Неточные совпадения
— Она умирает.
Доктора сказали, что нет надежды. Я весь в вашей власти, но позвольте мне быть тут… впрочем, я в вашей
воле, я…
Доктор смотрел на все вокруг унылым взглядом человека, который знакомится с местом, где он должен жить против
воли своей.
Все три наши
доктора дали мнение, что и за три дня пред сим больной мог уже быть как в бреду и хотя и владел, по-видимому, сознанием и хитростию, но уже не здравым рассудком и
волей, что, впрочем, подтверждалось и фактами.
«И что бы ей стоило крошечку погодить, — сетовал он втихомолку на милого друга маменьку, — устроила бы все как следует, умнехонько да смирнехонько — и Христос бы с ней! Пришло время умирать — делать нечего! жалко старушку, да коли так Богу угодно, и слезы наши, и
доктора, и лекарства наши, и мы все — всё против
воли Божией бессильно! Пожила старушка, попользовалась! И сама барыней век прожила, и детей господами оставила! Пожила, и будет!»
Барки в гавани были совсем готовы. Батюшка с псаломщиком с утра были в караванной конторе, где все с нетерпением дожидались желанного пробуждения великого человека.
Доктор показался в конторе только на одну минуту; у него работы было по горло. Между прочим он успел рассказать, что Кирило умер, а Степа, кажется, поправится, если переживет сегодняшний день. Во всяком случае и больной и мертвый остаются на пристани на
волю божию: артель Силантия сегодня уплывает с караваном.
— Вот видите!.. — проговорил
доктор и прописал рецепт. — Угодно вам будет принимать или нет предлагаемое мною средство, это дело вашей
воли, а я свой долг исполнил!.. Завтра прикажете вас проведать?
Судя по времени события и по большому сходству того, что читается в «Записках
доктора Крупова» и особенно в «Болезнях
воли» Ф. Толстого, с характером несчастного Николая Фермора, легко верить, что и Герцен и Феофил Толстой пользовались историею Николая Фермора для своих этюдов — Герцен более талантливо и оригинально, а Ф. Толстой более рабски и протокольно воспроизводя известную ему действительность.
Душевные страдания Фермора, говорят, послужили мотивами Герцену для его «Записок
доктора Крупова», а еще позже — Феофилу Толстому, который с него написал свой этюд «Болезни
воли». Толстой в точности воспроизвел своего героя с Николая Фермора, а рассуждения взял из «Записок
доктора Крупова», появившихся ранее.
Доктор. Есть ли что-нибудь невозможное для человека с твердой
волею…
Вечером два
доктора — один костлявый, лысый, с широкою рыжею бородою, другой с еврейским лицом, черномазый и в дешевых очках — делали Ольге Михайловне какую-то операцию. К тому, что чужие мужчины касались ее тела, она относилась совершенно равнодушно. У нее уже не было ни стыда, ни
воли, и каждый мог делать с нею, что хотел. Если бы в это время кто-нибудь бросился на нее с ножом или оскорбил Петра Дмитрича, или отнял бы у нее права на маленького человечка, то она не сказала бы ни одного слова.
Некоторые простудились, и в том числе больной, который стучит: у него сделалось воспаление легких, и несколько дней можно было думать, что он умрет, и другой умер бы, как утверждал
доктор, но его сделала непостижимо живучим, почти бессмертным его страшная
воля, его безумная мечта о дверях, которые должны быть открыты: болезнь ничего не могла сделать с телом, о котором забыл сам человек.
— Напрасно,
доктор, вы говорите со мной таким тоном! — сказал Абогин, опять беря
доктора за рукав. — Бог с ним, с XIII томом! Насиловать вашей
воли я не имею никакого права. Хотите — поезжайте, не хотите — бог с вами, но я не к
воле вашей обращаюсь, а к чувству. Умирает молодая женщина! Сейчас, вы говорите, у вас умер сын, кому же, как не вам, понять мой ужас?
Давши
волю слезам и речам, перебивая на каждом слове Марусю, она осыпала князя упреками, жесткими и даже бранными словами, ласками, просьбами… Тысячу раз вспомнила она о купце Фурове, который протестовал их вексель, о покойном отце, кости которого теперь переворачиваются в гробу, и т. д. Напомнила даже и о
докторе Топоркове.
— Мысль
доктора вполне ясна: в теории непримиримость хороша и даже необходима, но условия жизни таковы, что человеку волею-неволею приходится съеживаться и становиться в узкую колею.
Доктор долго щупал пульс Андрея Ивановича и в колебании глядел в окно. Пульс был очень малый и частый. Такие больные с водянкою опасны: откажешь, а он, не доехав до дому, умрет на извозчике; газеты поднимут шум, и могут выйти неприятности. Больница была переполнена, кровати стояли даже в коридорах, но волей-неволей приходилось принять Андрея Ивановича.
Доктор написал листок, и Андрея Ивановича вывели.
— Ничего, слава богу. Хоть и ничего, а, благодарить бога, жить можно. Только вот одно: сын его Николаша, внучек мой, не захотел по духовной части, пошел в университет в
доктора. Думает, лучше, а кто его знает! Его святая
воля.
— Опять начали! — пригрозил он. —
Воля ваша,
доктору пожалуюсь. Как же это вы меня приглашаете? Вам надо быть в полном обладании своих духовных способностей, а не так себя вести, Константин Глебович… Вы этак до состояния невменяемости дойдете!
Ночью под утро всё успокоилось. Когда встали и поглядели в окна, голые ивы со своими слабо опущенными ветвями стояли совершенно неподвижно, было пасмурно, тихо, точно природе теперь было стыдно за свой разгул, за безумные ночи и
волю, какую она дала своим страстям. Лошади, запряженные гусем, ожидали у крыльца с пяти часов утра. Когда совсем рассвело,
доктор и следователь надели свои шубы и валенки и, простившись с хозяином, вышли.
— Вы на вскрытие едете? — начала хорошенькая вдовушка. — Вскрывать мертвеца? Ах! Какую надо иметь силу
воли, какой железный характер, чтобы не морщась, не мигнув глазом, заносить нож и вонзать его по рукоятку в тело бездыханного человека. Я, знаете ли, благоговею перед
докторами. Это особенные люди, святые люди.
Доктор, отчего вы так печальны? — спросила она.
— И что, матушка, идти против Божьей
воли — умереть определено, так умирать надо! — говорила она в ответ на предложение пригласить
доктора.