Неточные совпадения
Она
вспомнила, как она рассказала почти признание, которое ей сделал в Петербурге
молодой подчиненный ее мужа, и как Алексей Александрович ответил, что, живя в свете, всякая женщина может подвергнуться этому, но что он доверяется вполне ее такту и никогда не позволит
себе унизить ее и
себя до ревности.
— Мы откроем
себе фирму «Горизонт и сын». Не правда ли, Сарочка, «и сын»? И вы, надеюсь, господа, удостоите меня своими почтенными заказами? Как увидите вывеску «Горизонт и сын», то прямо и
вспомните, что вы однажды ехали в вагоне вместе с
молодым человеком, который адски оглупел от любви и от счастья.
Вот живу я среди вас, иной раз ночью
вспомнишь прежнее, силу мою, ногами затоптанную,
молодое сердце мое забитое — жалко мне
себя, горько!
Хаджи-Мурат
вспомнил свою мать, когда она, укладывая его спать с
собой рядом, под шубой, на крыше сакли, пела ему эту песню, и он просил ее показать ему то место на боку, где остался след от раны. Как живую, он видел перед
собой свою мать — не такою сморщенной, седой и с решеткой зубов, какою он оставил ее теперь, а
молодой, красивой и такой сильной, что она, когда ему было уже лет пять и он был тяжелый, носила его за спиной в корзине через горы к деду.
Вышневская. Нет, вас. Разве вы жену брали
себе?
Вспомните, как вы за меня сватались! Когда вы были женихом, я не слыхала от вас ни одного слова о семейной жизни; вы вели
себя, как старый волокита, обольщающий
молодых девушек подарками, смотрели на меня, как сатир. Вы видели мое отвращение к вам, и, несмотря на это, вы все-таки купили меня за деньги у моих родственников, как покупают невольниц в Турции. Чего же вы от меня хотите?
—
Молодым дерево покривилось, не выдержало, — в старости и подавно разломится… Ну, все-таки… и Тарас теперь мне соломина… Хоть едва ли цена его выше Фомы… Есть у Гордеева характерец… есть в нем отцово дерзновение… Много он может поднять на
себе… А Тараска… это ты вовремя
вспомнила…
Живи так, чтобы на старости было чем
молодые годы вспомянуть… вот я
вспомнила себя и хоть поплакала, а разгорелось сердце-то от одной от памяти, как прежде жила…
Жду не дождусь ночи-то! Так, кажется, на крыльях бы к нему полетела. То одно держу в уме, что недаром я по крайней мере
собой хороша, будет чем
вспомнить молодость. (Задумчиво). Думаю
себе:
молодой такой да хороший! Еще стою ли я, дура, чтоб он любил-то меня? Заглохнуть бы мне здесь, в этом захолустье, кабы не он.
Барышня подняла голову и сделала знак
молодому человеку. Он
вспомнил, что от старой графини таили смерть ее ровесниц, и закусил
себе губу. Но графиня услышала весть, для нее новую, с большим равнодушием.
Инок Гермоген не спал сряду несколько ночей и чувствовал
себя очень бодро. Только и отдыху было, что прислонится где-нибудь к стене и, сидя, вздремнет. Никто не знал, что беспокоило
молодого инока, а он мучился про
себя, и сильно мучился,
вспоминая раненых и убитых мятежников. Конечно, они в ослеплении злобы бросались на монастырь не от ума, а все-таки большой ответ за них придется дать богу. Напрасная христианская кровь проливается…
От времени до времени, когда я один и никого к
себе не жду, я вынимаю их из ящика и, глядя на них,
вспоминаю молодые дни и товарища тех дней, безвозвратно улетевших…
Ванька судорожно вздохнул и опять уставился на окно. Он
вспомнил, что за елкой для господ всегда ходил в лес дед и брал с
собою внука. Веселое было время! И дед крякал, и мороз крякал, а глядя на них, и Ванька крякал. Выпало, прежде чем вырубить елку, дед выкуривает трубку, долго нюхает табак, посмеивается над озябшим Ванюшкой…
Молодые елки, окутанные инеем, стоят неподвижно и ждут, которой из них помирать? Откуда ни возьмись по сугробам летит стрелой заяц… Дед не может, чтоб не крикнуть...
Сначала он все
вспоминал о бегах, о своем англичанине, о Ваське, о Назаре и об Онегине и часто видел их во сне, но с течением времени позабыл обо всем. Его от кого-то прятали, и все его
молодое, прекрасное тело томилось, тосковало и опускалось от бездействия. То и дело подъезжали новые, незнакомые люди и снова толклись вокруг Изумруда, щупали и теребили его и сердито бранились между
собою.
Ананий Яковлев. Я еще даве, Калистрат Григорьев, говорил тебе не касаться меня. По твоим летам да по рассудку тебе на хорошее бы надо наставлять нас,
молодых людей, а ты к чему человека-то подводишь! Не мне
себя надо почувствовать, а тебе! Когда стыд-то совсем потерял, так хоть бы о седых волосах своих
вспомнил: не уйдешь могилы-то, да и на том свету будешь… Может, и огня-то там не достанет такого, чтобы прожечь да пропалить тебя за все твои окаянства!
— Да что я за баламутница в самом деле? — резко ответила Фленушка. — Что в своей обители иной раз посмеюсь, иной раз песню мирскую спою?.. Так это, матушка, дома делается, при своих, не у чужих людей на глазах…
Вспомнить бы тебе про
себя, как в самой-то тебе
молодая кровь еще бродила.
И
себя он
вспоминал, каким он был тогда — веселым,
молодым;
вспоминал, как он сидел на крылечке на постоялом дворе, где его взяли, и играл на гитаре, и как у него на душе весело было тогда.
Вспоминая Василья Борисыча, ровно по книге рассказывали про его похожденья, как не давал он в скитах спуску ни одной белице, что была
моложе да попригожей из
себя.
Ревунов (не расслышав). Я уже ел, благодарю. Вы говорите: гуся? Благодарю… Да… Старину
вспомнил… А ведь приятно,
молодой человек! Плывешь
себе по морю, горя не знаючи, и… (дрогнувшим голосом) помните этот восторг, когда делают поворот оверштаг! Какой моряк не зажжется при воспоминании об этом маневре?! Ведь как только раздалась команда: свистать всех наверх, поворот оверштаг — словно электрическая искра пробежала по всем. Начиная от командира и до последнего матроса — все встрепенулись…
А главное, ведь она свободная и одинокая
молодая женщина. Разве она может считать
себя обязанной чем-нибудь перед Виктором Миронычем?.. Палтусов
вспомнил тут разговор с ней в амбаре, в начале осени, когда они остались вдвоем на диване… Какая она тогда была милая… Только песочное платье портило. Но она и одеваться стала лучше…
Когда Васильеву приходилось по костюму или по манерам узнавать на улице падшую женщину или видеть ее изображение в юмористическом журнале, то всякий раз он
вспоминал одну историю, где-то и когда-то им вычитанную: какой-то
молодой человек, чистый и самоотверженный, полюбил падшую женщину и предложил ей стать его женою, она же, считая
себя недостойною такого счастия, отравилась.
Свадьба будет пышная: такая же пышная, как была у ее матери, когда она выходила за ее отца и о которой с восторгом рассказывала Панкратьевна,
вспоминая отчетливо каждую подробность этой церемонии, а может, будет сам царь, который и приблизит к
себе ее
молодого мужа за его ум, за доблести.
Баранщикову это показалось ужасно недостойно и придирчиво, и он
вспомнил, какое отвращение внушил к
себе молодой жене своей Ахмедуде, и опять затосковал о родине и сейчас же ощутил непреодолимое желание вернуться в Россию.
Потом он
вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая-нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [Убирайся.] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и
молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил
себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам
себе, но не смел признаться в этом.
«Меня,
молодого, доброго, счастливого, любимого столькими людьми, — думал он, — он
вспомнил о любви к
себе матери, Наташи, друзей, — меня убьют, повесят! Кто, зачем сделает это? И потом, что же будет, когда меня не будет? Не может быть», — говорил он
себе.