Неточные совпадения
Ужели это то солнце, которое светит у нас? Я вспомнил косвенные, бледные лучи, потухающие на березах и соснах, остывшие с последним лучом нивы,
влажный пар засыпающих
полей, бледный след заката на небе, борьбу дремоты с дрожью в сумерки и мертвый сон в ночи усталого человека — и мне вдруг захотелось туда, в ту милую страну, где… похолоднее.
Он перешел на другую сторону и, вдыхая
влажную свежесть и хлебный запах давно ждавшей дождя земли, смотрел на мимо бегущие сады, леса, желтеющие
поля ржи, зеленые еще полосы овса и черные борозды темно-зеленого цветущего картофеля.
Было похоже, как будто он не может одолеть это первое слово, чтобы продолжать молитву. Заметив, что я смотрю на него с невольным удивлением, он отвернулся с выражением легкой досады и, с трудом опустившись на колени, молился некоторое время, почти лежа на
полу. Когда он опять поднялся, лицо его уже было, спокойно, губы ровно шептали слова, а
влажные глаза светились и точно вглядывались во что-то в озаренном сумраке под куполом.
Когда я входил в тюрьму, там кончали мыть
полы и
влажный, промозглый воздух еще не успел разредиться после ночи и был тяжел.
Болота бывают чистые луговые. Этим именем называются все
влажные, потные места, не кочковатые, а поросшие чемерицей и небольшими редкими кустами, мокрые только весной и осенью или во время продолжительного ненастья. Покрытые сочною и густою травою, они представляют изобильные сенокосы и вообще называются лугами; они составляют иногда, так сказать, окрестность, опушку настоящих мокрых болот и почти всегда сопровождают течение рек по черноземной почве, особенно по низменным местам, заливаемым
полою водою.
Гнусавый голос ямщика, звон бубенцов,
влажный свист и шорох ветра сливались в трепетный, извилистый ручей, он тек над
полем с однообразной силой…
Мать наскоро перевязала рану. Вид крови наполнял ей грудь жалостью, и, когда пальцы ее ощущали
влажную теплоту, дрожь ужаса охватывала ее. Она молча и быстро повела раненого
полем, держа его за руку. Освободив рот, он с усмешкой в голосе говорил...
Вскоре отец захворал, недели две он валялся по
полу своей комнаты на широкой серой кошме, весь в синих пятнах, и целые дни, сидя около него, мальчик слушал хриплый голос, часто прерываемый
влажным, глухим кашлем.
Первый о чем-то сосредоточенно думал и встряхивал головою, чтобы прогнать дремоту; на лице его привычная деловая сухость боролась с благодушием человека, только что простившегося с родней и хорошо выпившего; второй же
влажными глазками удивленно глядел на мир божий и улыбался так широко, что, казалось, улыбка захватывала даже
поля цилиндра; лицо его было красно и имело озябший вид.
Кругом весь
пол был усыпан
влажными осколками и грязью, вытащенной из земли.
С моря широкими,
влажными порывами дул теплый ветер: казалось, глазами можно было видеть, как в дружном
полете уносятся в безбрежную свободную даль крохотные, свежие частички воздуха и смеются, летя.
Отпустив Таню к гостям, он вышел из дому и в раздумье прошелся около клумб. Уже садилось солнце. Цветы, оттого что их только что
полили, издавали
влажный, раздражающий запах. В доме опять запели, и издали скрипка производила впечатление человеческого голоса. Коврин, напрягая мысль, чтобы вспомнить, где он слышал или читал легенду, направился не спеша в парк и незаметно дошел до реки.
Она краснела более и более, наконец присела на
полу у постели его и приложила свою щеку к его щеке; теплое,
влажное дыхание ее шелестило по его лицу…
Попадались люди с котомками, те загадочные люди, которые всю жизнь куда-то идут на зорях ранними утрами, а потом начиналось росистое
поле и лес,
влажный, прохладный, немного суровый, еще не прогретый ранним солнцем.
— Быстрее, Смелый! Быстрее, товарищ! — И смуглая маленькая рука, выскользнув из-под
полы косматой бурки, нежно потрепала
влажную, в пене, спину статного вороного коня… Конь прибавил ходу и быстрее ветра понесся по узкой горной тропинке над самым обрывом в зияющую громадной черной пастью бездну…
Низкие берега ее рек на далекое пространство покрыты
влажными рисовыми
полями, но — как это ни странно! —
поля эти не доставляли жителям особенной пользы, так как по законам Анама ни один анамит не имел права заниматься торговлей (исключение оставалось только за императором и его домом), и избыток рисового богатства, остававшийся у земледельца от платы подати натурой и от домашнего обихода, скупался за бесценок китайцами.
Он то и дело утирал
полой короткой куртки свой
влажный подбородок.
Федор Карлович сластолюбивым,
влажным взглядом своих потухающих глаз смотрел на лежавшую на
полу молодую женщину.