Неточные совпадения
Друзья мои, что ж толку в этом?
Быть может,
волею небес,
Я перестану быть поэтом,
В меня вселится новый
бес,
И, Фебовы презрев угрозы,
Унижусь до смиренной прозы;
Тогда роман на старый лад
Займет веселый мой закат.
Не муки тайные злодейства
Я грозно в нем изображу,
Но просто вам перескажу
Преданья русского семейства,
Любви пленительные сны
Да нравы нашей старины.
Оттого нередко он затеет что-нибудь возвышенное или широкое, а память о натуральной мерке и спугнет его замысел; ему бы следовало дать
волю счастливому внушению, а он как будто испугается высоты полета, и образ выходит какой-то недоделанный» («Рус.
бес.»).
Но великая мысль и великая
воля осенят ее свыше, как и того безумного бесноватого, и выйдут все эти
бесы, вся нечистота, вся эта мерзость, загноившаяся на поверхности… и сами будут проситься войти в свиней.
Когда, как хор одушевленный,
Земля, и звезды, и луна
Гремят хвалой творцу вселенной,
Себя со злобою надменной
Ему равняет Сатана!
Но
беса умствованья ложны,
Тождествен с истиною тот,
Кого законы непреложны,
Пред чьим величием ничтожны
Равно кто любит иль клянет!
Как звездный блеск в небесном поле
Ясней выказывает мгла,
Так на твою досталось долю
Противуречить божьей
воле,
Чтоб тем светлей она была!
— Много ж ты разом хотела узнать, птенчик мой оперившийся, пташка моя встрепенувшаяся! Наливай же мне скорее чару глубокую; выпьем сначала на размирье да на добрую
волю; не то чьим-нибудь глазом черным, нечистым мое пожелание испорчу.
Бес силен! далеко ль до греха!
— Слыхать не слыхал, бог миловал, — вздохнул старик, — а люди сказывали. Мудреного мало… Захочет нечистая сила, так и в камне свистеть начнет. Перед
волей у нас три дня и три ночи скеля [скала] гудела. Сам слыхал. А щука хохотала, потому Жменя заместо щуки
беса поймал.
Вечером Андрей Васильич пришел ко мне. Спервоначалу так себе о том, о сем покалякали. Потом речь на немку свел, хвалит ее пуще божьего милосердия. Я слушаю да думаю: что еще будет! Говорит, она-де и креститься может; господа-де женятся же на немках. Смекнул, к чему речь клонит, говорю ему: «Господам и
воля господская, а нашему брату то не указ. Вы мой гость, Андрей Васильич, грубой речи вам не молвлю, а перестанем про еретицу толковать… ну ее к
бесу совсем!» «Да мне, говорит, Димитрия Корнилыча жалко».
— В сборной избе, под караулом, — отвечал Ермак. — На
волю выпустить — убежит,
бесов сын. На запоре надо держать…
Бес мне и про жену, и про родню, и про
волю, а я ему: ничего мне не надо!
— А на что тебе мать и жена? — спросил Толковый. — Одна глупость, брат. Это тебя
бес смущает, язви его душу. Ты его не слушай, проклятого. Не давай ему
воли. Он тебе насчет бабы, а ты ему назло: не желаю! Он тебе насчет
воли, а ты упрись и — не желаю! Ничего не надо! Нету ни отца, ни матери, ни жены, ни
воли, ни двора, ни кола! Ничего не надо, язви их душу!