Неточные совпадения
Он вспоминал слова американского писателя Торо, который, в то
время как в Америке было
рабство, говорил, что единственное место, приличествующее честному гражданину в том государстве, в котором узаконивается и покровительствуется
рабство, есть тюрьма.
Провозгласил мир свободу, в последнее
время особенно, и что же видим в этой свободе ихней: одно лишь
рабство и самоубийство!
Было
время, когда полусвободный Запад гордо смотрел на Россию, раздавленную императорским троном, и образованная Россия, вздыхая, смотрела на счастие старших братий. Это
время прошло. Равенство
рабства водворилось.
К концу тяжелой эпохи, из которой Россия выходит теперь, когда все было прибито к земле, одна официальная низость громко говорила, литература была приостановлена и вместо науки преподавали теорию
рабства, ценсура качала головой, читая притчи Христа, и вымарывала басни Крылова, — в то
время, встречая Грановского на кафедре, становилось легче на душе. «Не все еще погибло, если он продолжает свою речь», — думал каждый и свободнее дышал.
Глупо или притворно было бы в наше
время денежного неустройства пренебрегать состоянием. Деньги — независимость, сила, оружие. А оружие никто не бросает во
время войны, хотя бы оно и было неприятельское, Даже ржавое.
Рабство нищеты страшно, я изучил его во всех видах, живши годы с людьми, которые спаслись, в чем были, от политических кораблекрушений. Поэтому я считал справедливым и необходимым принять все меры, чтоб вырвать что можно из медвежьих лап русского правительства.
Элементы
рабства всегда были сильны в семье, и они не исчезли и до настоящего
времени.
У нас в России долгое
время было
рабство и варварство, а потом наступил революционно-реакционный хаос, но у нас же, плохих европейцев, нашла себе приют неведомая Европе духовная жажда, неустанная работа лучших наших людей над вопросом религиозным.
Оглянись назад, кажется, еще
время то за плечами близко, в которое царствовало суеверие и весь его причет: невежество,
рабство, инквизиция и многое кое-что.
Для последних, в особенности, школа —
время тяжкого и жгучего испытания. С юношеских лет еврей воспитывает в себе сердечную боль, проходит все степени неправды, унижения и
рабства. Что же может выработаться из него в будущем?
Одно из поразительных явлений нашего
времени это — та проповедь
рабства, которая распространяется в массах не только правительствами, которым это нужно, но теми людьми, которые, проповедуя социалистические теории, считают себя поборниками свободы.
Живет спокойно такой человек: вдруг к нему приходят люди и говорят ему: во-1-х, обещайся и поклянись нам, что ты будешь рабски повиноваться нам во всем том, что мы предпишем тебе, и будешь считать несомненной истиной и подчиняться всему тому, что мы придумаем, решим и назовем законом; во-вторых, отдай часть твоих трудов в наше распоряжение; мы будем употреблять эти деньги на то, чтобы держать тебя в
рабстве и помешать тебе противиться насилием нашим распоряжениям; в-3-х, избирай и сам избирайся в мнимые участники правительства, зная при этом, что управление будет происходить совершенно независимо от тех глупых речей, которые ты будешь произносить с подобными тебе, и будет происходить по нашей воле, по воле тех, в руках кого войско; в-четвертых, в известное
время являйся в суд и участвуй во всех тех бессмысленных жестокостях, которые мы совершаем над заблудшими и развращенными нами же людьми, под видом тюремных заключений, изгнаний, одиночных заключений и казней.
В самом деле, можно ли представить себе более поразительный пример того, как люди сами секут себя, чем та покорность, с которой люди нашего
времени исполняют возлагаемые на них те самые обязанности, которые приводят их в
рабство, в особенности воинскую повинность. Люди, очевидно, порабощают сами себя, страдают от этого
рабства и верят тому, что это так и надо, что это ничего и не мешает освобождению людей, которое готовится где-то и как-то, несмотря на всё увеличивающееся и увеличивающееся
рабство.
— Было
время, и вы помните его, — продолжала Марфа, — когда мать ваша жила единственно для супруга и семейства в тишине дома своего, боялась шума народного и только в храмы священные ходила по стогнам, не знала ни вольности, ни
рабства, не знала, повинуясь сладкому закону любви, что есть другие законы в свете, от которых зависит счастие и бедствие людей.
Главный вред суеверия устроительства жизни других людей насилием в том, что как только человек допустил возможность совершить насилие над одним человеком во имя блага многих, так нет пределов того зла, которое может быть совершено во имя такого предположения. На таком же предположении основывались в прежние
времена пытки, инквизиции,
рабство, в в наше
время суды, тюрьмы, казни, войны, от которых гибнут миллионы.
Но хозяйство в то же
время есть
рабство необходимости, нужде и корысти, несовместимое с творчеством и вдохновением.
И Сид жестоко раскуражился своими привилегиями
рабства, но его уже никто не слушал, потому что в это
время двери залы были открыты и оттуда тянуло неприятным холодом, и казалось, что есть уже тяжелый трупный запах.
Во все
времена низшие, угнетенные, трудящиеся классы общества восставали, не соглашаясь долее терпеть унижение и
рабство, и опрокидывали иерархический порядок, казавшийся вечным.
Иллюзия эта выражается в обычном сознании, что человек находится в
рабстве у внешней силы, в то
время как он находится в
рабстве у самого себя.
И самая борьба против исторического
времени, против прельщения и
рабства истории происходит не в космическом, а в историческом
времени.
Это есть также освобождение от кошмарной иллюзии вечных адских мук, держащей человека в
рабстве, преодоление ложной объективации ада, ложного дуализма ада и рая, который целиком принадлежит
времени объективированному.
Рабство человека у
времени, у необходимости, у смерти, у иллюзий сознания исчезнет.
Время есть дитя греха, греховного
рабства, греховной заботы.
Все это я говорю затем, чтобы показать необходимость объективнее относиться к тогдашней жизни. С 60-х годов выработался один как бы обязательный тон, когда говорят о николаевском
времени, об эпохе крепостного права. Но ведь если так прямолинейно освещать минувшие периоды культурного развития, то всю греко-римскую цивилизацию надо похерить потому только, что она держалась за
рабство.
Он снисходительно возражал. Сознание
рабства, о котором я говорю, — это естественная стадия. Конечно, со
временем и я превзойду ее. Эмпирическая необходимость вовсе не противоречит высшей, трансцендентальной свободе.
— Благородное, возвышенное
рабство! — сказал он, всплескивая руками. — В нем-то именно и заключается высокий смысл женской жизни! Из страшного сумбура, накопившегося в моей голове за всё
время моего общения с женщинами, в моей памяти, как в фильтре, уцелели не идеи, не умные слова, не философия, а эта необыкновенная покорность судьбе, это необычайное милосердие, всепрощение…
Христианство в его истинном значении, и только такое христианство, освобождает людей от того
рабства, в котором они находятся в наше
время, и только оно дает людям возможность действительного улучшения своей личной и общей жизни.
Если в старой России, до революции, церковь была долгое
время в
рабстве у самодержавного государства и управлялась деспотически то Победоносцевым, то Григорием Распутиным, если после революционного переворота церковь бессильна справиться с безбожной народной стихией и не может иметь определяющего влияния на судьбу России, то это означает не немощь той Церкви Христовой, которой не одолеют и врата адовы, а немощь церковного народа, духовное падение народа, слабость веры, утерю религиозной верности.
Собор собирается в трудное
время религиозного падения и религиозной измены русского народа, после слишком долгого
рабства и паралича русской церкви.