Неточные совпадения
Оба подходят в одно
время и сталкиваются лбами.
Со смешанным чувством досады, что никуда не уйдешь от знакомых, и желания найти хоть какое-нибудь развлечение от однообразия своей жизни Вронский еще раз оглянулся на отошедшего и остановившегося господина; и в одно и то же
время у
обоих просветлели глаза.
И чем дальше шло
время, тем сильнее становились
оба настроения: тем спокойнее, совершенно забывая ее, он становился вне ее присутствия, и тем мучительнее становились и самые ее страдания и чувство беспомощности пред ними.
Вообще тот медовый месяц, то есть месяц после свадьбы, от которого, по преданию, ждал Левин столь многого, был не только не медовым, но остался в воспоминании их
обоих самым тяжелым и унизительным
временем их жизни.
Они
оба одинаково старались в последующей жизни вычеркнуть из своей памяти все уродливые, постыдные обстоятельства этого нездорового
времени, когда
оба они редко бывали в нормальном настроении духа, редко бывали сами собою.
И Левину и молодому малому сзади его эти перемены движений были трудны. Они
оба, наладив одно напряженное движение, находились в азарте работы и не в силах были изменять движение и в то же
время наблюдать, что было перед ними.
И Вронскому и Анне московская жизнь в жару и пыли, когда солнце светило уже не по-весеннему, а по-летнему, и все деревья на бульварах уже давно были в листьях, и листья уже были покрыты пылью, была невыносима; но они, не переезжая в Воздвиженское, как это давно было решено, продолжали жить в опостылевшей им
обоим Москве, потому что в последнее
время согласия не было между ними.
Степан Аркадьич передал назад письмо и с тем же недоумением продолжал смотреть на зятя, не зная, что сказать. Молчание это было им
обоим так неловко, что в губах Степана Аркадьича произошло болезненное содрогание в то
время, как он молчал, не спуская глаз с лица Каренина.
Столкновения эти происходили часто и оттого, что они не знали еще, что друг для друга важно, и оттого, что всё это первое
время они
оба часто бывали в дурном расположении духа.
Что было с нею мне делать? Я, знаете, никогда с женщинами не обращался; думал, думал, чем ее утешить, и ничего не придумал; несколько
времени мы
оба молчали… Пренеприятное положение-с!
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что
оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил в свое
время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад и Чистилище провожает автора до Рая.] и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
В продолжение немногих минут они вероятно бы разговорились и хорошо познакомились между собою, потому что уже начало было сделано, и
оба почти в одно и то же
время изъявили удовольствие, что пыль по дороге была совершенно прибита вчерашним дождем и теперь ехать и прохладно и приятно, как вошел чернявый его товарищ, сбросив с головы на стол картуз свой, молодцевато взъерошив рукой свои черные густые волосы.
Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то
время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали
оба;
Томила жизнь
обоих нас;
В
обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.
Оба они, Свидригайлов и Ахиллес, несколько
времени, молча, рассматривали один другого.
Да, он был рад, он был очень рад, что никого не было, что они были наедине с матерью. Как бы за все это ужасное
время разом размягчилось его сердце. Он упал перед нею, он ноги ей целовал, и
оба, обнявшись, плакали. И она не удивлялась и не расспрашивала на этот раз. Она уже давно понимала, что с сыном что-то ужасное происходит, а теперь приспела какая-то страшная для него минута.
Только что Раскольников отворил дверь на улицу, как вдруг, на самом крыльце, столкнулся с входившим Разумихиным.
Оба, даже за шаг еще, не видали друг друга, так что почти головами столкнулись. Несколько
времени обмеривали они один другого взглядом. Разумихин был в величайшем изумлении, но вдруг гнев, настоящий гнев, грозно засверкал в его глазах.
— На меня теперь нашла хандра, — сказала она, — но вы не обращайте на это внимания и приезжайте опять, я вам это
обоим говорю, через несколько
времени.
Оба приятеля полежали некоторое
время в молчании.
К постели подошли двое толстых и стали переворачивать Самгина с боку на бок. Через некоторое
время один из них, похожий на торговца солеными грибами из Охотного ряда, оказался Дмитрием, а другой — доктором из таких, какие бывают в книгах Жюль Верна, они всегда ошибаются, и верить им — нельзя. Самгин закрыл глаза,
оба они исчезли.
Он считал товарищей глупее себя, но в то же
время видел, что
оба они талантливее, интереснее его. Он знал, что мудрый поп Тихон говорил о Макарове...
Разнотонность его настроения с настроением Варвары в Москве не обнаруживалась так часто и открыто, как во
время путешествия;
оба они занялись житейским делом, одинаково приятным для них.
Он начал ходить по комнате, а Иван Матвеевич стоял на своем месте и всякий раз слегка ворочался всем корпусом в тот угол, куда пойдет Обломов.
Оба они молчали некоторое
время.
— Вот это другое дело; благодарю вас, благодарю! — торопливо говорил он, скрадывая волнение. — Вы делаете мне большое добро, Вера Васильевна. Я вижу, что дружба ваша ко мне не пострадала от другого чувства, значит, она сильна. Это большое утешение! Я буду счастлив и этим… со
временем, когда мы успокоимся
оба…
Оба понимали, что каждый с своей точки зрения прав — но все-таки безумно втайне надеялись, он — что она перейдет на его сторону, а она — что он уступит, сознавая в то же
время, что надежда была нелепа, что никто из них не мог, хотя бы и хотел, внезапно переродиться, залучить к себе, как шапку надеть, другие убеждения, другое миросозерцание, разделить веру или отрешиться от нее.
Итак, что до чувств и отношений моих к Лизе, то все, что было наружу, была лишь напускная, ревнивая ложь с обеих сторон, но никогда мы
оба не любили друг друга сильнее, как в это
время. Прибавлю еще, что к Макару Ивановичу, с самого появления его у нас, Лиза, после первого удивления и любопытства, стала почему-то относиться почти пренебрежительно, даже высокомерно. Она как бы нарочно не обращала на него ни малейшего внимания.
Обедали, пили чай, разговаривали, читали, заучили картину
обоих берегов наизусть, и все-таки
времени оставалось много.
Тронулись с места и мы. Только зашли наши шлюпки за нос фрегата, как из бока последнего вырвался клуб дыма, грянул выстрел, и вдруг горы проснулись и разом затрещали эхом, как будто какой-нибудь гигант закатился хохотом. Другой выстрел, за ним выстрел на корвете, опять у нас, опять там: хохот в горах удвоился. Выстрелы повторялись: то раздавались на
обоих судах в одно
время, то перегоняли друг друга; горы выходили из себя, а губернаторы, вероятно, пуще их.
Остальные два старика, один — тот самый беззубый, который вчера на сходке кричал решительный отказ на все предложения Нехлюдова, и другой — высокий, белый, хромой старик с добродушным лицом, в бахилках и туго умотанных белыми онучами худых ногах,
оба почти всё
время молчали, хотя и внимательно слушали.
Она любовалась этой решительностью, узнавала в этом его и себя, какими они были
оба в те хорошие
времена до замужества, но вместе с тем ее брал ужас при мысли о том, что брат ее женится на такой ужасной женщине.
Имена Нади и Сережи за последний год как-то все
время для старика стояли рядом, его старое сердце одинаково болело за
обоих.
После этой сцены Привалов заходил в кабинет к Василию Назарычу, где опять все
время разговор шел об опеке. Но, несмотря на взаимные усилия
обоих разговаривавших, они не могли попасть в прежний хороший и доверчивый тон, как это было до размолвки. Когда Привалов рассказал все, что сам узнал из бумаг, взятых у Ляховского, старик недоверчиво покачал головой и задумчиво проговорил...
Отступив немного в сторону, лакей почтительно наблюдал, как барин сам раскупоривает бутылки; а в это
время дядюшка, одержимый своим «любопытством», подробно осмотрел мебель, пощупал тисненые
обои цвета кофейной гущи и внимательно перебрал все вещицы, которыми был завален письменный стол.
В то же
время бросает взгляд на ту же особу и старик, отец подсудимого, — совпадение удивительное и роковое, ибо
оба сердца зажглись вдруг, в одно
время, хотя прежде и тот и другой знали же и встречали эту особу, — и зажглись эти
оба сердца самою безудержною, самою карамазовскою страстью.
Михаил Макарович и Калганов, все
время допроса входившие и уходившие из комнаты, на этот раз
оба опять вышли.
Она знала, однако, что
оба пана и во
время болезни ее приходили наведываться о ее здоровье.
Теперь они
оба как бы вдруг перенеслись в прежнее московское
время, года два назад. Lise была чрезвычайно растрогана его рассказом.
И
оба, я вам скажу, как не пьющие, так тут и свалятся-с и спят очень долгое
время крепко-с; и как проснется Григорий Васильевич, то всегда почти после того здоров-с, а Марфа Игнатьевна проснется, и у нее всегда после того голова болит-с.
Оба моих проводника объяснили мне, что, если во
время штиля туман вдруг перестает моросить и начинает подниматься кверху и если при этом раскатистое эхо исчезает, надо ждать весьма сильного дождя.
Наш костер почти совсем угас. Я разбудил Дерсу, и мы
оба принялись раздувать угли. В это
время до слуха моего донеслись два каких-то отрывистых звука, похожие на вой.
Иногда я подсаживался к нему, и мы вспоминали все пережитое во
время путешествий. Эти беседы
обоим нам доставляли большое удовольствие.
Залив Рында находится под 44° 41' с. ш. и 136° 31' в. д. от Гринвича и состоит из двух заливов: северного, именуемого Джигитом, и южного — Пластун.
Оба они открыты со стороны моря и потому во
время непогоды не всегда дают судам защиту. Наибольшая глубина их равна 25–28 м. Горный хребет, разделяющий
оба упомянутых залива, состоит из кварцевого порфира и порфирита с включением вулканического стекла. Чем ближе к морю, тем горы становятся ниже и на самом берегу представляются холмами высотой от 400 до 580 м.
Оказалось, что в бреду я провалялся более 12 часов. Дерсу за это
время не ложился спать и ухаживал за мною. Он клал мне на голову мокрую тряпку, а ноги грел у костра. Я попросил пить. Дерсу подал мне отвар какой-то травы противного сладковатого вкуса. Дерсу настаивал, чтобы я выпил его как можно больше. Затем мы легли спать вместе и, покрывшись одной палаткой,
оба уснули.
Я ответил, что пойдем в Черниговку, а оттуда — во Владивосток, и стал приглашать его с собой. Я обещал в скором
времени опять пойти в тайгу, предлагал жалованье… Мы
оба задумались. Не знаю, что думал он, но я почувствовал, что в сердце мое закралась тоска. Я стал снова рассказывать ему про удобства и преимущества жизни в городе. Дерсу слушал молча. Наконец он вздохнул и проговорил...
Река Ольга состоит из 2 речек одинаковой величины со множеством мелких притоков, отчего долина ее кажется широкой размытой котловиной. Раньше жители поста Ольги сообщались с заливом Владимира по тропе, проложенной китайскими охотниками. Во
время русско-японской войны в 1905 году в заливе Владимира разбился крейсер «Изумруд». Для того чтобы имущество с корабля можно было перевезти в пост Ольги, построили колесную дорогу. С того
времени между
обоими заливами установилось правильное сообщение.
Будет
время, когда все потребности натуры каждого человека будут удовлетворяться вполне, это мы с тобою знаем; но мы
оба одинаково твердо знаем, что это
время еще не пришло.
Недурен был эффект выдумки, которая повторялась довольно часто в прошлую зиму в домашнем кругу, когда собиралась только одна молодежь и самые близкие знакомые:
оба рояля с обеих половин сдвигались вместе; молодежь бросала жребий и разделялась на два хора, заставляла своих покровительниц сесть одну за один, другую за другой рояль, лицом одна прямо против другой; каждый хор становился за своею примадонною, и в одно
время пели: Вера Павловна с своим хором: «La donna е mobile», а Катерина Васильевна с своим хором «Давно отвергнутый тобою», или Вера Павловна с своим хором какую-нибудь песню Лизетты из Беранже, а Катерина Васильевна с своим хором «Песню о Еремушке».
Одним утром является ко мне дьячок, молодой долговязый малый, по-женски зачесанный, с своей молодой женой, покрытой веснушками;
оба они были в сильном волнении,
оба говорили вместе,
оба прослезились и отерли слезы в одно
время. Дьячок каким-то сплюснутым дискантом, супруга его, страшно картавя, рассказывали в обгонки, что на днях у них украли часы и шкатулку, в которой было рублей пятьдесят денег, что жена дьячка нашла «воя» и что этот «вой» не кто иной, как честнейший богомолец наш и во Христе отец Иоанн.
Между рекомендательными письмами, которые мне дал мой отец, когда я ехал в Петербург, было одно, которое я десять раз брал в руки, перевертывал и прятал опять в стол, откладывая визит свой до другого дня. Письмо это было к семидесятилетней знатной, богатой даме; дружба ее с моим отцом шла с незапамятных
времен; он познакомился с ней, когда она была при дворе Екатерины II, потом они встретились в Париже, вместе ездили туда и сюда, наконец
оба приехали домой на отдых, лет тридцать тому назад.
Так сложился, например, наш кружок и встретил в университете, уже готовым, кружок сунгуровский. Направление его было, как и наше, больше политическое, чем научное. Круг Станкевича, образовавшийся в то же
время, был равно близок и равно далек с
обоими. Он шел другим путем, его интересы были чисто теоретические.
Дом княжны Анны Борисовны, уцелевший каким-то чудом во
время пожара 1812, не был поправлен лет пятьдесят; штофные
обои, вылинялые и почерневшие, покрывали стены; хрустальные люстры, как-то загорелые и сделавшиеся дымчатыми топазами от
времени, дрожали и позванивали, мерцая и тускло блестя, когда кто-нибудь шел по комнате; тяжелая, из цельного красного дерева, мебель, с вычурными украшениями, потерявшими позолоту, печально стояла около стен; комоды с китайскими инкрустациями, столы с медными решеточками, фарфоровые куклы рококо — все напоминало о другом веке, об иных нравах.