Неточные совпадения
«Да, одно очевидное, несомненное проявление Божества — это законы добра, которые явлены
миру откровением, и которые я чувствую в себе, и в признании которых я не то что соединяюсь, а волею-неволею соединен с другими людьми в одно общество верующих, которое называют церковью.
Тут вы с своей стороны никакого не прилагали старания, на то была
воля Божия, чтоб они оставили
мир сей, нанеся ущерб вашему хозяйству.
И там же надписью печальной
Отца и матери, в слезах,
Почтил он прах патриархальный…
Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По тайной
воле провиденья,
Восходят, зреют и падут;
Другие им вослед идут…
Так наше ветреное племя
Растет, волнуется, кипит
И к гробу прадедов теснит.
Придет, придет и наше время,
И наши внуки в добрый час
Из
мира вытеснят и нас!
— Это, батюшка, земля стоит на трех рыбах, — успокоительно, с патриархально-добродушною певучестью объяснял мужик, — а против нашего, то есть,
миру, известно, господская
воля; потому вы наши отцы. А чем строже барин взыщет, тем милее мужику.
— В нашей
воле отойти ото зла и творить благо. Среди хаотических мыслей Льва Толстого есть одна христиански правильная: отрекись от себя и от темных дел
мира сего! Возьми в руки плуг и, не озираясь, иди, работай на борозде, отведенной тебе судьбою. Наш хлебопашец, кормилец наш, покорно следует…
— Люди интеллигентного чина делятся на два типа: одни — качаются, точно маятники, другие — кружатся, как стрелки циферблата, будто бы показывая утро, полдень, вечер, полночь. А ведь время-то не в их
воле! Силою воображения можно изменить представление о
мире, а сущность-то — не изменишь.
— Не напоминай, не тревожь прошлого: не воротишь! — говорил Обломов с мыслью на лице, с полным сознанием рассудка и
воли. — Что ты хочешь делать со мной? С тем
миром, куда ты влечешь меня, я распался навсегда; ты не спаяешь, не составишь две разорванные половины. Я прирос к этой яме больным местом: попробуй оторвать — будет смерть.
«Увяз, любезный друг, по уши увяз, — думал Обломов, провожая его глазами. — И слеп, и глух, и нем для всего остального в
мире. А выйдет в люди, будет со временем ворочать делами и чинов нахватает… У нас это называется тоже карьерой! А как мало тут человека-то нужно: ума его,
воли, чувства — зачем это? Роскошь! И проживет свой век, и не пошевелится в нем многое, многое… А между тем работает с двенадцати до пяти в канцелярии, с восьми до двенадцати дома — несчастный!»
Но глубоко и тяжело завален клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в собственной его душе принесенные ему в дар
миром и жизнью сокровища. Что-то помешало ему ринуться на поприще жизни и лететь по нему на всех парусах ума и
воли. Какой-то тайный враг наложил на него тяжелую руку в начале пути и далеко отбросил от прямого человеческого назначения…
Она пряталась от него или выдумывала болезнь, когда глаза ее, против
воли, теряли бархатную мягкость, глядели как-то сухо и горячо, когда на лице лежало тяжелое облако, и она, несмотря на все старания, не могла принудить себя улыбнуться, говорить, равнодушно слушала самые горячие новости политического
мира, самые любопытные объяснения нового шага в науке, нового творчества в искусстве.
Если Ольге приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над своей любовью к нему, если от этой любви оставалось праздное время и праздное место в сердце, если вопросы ее не все находили полный и всегда готовый ответ в его голове и
воля его молчала на призыв ее
воли, и на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный
мир любви превращался в какой-то осенний день, когда все предметы кажутся в сером цвете.
Когда он был на
воле, он работал для, той цели, которую он себе поставил, а именно: просвещение, сплочение рабочего, преимущественно крестьянского народа; когда же он был в неволе, он действовал так же энергично и практично для сношения с внешним
миром и для устройства наилучшей в данных условиях жизни не для себя только, но и для своего кружка.
Видишь ли, в чем дело, если внешний
мир движется одной бессознательной
волей, получившей свое конечное выражение в ритме и числе, то неизмеримо обширнейший внутренний
мир основан тоже на гармоническом начале, но гораздо более тонком, ускользающем от меры и числа, — это начало духовной субстанции.
И вот наступил момент, когда германский дух созрел и внутренне приготовился, когда германская мысль и
воля должны направиться на внешний
мир, на его организацию и упорядочивание, на весь
мир, который германцу представлялся беспорядочным и хаотическим.
Германец, прежде всего, верит в свою
волю, в свою мысль, и им самим изнутри поставленный категорический императив, в свою организаторскую миссию в
мире, духовную и материальную.
Мы должны заставить поверить в нас, в силу нашей национальной
воли, в чистоту нашего национального сознания, заставить увидеть нашу «идею», которую мы несем
миру, заставить забыть и простить исторические грехи нашей власти.
Война вплотную поставила перед русским сознанием и русской
волей все больные славянские вопросы — польский, чешский, сербский, она привела в движение и заставила мучительно задуматься над судьбой своей весь славянский
мир Балканского полуострова и Австро-Венгрии.
Настоящий, глубокий немец всегда хочет, отвергнув
мир, как что-то догматически навязанное и критически не проверенное, воссоздать его из себя, из своего духа, из своей
воли и чувства.
Но после совершенного им Tat’a, после акта его мысли и его
воли, все меняется, впервые является настоящий
мир,
мир рациональный и упорядоченный, в котором все поставлено на свое место, место, отведенное немецким духом.
Воля к власти над
миром родилась на духовной почве, она явилась результатом немецкого восприятия
мира, как беспорядочного, а самого немца, как носителя порядка и организации.
Германский народ долгое время внутренне накоплял свою энергию, напрягал свою мысль и
волю, чтобы потом явить
миру манифестацию и материальной своей силы.
Я только что вырвался на
волю и уехал за границу, не для того, чтобы «кончить мое воспитание», как говаривалось тогда, а просто мне захотелось посмотреть на
мир божий.
Прошло пятнадцать лет, [Введение к «Тюрьме и ссылке», писанное в мае 1854 года. (Прим. А. И. Герцена.)] «я жил в одном из лондонских захолустий, близ Примроз-Гиля, отделенный от всего
мира далью, туманом и своей
волей.
И после всего этого великий иконоборец испугался освобожденной личности человека, потому что, освободив ее отвлеченно, он впал снова в метафизику, придал ей небывалую
волю, не сладил с нею и повел на заклание богу бесчеловечному, холодному богу справедливости, богу равновесия, тишины, покоя, богу браминов, ищущих потерять все личное и распуститься, опочить в бесконечном
мире ничтожества.
В конце 1852 года я жил в одном из лондонских захолустий, близ Примроз-Гилля, отделенный от всего
мира далью, туманом и своей
волей.
Он верит, что в
мире есть нечто высшее, нежели дикий произвол, которому он от рождения отдан в жертву по
воле рокового, ничем не объяснимого колдовства; что есть в
мире Правда и что в недрах ее кроется Чудо, которое придет к нему на помощь и изведет его из тьмы.
Не только творческая мысль, но и творческая страсть, страстная
воля и страстное чувство должны расковать затверделое сознание и расплавить представший этому сознанию объективный
мир.
У деятелей ренессанса, открывавших новые
миры, была слабая нравственная
воля и было слишком много равнодушия к социальной стороне жизни.
Ленинисты экзальтировали революционную
волю и признали
мир пластическим, годным для любых изменений со стороны революционного меньшинства.
Русские устремлены не к царству этого
мира, они движутся не
волей к власти и могуществу.
Разгадки двойственности
мира этого и
мира иного, вещей видимых и вещей невидимых нужно искать в тайне нашей умопостигаемой
воли.
И задача мировой истории есть победа над злой
волей в
мире, над корнем зла, а не механическое устроение счастья.
Воля наша избрала данный нам в опыте
мир, «этот»
мир, объектом своей любви, и он стал для нас принудителен, стал навязчив.
Актом нашей умопостигаемой
воли, в таинственной глубине бытия, до времени, предмирно совершили мы избрание этого
мира, поверили в него, определили себя к бытию в данной действительности, связались с этим
миром тысячами нитей.
От
мира же иного
воля наша отвернулась, наша вера в иной
мир или слаба, или совсем отсутствует, поэтому мы не знаем иного
мира, наше отношение к нему необязательно и непринудительно.
Отсутствие благодати, на которое жалуются скептики, есть лишь обратная сторона их направления
воли, их рассудочности, их привязанности к чувственному
миру видимых вещей.
Все же относящееся к забытым, иным
мирам кажется нам зыбким, неопределенным, проблематическим, сомнительным; с
мирами иными у нас нити порваны,
воля наша отвращена от этих сфер бытия.
Заповедь «не убей» имеет принудительное значение для
мира, не победившего в себе
воли к убийству.
Скептики не хотят отречься от рассудочности, от власти этого
мира, не могут совершить избрания, сосредоточить своей
воли.
Вина умопостигаемой
воли всей мировой души и всех существ
мира отрывает от истоков бытия, рождает раздор и вражду в
мире.
Пусть зажжено сознание
волею высшей силы, пусть оно оглянулось на
мир и сказало: «Я есмь!», и пусть ему вдруг предписано этою высшею силой уничтожиться, потому что там так для чего-то, — и даже без объяснения для чего, — это надо, пусть, я всё это допускаю, но опять-таки вечный вопрос: для чего при этом понадобилось смирение мое?
А главное, он понимал, что все против него, и волостные старички только выполнили
волю «
мира».
Не было
мира в этой душе. Рвалась она на
волю, томилась предчувствиями, изнывала в темных шарадах своего и чужого разума.
Ребенок был очень благонравен, добр и искренен. Он с почтением стоял возле матери за долгими всенощными в церкви Всех Скорбящих; молча и со страхом вслушивался в громовые проклятия, которые его отец в кругу приятелей слал Наполеону Первому и всем роялистам; каждый вечер повторял перед образом: «но не моя, а твоя да совершится
воля», и засыпал, носясь в нарисованном ему
мире швейцарских рыбаков и пастухов, сломавших несокрушимою
волею железные цепи несносного рабства.
Много, ах! слишком много злодеяний скрывается в недрах
мира, сего, особливо же с тех пор, как всем сказана
воля.
Единственная вещь, которую можно было бы поставить им в заслугу, если бы она зависела от их
воли, было то, что все они догадывались скоро «раскланиваться с здешним
миром», как говорят китайцы о смерти.
Чистота, полная преданность
воле Бога и горячность этой девушки поразили старца. Он давно уже хотел отречься от
мира, но монастырь требовал от него его деятельности. Эта деятельность давала средства монастырю. И он соглашался, хотя смутно чувствовал всю неправду своего положения. Его делали святым, чудотворцем, а он был слабый, увлеченный успехом человек. И открывшаяся ему душа этой девушки открыла ему и его душу. И он увидал, как он был далек от того, чем хотел быть и к чему влекло его его сердце.
Народился злой антихрист,
Во всю землю он вселился,
Во весь
мир он воружился,
Стали его
волю творити
Власы, бороды стали брити,
Латынскую одежду носити… — [31...
Повторяю: солидный читатель относится к читаемому, не руководясь собственным почином, а соображаясь с настроением минуты. Но не могу не сказать, что хотя превращения происходят в нем почти без участия
воли, но в льготные минуты он все-таки чувствует себя веселее. Потому что даже самая окаменелая солидность инстинктивно чуждается злопыхательства, как нарушающего душевный
мир.
Слегка покачиваясь на ногах, офицер остановился перед Джеммой и насильственно-крикливым голосом, в котором, мимо его
воли, все таки высказывалась борьба с самим собою, произнес: «Пью за здоровье прекраснейшей кофейницы в целом Франкфурте, в целом
мире (он разом „хлопнул“ стакан) — и в возмездие беру этот цветок, сорванный ее божественными пальчиками!» Он взял со стола розу, лежавшую перед прибором Джеммы.