Неточные совпадения
Скотинин. Я никуда не шел, а брожу, задумавшись. У меня такой обычай, как что заберу
в голову, то из нее гвоздем не выколотишь. У меня, слышь ты, что
вошло в ум, тут и засело. О том вся и дума, то только и вижу во
сне, как наяву, а наяву, как во
сне.
Она
вошла в комнату, погруженная точно
в сон, не заметила, что платье, которое, уходя, разбросала на полу, уже прибрано, не видала ни букета на столе, ни отворенного окна.
Это был тот кризис, которого с замирающим сердцем ждал доктор три недели. Утром рано, когда Зося заснула
в первый раз за все время своей болезни спокойным
сном выздоравливающего человека, он, пошатываясь,
вошел в кабинет Ляховского.
Ах, я вам один мой смешной
сон расскажу: мне иногда во
сне снятся черти, будто ночь, я
в моей комнате со свечкой, и вдруг везде черти, во всех углах, и под столом, и двери отворяют, а их там за дверями толпа, и им хочется
войти и меня схватить.
— Нет, мой миленький, не разбудил, я сама бы проснулась. А какой я
сон видела, миленький, я тебе расскажу за чаем. Ступай, я оденусь. А как вы смели
войти в мою комнату без дозволения, Дмитрий Сергеич? Вы забываетесь. Испугался за меня, мой миленький? подойди, я тебя поцелую за это. Поцеловала; ступай же. ступай, мне надо одеваться.
Миленький услышал этот стон и
вошел в мою комнату, а я уже пела (все во
сне), потому что пришла моя любимая красавица и утешила меня.
В два часа ночи она еще ничего не предвидела, он выжидал, когда она, истомленная тревогою того утра, уж не могла долго противиться
сну,
вошел, сказал несколько слов, и
в этих немногих словах почти все было только непонятное предисловие к тому, что он хотел сказать, а что он хотел сказать,
в каких коротких словах сказал он: «Я давно не видел своих стариков, — съезжу к ним; они будут рады» — только, и тотчас же ушел.
Ночью даже приснился ей
сон такого рода, что сидит она под окном и видит: по улице едет карета, самая отличная, и останавливается эта карета, и выходит из кареты пышная дама, и мужчина с дамой, и
входят они к ней
в комнату, и дама говорит: посмотрите, мамаша, как меня муж наряжает! и дама эта — Верочка.
«Храпит бестия француз, — подумал Антон Пафнутьич, — а мне так
сон и
в ум нейдет. Того и гляди воры
войдут в открытые двери или влезут
в окно, а его, бестию, и пушками не добудишься».
Те, которые не могут, те останутся доживать свой век, как образчики прекрасного
сна, которым дремало человечество. Они слишком жили фантазией и идеалами, чтоб
войти в разумный американский возраст.
Было раннее утро. Сквозь дремоту я слышал, как мать говорила из соседней комнаты, чтобы открыли ставни. Горничная
вошла в спальню, отодвинула задвижку и вышла на двор, чтобы исполнить приказание. И когда она вышла, скрипнув дверью, меня опять захватил еще не рассеявшийся утренний
сон. И
в нем я увидел себя Наполеоном.
И я почувствовал, что та девочка моего детского
сна, которую я видел зимой на снегу и которую уничтожило летнее яркое утро, теперь опять для меня найдена: она
в серой шубке и
вошла с первым снегом, а затем потонула
в сумраке темного вечера под звон замирающих бубенчиков…
Я
вошел в кухню, сел у окна, как во
сне.
Одним утром Анна Михайловна
вошла в комнату сына. Он еще спал, но его
сон был как-то странно тревожен: глаза полуоткрылись и тускло глядели из-под приподнятых век, лицо было бледно, и на нем виднелось выражение беспокойства.
Почему тоже, пробудясь от
сна и совершенно уже
войдя в действительность, вы чувствуете почти каждый раз, а иногда с необыкновенною силой впечатления, что вы оставляете вместе со
сном что-то для вас неразгаданное.
Раз, только один раз, удалось ей увидать во
сне нечто как будто оригинальное, — она увидала монаха, одного,
в темной какой-то комнате,
в которую она всё пугалась
войти.
В комнате, куда мы
вошли, мебель была немного получше и расставлена с большим вкусом. Впрочем,
в это мгновенье я почти ничего заметить не мог: я двигался как во
сне и ощущал во всем составе своем какое-то до глупости напряженное благополучие.
Странный и страшный
сон мне приснился
в эту самую ночь. Мне чудилось, что я
вхожу в низкую темную комнату… Отец стоит с хлыстом
в руке и топает ногами;
в углу прижалась Зинаида, и не на руке, а на лбу у ней красная черта… а сзади их обоих поднимается весь окровавленный Беловзоров, раскрывает бледные губы и гневно грозит отцу.
— Что ж это такое? — проговорил я вслух, почти невольно, когда снова очутился
в своей комнате. —
Сон, случайность или… — Предположения, которые внезапно
вошли мне
в голову, так были новы и странны, что я не смел даже предаться им.
Входя в дом Аггея Никитича, почтенный аптекарь не совсем покойным взором осматривал комнаты; он, кажется, боялся встретить тут жену свою; но, впрочем, увидев больного действительно
в опасном положении, он забыл все и исключительно предался заботам врача; обложив
в нескольких местах громадную фигуру Аггея Никитича горчичниками, он съездил
в аптеку, привез оттуда нужные лекарства и, таким образом, просидел вместе с поручиком у больного до самого утра, когда тот начал несколько посвободнее дышать и, по-видимому, заснул довольно спокойным
сном.
В безмолвный терем
входит он,
Где дремлет чудным
сном Людмила;
Владимир,
в думу погружен,
У ног ее стоял унылый.
Протопоп опять поцеловал женины руки и пошел дьячить, а Наталья Николаевна свернулась калачиком и заснула, и ей привиделся
сон, что
вошел будто к ней дьякон Ахилла и говорит: «Что же вы не помолитесь, чтоб отцу Савелию легче было страждовать?» — «А как же, — спрашивает Наталья Николаевна, — поучи, как это произнести?» — «А вот, — говорит Ахилла, — что произносите: господи, ими же веси путями спаси!» — «Господи, ими же веси путями спаси!» — благоговейно проговорила Наталья Николаевна и вдруг почувствовала, как будто дьякон ее взял и внес
в алтарь, и алтарь тот огромный-преогромный: столбы — и конца им не видно, а престол до самого неба и весь сияет яркими огнями, а назади, откуда они уходили, — все будто крошечное, столь крошечное, что даже смешно бы, если бы не та тревога, что она женщина, а дьякон ее
в алтарь внес.
Дело шло к вечеру. Алексей Абрамович стоял на балконе; он еще не мог прийти
в себя после двухчасового послеобеденного
сна; глаза его лениво раскрывались, и он время от времени зевал.
Вошел слуга с каким-то докладом; но Алексей Абрамович не считал нужным его заметить, а слуга не смел потревожить барина. Так прошло минуты две-три, по окончании которых Алексей Абрамович спросил...
Кирша поехал далее, а крестьянская девушка, стоя на одном месте, провожала его глазами до тех пор, пока не потеряла совсем из виду. Не доехав шагов пятидесяти до пчельника, запорожец слез с лошади и, привязав ее к дереву, пробрался между кустов до самых ворот загородки. Двери избушки были растворены, а собака спала крепким
сном подле своей конуры. Кирша
вошел так тихо, что Кудимыч, занятый счетом яиц, которые
в большом решете стояли перед ним на столе, не приподнял даже головы.
Крик его, как плетью, ударил толпу. Она глухо заворчала и отхлынула прочь. Кузнец поднялся на ноги, шагнул к мёртвой жене, но круто повернулся назад и — огромный, прямой — ушёл
в кузню. Все видели, что,
войдя туда, он сел на наковальню, схватил руками голову, точно она вдруг нестерпимо заболела у него, и начал качаться вперёд и назад. Илье стало жалко кузнеца; он ушёл прочь от кузницы и, как во
сне, стал ходить по двору от одной кучки людей к другой, слушая говор, но ничего не понимая.
Когда же с мирною семьей
Черкес
в отеческом жилище
Сидит ненастною порой,
И тлеют угли
в пепелище;
И, спрянув с верного коня,
В горах пустынных запоздалый,
К нему
войдет пришлец усталый
И робко сядет у огня:
Тогда хозяин благосклонный
С приветом, ласково, встает
И гостю
в чаше благовонной
Чихирь отрадный подает.
Под влажной буркой,
в сакле дымной,
Вкушает путник мирный
сон,
И утром оставляет он
Ночлега кров гостеприимный.
Постреляли и еще, пока не стало совсем убедительным ровное молчание;
вошли наконец
в страшную землянку и нашли четверых убитых: остальные, видимо, успели скрыться
в ночной темноте. Один из четверых, худой, рыжеватый мужик с тонкими губами, еще дышал, похрипывал, точно во
сне, но тут же и отошел.
Часа
в два утра,
в момент самого крепкого
сна, послышался сильный стук
в двери и громкие голоса; мы быстро вскочили с постелей, отворили дверь, и пред нами показалась Фатевна с фонарем
в руках, за ней
вошел в комнату Евстигней.
На рассвете мы с ним легли спать. Костя
в сон, как
в речку, нырнул, а я
в мыслях моих хожу, как нищий татарин вокруг церкви зимой. На улице — вьюжно и холодно, а во храм
войти — Магомет не велит.
Увы! Дворец Бахчисарая
Скрывает юную княжну.
В неволе тихой увядая,
Мария плачет и грустит.
Гирей несчастную щадит:
Ее унынье, слезы, стоны
Тревожат хана краткий
сон,
И для нее смягчает он
Гарема строгие законы.
Угрюмый сторож ханских жен
Ни днем, ни ночью к ней не
входит;
Рукой заботливой не он
На ложе
сна ее возводит;
Не смеет устремиться к ней
Обидный взор его очей...
Спать улеглись, а Фекла все еще клала
в моленной земные поклоны. Кончив молитву,
вошла она
в избу и стала на колени у лавки, где, разметавшись, крепким
сном спал любимец ее, Саввушка. Бережно взяла она
в руки сыновнюю голову, припала к ней и долго, чуть слышно, рыдала.
Испугался ли Семен Иванович чего,
сон ли ему приснился такой, как потом Ремнев уверял, или был другой какой грех — неизвестно; дело только
в том, что хотя бы теперь сам экзекутор явился
в квартире и лично за вольнодумство, буянство и пьянство объявил бы абшид Семену Ивановичу, если б даже теперь
в другую дверь
вошла какая ни есть попрошайка-салопница, под титулом золовки Семена Ивановича, если б даже Семен Иванович тотчас получил двести рублей награждения, или дом, наконец, загорелся и начала гореть голова на Семене Ивановиче, он, может быть, и пальцем не удостоил бы пошевелить теперь при подобных известиях.
Вспомни, как после крепкого
сна просыпаешься поутру, как сначала не узнаешь места, где ты, не понимаешь, кто стоит подле тебя, кто будит тебя, и тебе не хочется вставать, кажется, что сил нет. Но вот понемногу опоминаешься, начинаешь понимать, кто ты и где ты, разгуливаешься, начинают
в голове ходить мысли, встаешь и берешься за дела. То же самое или совсем похожее на это бывает с человеком, когда он рождается и понемногу вступает
в жизнь,
входит в силу и разум и начинает работать.
Когда Смолокуров домой воротился, Дуня давно уж спала. Не снимая платья, он осторожно разулся и, тихонечко
войдя в соседнюю комнату, бережно и беззвучно положил Дуне на столик обещанный гостинец — десяток спелых розовых персиков и большую, душистую дыню-канталупку, купленные им при выходе из трактира. Потом минуты две постоял он над крепко, безмятежным
сном заснувшею девушкой и, сотворив над ее изголовьем молитву, тихонько вышел на цыпочках вон.
Смолокуров
вошел в комнату дочери проститься на
сон грядущий. Как ни уверяла его Дуня, что ей лучше, что голова у ней больше не болит, что совсем она успокоилась, не верил он, и, когда, прощаясь, поцеловал ее
в лоб, крупная слеза капнула на лицо Дуни.
Что было потом, Дорушка и Дуня помнили смутно. Как они вышли от надзирательницы, как сменили рабочие передники на обычные, «дневные», как долго стояли, крепко обнявшись и тихо всхлипывая
в уголку коридора, прежде чем
войти в рукодельную, — все это промелькнуло смутным
сном в маленьких головках обеих девочек. Ясно представлялось только одно: счастье помогло избегнуть наказания Дорушке, да явилось сознание у Дуни, что с этого дня маленькая великодушная Дорушка стала ей дороже и ближе родной сестры.
Я спал глубоко и крепко, но, казалось, сквозь
сон слышал, как мать
входила в мою комнату и, притворив форточку, разгоняла что-то по воздуху носовым платком.
Когда мы подросли, с нами стали читать обычные молитвы: на
сон грядущий, «Отче наш», «Царю небесный». Но отвлеченность этих молитв мне не нравилась. Когда нам было предоставлено молиться без постороннего руководства, я перешел к прежней детской молитве, но ввел
в нее много новых, более практических пунктов: чтоб разбойники не напали на наш дом, чтоб не болел живот, когда съешь много яблок. Теперь
вошел еще один пункт, такой...
Должно быть, очень глубоко мне тогда
вошло в душу настроение отца, потому что я и теперь часто вижу все один и тот же
сон: мы все опять вместе,
в родном тульском доме, смеемся, радуемся, но папы нет.
Незнакомец
вошел в отдаленный покой, накуренный пистиком и амброй, и увидал здесь при цветочном фонаре лежащую Магну. Ее не разбудил удар
в таз, потому что как раз
в это время ей снился тот
сон, где открывалось, что надменная сила ее отлетела и теперь она спасена за признание своей немощи.
Уже совсем рассвело, когда духовник Иоанна
вошел в божницу государеву, прервав чуткий
сон царя, только под утро забывшегося
в легкой дремоте.
Работа
вошла в свою колею. Ему самому даже стало казаться, что он и вчера, и третьего дня работал
в кассе и что все происшедшее было
сном.
Когда он
вошел в кабинет Зои Александровны с целью серьезно переговорить с ней о своей будущности, она положительно испугалась выражения его исхудалого за последнее время лица. Он имел вид сумасшедшего, с растрепанной прической, с воспаленными от видимо проведенной без
сна ночи, горевшими лихорадочным огнем, бегающими глазами.
Однажды утром, часов около девяти, когда Савин и Мадлен еще покоились сладким
сном,
в их спальню торопливо
вошла квартирная хозяйка госпожа Плесе.
Дарья Николаевна тоже
в этот день заспалась дольше обыкновенного. Даша на цыпочках уже несколько раз
входила в ее спальню, но не решилась будить барыню, спавшую сладким
сном. Салтыкова проснулась почти одновременно с уходом из дому Кости и еще несколько времени лежала, нежась
в постели. Она переживала прелесть вчерашнего вечера.
Князь
вошел в свою спальню и с каким-то почти паническим страхом посмотрел на постель. Он чувствовал, что благодетельный и умиротворяющий
сон будет его уделом нынешнюю ночь. Он стал ходить по комнате. Вдруг взгляд его упал на висевший у его постели образок Божьей Матери
в золотой ризе, которым благословила его покойная мать при поступлении
в корпус.
Утром, когда я, встав от
сна, стою перед зеркалом и надеваю галстух, ко мне тихо и чинно
входят теща, жена и свояченица. Они становятся
в ряд и, почтительно улыбаясь, поздравляют меня с добрым утром. Я киваю им головой и читаю речь,
в которой объясняю им, что глава дома — я.
Не зная, что подумать об этом грустном явлении, Антон постоял несколько минут на крыльце; но, видя, что окно вновь не отодвигается, и боясь нескромных свидетелей,
вошел к себе. «Анастасия печальна, проводит ночи
в слезах», — думал он и, вспоминая все знаки ее участия к нему, иноземцу, ненавистному для отца ее, с грустным и вместе сладким чувством, с гордостию и любовию относил к себе и нынешнее явление. Он заснул, когда солнце было уж высоко, но и во
сне не покидал его образ Анастасии.
Он и
вошедши к себе
в номер не решил этого вопроса, разделся и лег
в постель… Нравственное утомление дня и хороший моцион, сделанный им, совершили то, что спустя полчаса он уже спал крепким
сном.
Сразу же я почувствовал, что я засыпаю, но странно:
сон и тоска не боролись друг с другом, а вместе
входили в меня, как единое, и от головы медленно разливались по всему телу, проникали
в самую глубину тела, становились моей кровью, моими пальцами, моей грудью.