Неточные совпадения
В теплой горнице, кроме табачного запаха, пахло еще очень сильно какими-то крепкими дурными духами. Увидав Нехлюдова,
офицер привстал и как будто насмешливо и подозрительно уставился на
вошедшего.
Рано, еще до свету, едва только пробили зорю, отворили казармы, и
вошедший считать арестантов караульный унтер-офицер поздравил их всех с праздником.
Испугавшись предстоящего наказания донельзя, до последней степени, как самый жалкий трус, он накануне того дня, когда его должны были прогнать сквозь строй, бросился с ножом на
вошедшего в арестантскую комнату караульного
офицера.
— Не струсил! — повторил Зарядьев сквозь зубы, набивая свою трубку. — Нет, брат; струсишь поневоле, как примутся тебя жарить маленьким огоньком и начнут с пяток. Что ты, Демин? — продолжал капитан, увидя
вошедшего унтер-офицера.
Когда она увидела
вошедшего Зарецкого, то, вскочив проворно со стула и сделав ему вежливый книксен [поклон, сопровождающийся приседанием (нем.)], спросила на дурном французском языке: «Что угодно господину
офицеру?» Потом, не дожидаясь его ответа, открыла с стеклянным верхом ящик, в котором лежали дюжины три золотых колец, несколько печатей, цепочек и два или три креста Почетного легиона.
— Да так и должно: когда
офицеры при своих местах, так и солдаты делают свое дело. Ну что? зачем? — спросил Зарядьев, обратясь к
вошедшему ефрейтору.
Выйдя из Пажеского корпуса 18 лет, он сделался модным гвардейским
офицером, каких было много. Он отлично говорил по-французски, ловко танцевал, знал некоторые сочинения Вольтера и Руссо, но кутежи были у него на заднем плане, а на первом стояли «права человека», великие столпы мира — «свобода, равенство и братство», «божественность природы» и, наконец, целые тирады из пресловутого «Эмиля» Руссо, забытого во Франции, но
вошедшего в моду на берегах Невы.
Постучав еще несколько времени в запертую дверь номера, в замке которой ключа с внутренней стороны не было, хозяин решил послать за полицией. Явившийся вскоре полицейский
офицер, попробовав постучаться еще несколько раз, приказал сломать замок. Дверь была отворена и
вошедшие нашли княгиню Зинаиду Павловну лежащею мертвой в постеле.
С одним только из балетоманов
вошедший обменялся церемонным поклоном — это с Гофтреппе, причем, хотя и на одно мгновение, но добродушная улыбка исчезла с лица прибывшего, когда его взгляд встретился со взглядом молодого
офицера, отразившим все его внутреннее самодовольное торжество.
— Ты как? — обратились вдруг
офицеры к
вошедшему.
— Ну, что́ ж это, господа! — сказал штаб-офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. — Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс-капитан, — обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому
офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед
вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.