Неточные совпадения
— Я тебе говорю, чтò я думаю, — сказал Степан Аркадьич улыбаясь. — Но я тебе больше скажу: моя
жена — удивительнейшая женщина…. — Степан Аркадьич вздохнул,
вспомнив о своих отношениях с
женою, и, помолчав с минуту, продолжал: — У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого мало, — она знает, чтò будет, особенно по части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить не хотел, а так вышло. И она — на твоей стороне.
Как бы пробудившись от сна, Левин долго не мог опомниться. Он оглядывал сытую лошадь, взмылившуюся между ляжками и на шее, где терлись поводки, оглядывал Ивана кучера, сидевшего подле него, и
вспоминал о том, что он ждал брата, что
жена, вероятно, беспокоится его долгим отсутствием, и старался догадаться, кто был гость, приехавший с братом. И брат, и
жена, и неизвестный гость представлялись ему теперь иначе, чем прежде. Ему казалось, что теперь его отношения со всеми людьми уже будут другие.
Почитав еще книгу
о евгюбических надписях и возобновив интерес к ним, Алексей Александрович в 11 часов пошел спать, и когда он, лежа в постели,
вспомнил о событии с
женой, оно ему представилось уже совсем не в таком мрачном виде.
«Женатый заботится
о мирском, как угодить
жене, неженатый заботится
о Господнем, как угодить Господу», говорит апостол Павел, и Алексей Александрович, во всех делах руководившийся теперь Писанием, часто
вспоминал этот текст. Ему казалось, что, с тех пор как он остался без
жены, он этими самыми проектами более служил Господу, чем прежде.
Он слушал разговор Агафьи Михайловны
о том, как Прохор Бога забыл, и на те деньги, что ему подарил Левин, чтобы лошадь купить, пьет без просыпу и
жену избил до смерти; он слушал и читал книгу и
вспоминал весь ход своих мыслей, возбужденных чтением.
И отвечал: ничего, и
вспоминал о том, что ревность есть чувство, унижающее
жену, но опять в гостиной убеждался, что случилось что-то.
— Не знаю, — ответил Самгин, невольно поталкивая гостя к двери, поспешно думая, что это убийство вызовет новые аресты, репрессии, новые акты террора и, очевидно, повторится пережитое Россией двадцать лет тому назад. Он пошел в спальню, зажег огонь, постоял у постели
жены, — она спала крепко, лицо ее было сердито нахмурено. Присев на кровать свою, Самгин
вспомнил, что, когда он сообщил ей
о смерти Маракуева, Варвара спокойно сказала...
«В капоте, не причесана, ноги голые», —
вспомнил Самгин
о жене, а она допрашивала...
— Как же ты об них не
вспомнил?
О лошадях пожалел, а
о жене,
о детях?
Вот и Анны, писаревой
жены, тоже нет на свадьбе, и мать не раз
о ней
вспомнила.
Пора благодарить тебя, любезный друг Николай, за твое письмо от 28 июня. Оно дошло до меня 18 августа. От души спасибо тебе, что мне откликнулся. В награду посылаю тебе листок от моей старой знакомки, бывшей Михайловой. Она погостила несколько дней у своей старой приятельницы,
жены здешнего исправника. Я с ней раза два виделся и много говорил
о тебе. Она всех вас
вспоминает с особенным чувством. Если вздумаешь ей отвечать, пиши прямо в Петропавловск, где отец ее управляющий таможней.
В этот самый каменный флигель двадцать три года тому назад он привез из церкви молодую
жену, здесь родилась Женни, отсюда же Женни увезли в институт и отсюда же унесли на кладбище ее мать,
о которой так тепло
вспоминала игуменья.
— Не хочу с тобой говорить, — сказала
жена и ушла в свою комнату и стала
вспоминать, как в ее семье не хотели выдавать ее замуж, считая мужа ее гораздо ниже по положению, и как она одна настояла на этом браке;
вспомнила про своего умершего ребенка, равнодушие мужа к этой потере и возненавидела мужа так, что подумала
о том, как бы хорошо было, если бы он умер.
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно отметил курсивом, и на весь тон письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие, в отношении порядочности,
о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах,
о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия
о географии,
о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще
о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением
вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам в беседке и говорил
о чувстве,
вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало, в кабинете составляли пульку по копейке, как
жена смеялась над ним, —
вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули в его воображении в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана, в котором лежало это милое для него письмо.
Он, конечно,
вспоминал о своих обеих покойницах
женах.
— Достоевский
вспоминает о своем свидании в Тобольске с
женами декабристов, подарившими ему Евангелие.
Я расскажу, что с вашею
женою —
О, берегитесь!..
вспомните браслет…
Лаптев
вспомнил, что это самое или нечто подобное он слышал уже много раз когда-то давно, и на него пахнуло поэзией минувшего, свободой одинокой, холостой жизни, когда ему казалось, что он молод и может все, что хочет, и когда не было любви к
жене и воспоминаний
о ребенке.
В окнах домов зажигались огни, на улицу падали широкие, жёлтые полосы света, а в них лежали тени цветов, стоявших на окнах. Лунёв остановился и, глядя на узоры этих теней,
вспомнил о цветах в квартире Громова,
о его
жене, похожей на королеву сказки,
о печальных песнях, которые не мешают смеяться… Кошка осторожными шагами, отряхивая лапки, перешла улицу.
Вышневская. Нет, вас. Разве вы
жену брали себе?
Вспомните, как вы за меня сватались! Когда вы были женихом, я не слыхала от вас ни одного слова
о семейной жизни; вы вели себя, как старый волокита, обольщающий молодых девушек подарками, смотрели на меня, как сатир. Вы видели мое отвращение к вам, и, несмотря на это, вы все-таки купили меня за деньги у моих родственников, как покупают невольниц в Турции. Чего же вы от меня хотите?
—
О людях нуждающихся… да; это даже наша первая обязанность; Христос обещал не забыть чашу студеной воды, которую подадим, кому надо уста промочить. А Дмитрий Ростовский на жен-мироносиц всем вельможам прямо в глаза сказал, что у нас в знатных людях не найти Христа, а бедному, за нуждою тяжкою, про него совсем и
вспомнить некогда. Надо бедным тяготы посбавить, а не гробы золотить и не башни строить, тогда скорее начнется Христово царствие.
Около часу пришла Линочка; и хотя сразу с ужасом заговорила
о трудностях экзамена, но пахло от нее весною, и в глазах ее была Женя Эгмонт, глядела оттуда на Сашу. «И зачем она притворяется и ни слова не говорит
о Эгмонт!.. Меня бережет?» — хмурился Саша, хотя Линочка и не думала притворяться и совершенно забыла и
о самой
Жене, и
о той чудесной близости, которая только что соединяла их. Впрочем,
вспомнила...
Жена была знакомой тропою, по которой Пётр, и ослепнув, прошёл бы не споткнувшись; думать
о ней не хотелось. Но он
вспомнил, что тёща, медленно умиравшая в кресле, вся распухнув, с безобразно раздутым, багровым лицом, смотрит на него всё более враждебно; из её когда-то красивых, а теперь тусклых и мокрых глаз жалобно текут слёзы; искривлённые губы шевелятся, но отнявшийся язык немо вываливается изо рта, бессилен сказать что-либо; Ульяна Баймакова затискивает его пальцами полуживой, левой руки.
Иной раз в наших местах задаются такие характеры, что, как бы много лет ни прошло со встречи с ними,
о некоторых из них никогда не
вспомнишь без душевного трепета. К числу таких характеров принадлежит купеческая
жена Катерина Львовна Измайлова, разыгравшая некогда страшную драму, после которой наши дворяне, с чьего-то легкого слова, стали звать ее леди Макбет Мценского уезда.
Ненавистно говорил он
о женщинах и всегда похабно, называя всё женское грубо, по-мужичьи, плевался при этом, а пальцы скрючивал и водил ими по воздуху, как бы мысленно рвал и щипал женское тело. Нестерпимо мне слышать это, задыхаюсь.
Вспомню жену свою и счастливые слёзы наши в первую ночь супружества, смущённое и тихое удивление друг перед другом, великую радость…
Он в разных местах везде напортил себе и теперь служил по железным дорогам: и его отец, и братья, и особенно их
жены не только не любили встречаться с ним, но без крайней необходимости и не
вспоминали о его существовании.
Матрёна упорно утверждала, что на правой, её муж говорил — на левой и уже дважды крепко ругнул её, но, вовремя
вспомнив, что, наливая водку в чашку,
жена не подняла дно бутылки кверху, уступил ей. Потом решили с завтрашнего дня заняться введением у себя чистоты и снова, овеянные чем-то свежим, продолжали беседовать
о студенте.
— Да, да, я мысленно простился со всем и совсеми, — продолжал Половецкий. — В сущности, это был хороший момент… Жил человек и не захотел жить. У меня оставалось доброе чувство ко всем, которые оставались жить, даже к
жене, которую ненавидел. Все было готово… Я уже хотел уйти из дома, когда
вспомнил о детской, освященной воспоминаниями пережитых страданий. Я вошел туда… Комната оставалась даже неубранной, и в углу валялась вот эта кукла…
—
О нет… Ничего… Ровно ничего интересного, — возразил Покромцев и крепче обнял талию
жены. — Так… маленькие глупости… не стоит и
вспоминать.
Когда
вспоминаешь о Леониде Андрееве того времени, нельзя отделить его от его первой
жены, Александры Михайловны. Брак этот был исключительно счастливый, и роль Александры Михайловны в творчестве Андреева была не мала.
На кладбище была отслужена лития. Теща,
жена и свояченица, покорные обычаю, много плакали. Когда гроб опускали в могилу,
жена даже крикнула: «Пустите меня к нему!», но в могилу за мужем не пошла, вероятно,
вспомнив о пенсии. Дождавшись, когда всё утихло, Запойкин выступил вперед, обвел всех глазами и начал...
И перед стариком Алфимовым пронеслись картины прошлого, он
вспомнил «крашеную куклу» — Аркадия Александровича Колесина, Мардарьева, его
жену, разорванный вексель и нажитые на этом векселе и на хлопотах
о высылке Савина из Петербурга деньги.
— Ты, видно, очень любил Егора и его
жену, что тебя так поразила весть
о их печальной судьбе? Меня тоже, как я
вспомню, и теперь пробирает мороз по коже.
С омерзением
вспомнил граф ту гнустную сплетню
о Зарудине и его
жене, пущенную его врагами и не подтвердившуюся ничем, и с еще большим чувством гадливости припомнилась ему сцена в Грузине, когда Бахметьева своим сорочьим языком — Алексей Андреевич и мысленно назвал его «сорочьим» — рассказала невиннейший девический роман Натальи Федоровны и, воспользовавшись появившимся у него, мнительного и раздраженного, подозрением, в ту же ночь отдалась ему.
Вспомнил, как умирающий просил его позаботиться
о его семье —
жене и трех малолетних детях, и как он, Сергей Прохорович, обещал ему эту заботу.
Выдались, впрочем, около двух лет во все время его службы при Алексее Андреевиче,
о которых он любил
вспоминать и вместе с этими воспоминаниями в его уме возникал нежный образ ангела-барыни — эти годы были 1806 и 1807-й, а эта ангел-барыня была
жена графа Наталья Федоровна Аракчеева.
Денежные обстоятельства Евгения Николаевича в описываемое нами время были из очень тонких. Помощь богатой тещи ускользнула от него окончательно со смертью его
жены, а потому он
вспомнил о нескольких десятках тысяч франков, помещенных во французском банке на воспитание сына, и решил взять их для поправление своих дел, а сына отдать в один из московских пансионов.
Баранщикову это показалось ужасно недостойно и придирчиво, и он
вспомнил, какое отвращение внушил к себе молодой
жене своей Ахмедуде, и опять затосковал
о родине и сейчас же ощутил непреодолимое желание вернуться в Россию.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли
о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он
вспоминал последнее прощание с отцом и
женою; он
вспоминал первые времена своей любви к ней;
вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично-размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял c Несвицким, и стал ходить перед домом.
Он
вспомнил о своей
жене.
Когда доктор ушел, уведя свою
жену и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь,
вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая
о том, чтò делалось в кибиточке.
Ведь ты не Абрагам и не Ицгак,
о которых из века в век
вспоминают книги, а те сами и
жены их покорялись обстоятельствам.
«Не вспоминать-то, — думал он, — это точно мы условились
о нем не
вспоминать, а на что же он тут вертится, — и зачем моей
жены дома нет?»
Он
вспомнил в эту минуту
о недавнем столкновении с лекарскою
женой и фурштатским офицером.