Неточные совпадения
— Так выкатить им три бочки пенного! — воскликнула неустрашимая немка, обращаясь
к солдатам, и не торопясь
выехала из толпы.
Рана его зажила, и он уже
выезжал, делая приготовления
к отъезду в Ташкент.
С тех пор, как Алексей Александрович
выехал из дома с намерением не возвращаться в семью, и с тех пор, как он был у адвоката и сказал хоть одному человеку о своем намерении, с тех пор особенно, как он перевел это дело жизни в дело бумажное, он всё больше и больше привыкал
к своему намерению и видел теперь ясно возможность его исполнения.
Узнав все новости, Вронский с помощию лакея оделся в мундир и поехал являться. Явившись, он намерен был съездить
к брату,
к Бетси и сделать несколько визитов с тем, чтоб начать ездить в тот свет, где бы он мог встречать Каренину. Как и всегда в Петербурге, он
выехал из дома с тем, чтобы не возвращаться до поздней ночи.
Не зная, когда ему можно будет
выехать из Москвы. Сергей Иванович не телеграфировал брату, чтобы высылать за ним. Левина не было дома, когда Катавасов и Сергей Иванович на тарантасике, взятом на станции, запыленные как арапы, в 12-м часу дня подъехали
к крыльцу Покровского дома. Кити, сидевшая на балконе с отцом и сестрой, узнала деверя и сбежала вниз встретить его.
— Воздвиженское, на барский двор?
к графу? — повторил он. — Вот только изволок
выедешь. Налево поверток. Прямо по пришпекту, так и воткнешься. Да вам кого? Самого?
Воз был увязан. Иван спрыгнул и повел за повод добрую, сытую лошадь. Баба вскинула на воз грабли и бодрым шагом, размахивая руками, пошла
к собравшимся хороводом бабам. Иван,
выехав на дорогу, вступил в обоз с другими возами. Бабы с граблями на плечах, блестя яркими цветами и треща звонкими, веселыми голосами, шли позади возов. Один грубый, дикий бабий голос затянул песню и допел ее до повторенья, и дружно, в раз, подхватили опять с начала ту же песню полсотни разных, грубых и тонких, здоровых голосов.
Но дело в том, ― она, ожидая этого развода здесь, в Москве, где все его и ее знают, живет три месяца; никуда не
выезжает, никого не видает из женщин, кроме Долли, потому что, понимаешь ли, она не хочет, чтобы
к ней ездили из милости; эта дура княжна Варвара ― и та уехала, считая это неприличным.
— Maman здесь, — сказала она, обращаясь
к Кити. — Она не спала всю ночь, и доктор посоветовал ей
выехать. Я несу ей работу.
Утром Константин Левин
выехал из Москвы и
к вечеру приехал домой.
Только первое время, пока карета
выезжала из ворот клуба, Левин продолжал испытывать впечатление клубного покоя, удовольствия и несомненной приличности окружающего; но как только карета
выехала на улицу и он почувствовал качку экипажа по неровной дороге, услыхал сердитый крик встречного извозчика, увидел при неярком освещении красную вывеску кабака и лавочки, впечатление это разрушилось, и он начал обдумывать свои поступки и спросил себя, хорошо ли он делает, что едет
к Анне.
Дарья Александровна по совету Левина
выехала до зари. Дорога была хороша, коляска покойна, лошади бежали весело, и на козлах, кроме кучера, сидел конторщик вместо лакея, посланный Левиным для безопасности. Дарья Александровна задремала и проснулась, только подъезжая уже
к постоялому двору, где надо было переменять лошадей.
Вернувшись домой, Вронский нашел у себя записку от Анны. Она писала: «Я больна и несчастлива. Я не могу
выезжать, но и не могу долее не видать вас. Приезжайте вечером. В семь часов Алексей Александрович едет на совет и пробудет до десяти». Подумав с минуту о странности того, что она зовет его прямо
к себе, несмотря на требование мужа не принимать его, он решил, что поедет.
Сердце мое облилось кровью; пополз я по густой траве вдоль по оврагу, — смотрю: лес кончился, несколько казаков
выезжает из него на поляну, и вот выскакивает прямо
к ним мой Карагёз: все кинулись за ним с криком; долго, долго они за ним гонялись, особенно один раза два чуть-чуть не накинул ему на шею аркана; я задрожал, опустил глаза и начал молиться.
Он постарался сбыть поскорее Ноздрева, призвал
к себе тот же час Селифана и велел ему быть готовым на заре, с тем чтобы завтра же в шесть часов утра
выехать из города непременно, чтобы все было пересмотрено, бричка подмазана и прочее, и прочее.
Онегин вновь часы считает,
Вновь не дождется дню конца.
Но десять бьет; он
выезжает,
Он полетел, он у крыльца,
Он с трепетом
к княгине входит;
Татьяну он одну находит,
И вместе несколько минут
Они сидят. Слова нейдут
Из уст Онегина. Угрюмый,
Неловкий, он едва-едва
Ей отвечает. Голова
Его полна упрямой думой.
Упрямо смотрит он: она
Сидит покойна и вольна.
В третьем этаже, по всем приметам, квартира, что прямо под старухиной, тоже пустая: визитный билет, прибитый
к дверям гвоздочками, снят, —
выехали!..
Я намерен был отправиться на заре
к крепостным воротам, откуда Марья Ивановна должна была
выехать, и там проститься с нею в последний раз.
Мысль, что Марья Ивановна не успеет
выехать, ужаснула меня; я поспешно дал капралу несколько наставлений и тотчас бросился
к коменданту.
Я знал, что с Савельичем спорить было нечего, и позволил ему приготовляться в дорогу. Через полчаса я сел на своего доброго коня, а Савельич на тощую и хромую клячу, которую даром отдал ему один из городских жителей, не имея более средств кормить ее. Мы приехали
к городским воротам; караульные нас пропустили; мы
выехали из Оренбурга.
Этот заячий тулуп мог, наконец, не на шутку рассердить Пугачева.
К счастию, самозванец или не расслыхал, или пренебрег неуместным намеком. Лошади поскакали; народ на улице останавливался и кланялся в пояс. Пугачев кивал головою на обе стороны. Через минуту мы
выехали из слободы и помчались по гладкой дороге.
— Здоров. Он хотел было
выехать со мной
к тебе навстречу, да почему-то раздумал.
Из облака радужной пыли
выехал бородатый извозчик, товарищи сели в экипаж и через несколько минут ехали по улице города, близко
к панели. Клим рассматривал людей; толстых здесь больше, чем в Петербурге, и толстые, несмотря на их бороды, были похожи на баб.
Но,
выехав за околицу, обернулся
к седоку и сказал...
— Как он смеет так говорить про моего барина? — возразил горячо Захар, указывая на кучера. — Да знает ли он, кто мой барин-то? — с благоговением спросил он. — Да тебе, — говорил он, обращаясь
к кучеру, — и во сне не увидать такого барина: добрый, умница, красавец! А твой-то точно некормленая кляча! Срам посмотреть, как
выезжаете со двора на бурой кобыле: точно нищие! Едите-то редьку с квасом. Вон на тебе армячишка, дыр-то не сосчитаешь!..
Наконец мне стало легче, и я поехал в Сингапур с несколькими спутниками. Здесь есть громкое коммерческое имя Вампоа. В Кантоне так называется бухта или верфь; оттуда ли родом сингапурский купец — не знаю, только и его зовут Вампоа. Он уж лет двадцать как
выехал из Китая и поселился здесь. Он не может воротиться домой, не заплатив… взятки. Да едва ли теперь есть у него и охота
к тому. У него богатые магазины, домы и великолепная вилла; у него наши запасались всем;
к нему же в лавку отправились и мы.
Шанхай именно принадлежит
к числу таких мест, которые покажутся хороши, когда оттуда
выедешь.
Мы шли, шли в темноте, а проклятые улицы не кончались: все заборы да сады. Ликейцы, как тени, неслышно скользили во мраке. Нас провожал тот же самый, который принес нам цветы. Где было грязно или острые кораллы мешали свободно ступать, он вел меня под руку, обводил мимо луж, которые, видно, знал наизусть.
К несчастью, мы не туда попали, и, если б не провожатый, мы проблуждали бы целую ночь. Наконец добрались до речки, до вельбота, и вздохнули свободно, когда
выехали в открытое море.
Пока ехали в гавани, за стенами, казалось покойно, но лишь
выехали на простор, там дуло свирепо, да
к этому холод, темнота и яростный шум бурунов, разбивающихся о крепостную стену.
Спросили, когда будут полномочные. «Из Едо… не получено… об этом». Ну пошел свое! Хагивари и Саброски начали делать нам знаки, показывая на бумагу, что вот какое чудо случилось: только заговорили о ней, и она и пришла! Тут уже никто не выдержал, и они сами, и все мы стали смеяться. Бумага писана была от президента горочью Абе-Исен-о-ками-сама
к обоим губернаторам о том, что едут полномочные, но кто именно, когда они едут,
выехали ли, в дороге ли — об этом ни слова.
К нам не
выехало ни одной лодки, как это всегда бывает в жилых местах; на берегу не видно было ни одного человека; только около самого берега, как будто в белых бурунах, мелькнули два огня и исчезли.
— Шикарный немец, — говорил поживший в городе и читавший романы извозчик. Он сидел, повернувшись вполуоборот
к седоку, то снизу, то сверху перехватывая длинное кнутовище, и, очевидно, щеголял своим образованием, — тройку завел соловых,
выедет с своей хозяйкой — так куда годишься! — продолжал он. — Зимой, на Рождестве, елка была в большом доме, я гостей возил тоже; с еклектрической искрой. В губернии такой не увидишь! Награбил денег — страсть! Чего ему: вся его власть. Сказывают, хорошее имение купил.
В тот день, когда на выходе с этапа произошло столкновение конвойного офицера с арестантами из-за ребенка, Нехлюдов, ночевавший на постоялом дворе, проснулся поздно и еще засиделся за письмами, которые он готовил
к губернскому городу, так что
выехал с постоялого двора позднее обыкновенного и не обогнал партию дорогой, как это бывало прежде, а приехал в село, возле которого был полуэтап, уже сумерками.
С этим чувством сознания своего долга он
выехал из дома и поехал
к Масленникову — просить его разрешить ему посещения в остроге, кроме Масловой, еще и той старушки Меньшовой с сыном, о которой Маслова просила его. Кроме того, он хотел просить о свидании с Богодуховской, которая могла быть полезна Масловой.
Я надел фрак, без которого не советую никому
выезжать даже на охоту, и отправился
к Александру Михайлычу.
На другой день Чертопханов вместе с Лейбой
выехал из Бессонова на крестьянской телеге. Жид являл вид несколько смущенный, держался одной рукой за грядку и подпрыгивал всем своим дряблым телом на тряском сиденье; другую руку он прижимал
к пазухе, где у него лежала пачка ассигнаций, завернутых в газетную бумагу; Чертопханов сидел, как истукан, только глазами поводил кругом и дышал полной грудью; за поясом у него торчал кинжал.
Он принадлежал, по всем приметам,
к богатой семье и выехал-то в поле не по нужде, а так, для забавы.
В избе Аннушки не было; она уже успела прийти и оставить кузов с грибами. Ерофей приладил новую ось, подвергнув ее сперва строгой и несправедливой оценке; а через час я
выехал, оставив Касьяну немного денег, которые он сперва было не принял, но потом, подумав и подержав их на ладони, положил за пазуху. В течение этого часа он не произнес почти ни одного слова; он по-прежнему стоял, прислонясь
к воротам, не отвечал на укоризны моего кучера и весьма холодно простился со мной.
Ему привиделся нехороший сон: будто он
выехал на охоту, только не на Малек-Аделе, а на каком-то странном животном вроде верблюда; навстречу ему бежит белая-белая, как снег, лиса… Он хочет взмахнуть арапником, хочет натравить на нее собак, а вместо арапника у него в руках мочалка, и лиса бегает перед ним и дразнит его языком. Он соскакивает с своего верблюда, спотыкается, падает… и падает прямо в руки жандарму, который зовет его
к генерал-губернатору и в котором он узнает Яффа…
В сумерки мы дошли до Черниговки и присоединились
к отряду. Вечером в тот же день я
выехал во Владивосток,
к месту своей постоянной службы.
Один из тузов, ездивший неизвестно зачем с ученою целью в Париж, собственными глазами видел Клода Бернара, как есть живого Клода Бернара, настоящего; отрекомендовался ему по чину, званию, орденам и знатным своим больным, и Клод Бернар, послушавши его с полчаса, сказал: «Напрасно вы приезжали в Париж изучать успехи медицины, вам незачем было
выезжать для этого из Петербурга»; туз принял это за аттестацию своих занятий и, возвратившись в Петербург, произносил имя Клода Бернара не менее 10 раз в сутки, прибавляя
к нему не менее 5 раз «мой ученый друг» или «мой знаменитый товарищ по науке».
Подъехав
к господскому дому, он увидел белое платье, мелькающее между деревьями сада. В это время Антон ударил по лошадям и, повинуясь честолюбию, общему и деревенским кучерам как и извозчикам, пустился во весь дух через мост и мимо села.
Выехав из деревни, поднялись они на гору, и Владимир увидел березовую рощу и влево на открытом месте серенький домик с красной кровлею; сердце в нем забилось; перед собою видел он Кистеневку и бедный дом своего отца.
Но едва успел он
выехать со двора, как отец ее вошел и напрямик велел ей быть готовой на завтрашний день. Марья Кириловна, уже взволнованная объяснением князя Верейского, залилась слезами и бросилась
к ногам отца.
Накануне моего отъезда из Ниццы я получил приглашение от начальника полиции de la sicurezza pubblica. [общественной безопасности (ит.).] Он мне объявил приказ министра внутренних дел —
выехать немедленно из сардинских владений. Эта странная мера со стороны ручного и уклончивого сардинского правительства удивила меня гораздо больше, чем высылка из Парижа в 1850.
К тому же и не было никакого повода.
Когда с меня сняли надзор и я получил право
выезжать «в резиденцию и в столицу», как выражался
К. Аксаков, отец мой решительно предпочел древней столице невскую резиденцию.
— А я было понадеялся, — произносит он, — и
к Раидиным надвое
выехал; думал: ежели не сладится дело с вами — поеду, а сладится, так и ехать без нужды не для чего.
Воскресные и праздничные дни тоже вносили некоторое разнообразие в жизнь нашей семьи. В эти дни матушка с сестрой
выезжали к обедне, а накануне больших праздников и ко всенощной, и непременно в одну из модных московских церквей.
Святая неделя проходит тихо. Наступило полное бездорожье, так что в светлое воскресенье семья вынуждена
выехать из дома засветло и только с помощью всей барщины успевает попасть в приходскую церковь
к заутрене. А с бездорожьем и гости притихли; соседи заперлись по домам и отдыхают; даже женихи приехали из города, рискуя на каждом шагу окунуться в зажоре.
Вечером танцы хотя возобновлялись, но ненадолго, и
к десяти часам гости уже расходились на ночлег, предварительно попрощавшись с гостеприимными хозяевами, так как завтра утром часам
к девяти предполагалось
выехать из Лыкова, а старики в это время очень часто еще нежились в постели.
— Хотел сегодня на хозяйской гитаре
выехать, а то туда,
к Кремлю, мостовые совсем оголели…