очень ясно представлял себе его лицо, в котором все было мягко и нежно, как у женщины: окраска щек, ясность и утренняя свежесть глаз, бородка такая пушистая и нежная, что ею могла бы, кажется, украситься и женщине. Он любил книги, цветы и музыку, боялся всего грубого и писал стихи —
брат, как критик, уверял, что очень хорошие стихи. И со всем, что я знал и помнил, я не мог связать ни этого кричащего воронья, ни кровавой резни, ни смерти.
Я хорошо знал
брата, и сумасшествие его не явилось для меня неожиданностью: страстная мечта о работе, сквозившая еще в его письмах с войны, составлявшая содержание всей его жизни по возвращении, неминуемо должна была столкнуться с бессилием его утомленного, измученного мозга и
вызвать катастрофу.
Иногда к нам приезжал и останавливался на день, на два мамин
брат, дядя Саша, акцизный чиновник из уезда. Перед обедом и ужином он всегда выпивал по очень большому стаканчику водки и просиживал в клубе за картами до поздней ночи. У него была светло-рыжая борода, отлогий лоб и про себя смеющиеся глаза; я чувствовал, что весь дух нашей семьи
вызывал в нем юмористическое уважение и тайную насмешку. Про Бокля он откровенно выражался так...
Вот это новость! Она рассчитывала на
брата, служащего за границей, думала
вызвать его в Париж, — а он в Петербурге, экспромтом по делам службы, и будет через три дня в Москву.
Произошло это в Херсоне, где он, случайно зайдя в комнату жены, застал ее с бывшим гувернером ее двоюродных
братьев Сигизмундом Нарцисовичем Кржижановским, которому сам же Александр Васильевич доверил ведение своих дел по некоторым имениям и
вызвал по этим делам в Херсон.
Последняя между тем, как мы знаем, обратилась к Богу. Годичный траур давал ей возможность, не
вызывая светских толков, прервать всякую связь с обществом и посещать только московские монастыри и соборы. Изредка она навещала бывшую невесту своего
брата. Она чувствовала себя перед ней виноватой и ласками, даже не оскорбляющими самолюбия княжны Варвары подарками — этими маленькими доказательствами дружбы — старалась загладить свою вину.
В таком страшном состоянии душевной и телесной борьбы, дошедшей до своего апогея, выехала она со своим двоюродным
братом из Москвы, куда приехала по
вызову Зинаиды Павловны, в Шестово, в то лето, когда в нем, в качестве учителя князя Владимира, должен был появиться Николай Леопольдович Гиршфельд.
Он
вызывал некоторое сочувствие в сравнительно мягком сердце второго
брата своего Григория, но старший Яков был суров нравом и обрывал его неизменной фразой: «Ну, понес околесицу, сердоболец!»
— Тиф, батюшка. Кто ни взойдет — смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут треплемся. Тут уж нашего
брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, — с видимым удовольствием сказал доктор. — Прусских докторов
вызывали, так не любят союзники-то наши.
Марья Ивановна почти не слушала, как только
брат начал об естественных науках. Ей как будто вдруг грустно стало. В особенности когда дело дошло до химии. Она глубоко вздохнула и отвечала прямо на тот ряд мыслей, которые
вызвали в ней естественные науки.
Про Лушникова смотритель и не вспомнил, не такая линия. Однако ж он в обещанный срок, как лук из земли, в вечерний час перед смотрителем черным крыльцом вырос. Личико довольное, бабьим коленкором так от него и несет. Вестовой доложил.
Вызвали потаенно близнеца-брата, сменились они одеждой, поцеловались троекратно, — и каждый на свое место: глухой на вокзал, Федор на свою койку. Пирожок с луком исподтишка под подушку сунул, грызет — улыбается. Угрели его, стало быть, домашние по самое темя.