Неточные совпадения
Вошел секретарь, с фамильярною почтительностью и некоторым, общим всем секретарям, скромным сознанием своего превосходства пред начальником в знании дел, подошел с
бумагами к Облонскому и стал, под
видом вопроса, объяснять какое-то затруднение. Степан Аркадьич, не дослушав, положил ласково свою руку на рукав секретаря.
Я схватил
бумаги и поскорее унес их, боясь, чтоб штабс-капитан не раскаялся. Скоро пришли нам объявить, что через час тронется оказия; я велел закладывать. Штабс-капитан вошел в комнату в то время, когда я уже надевал шапку; он, казалось, не готовился к отъезду; у него был какой-то принужденный, холодный
вид.
Окончивши рассматриванье этой книги, Чичиков вытащил уже было и другую в том же роде, как вдруг появился полковник Кошкарев, с сияющим
видом и
бумагою.
С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались только два, из которых одно, как уже видел читатель, было заклеено
бумагою; с каждым годом уходили из
вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль.
Самосвистов явился в качестве распорядителя: выбранил поставленных часовых за то, что небдительно смотрели, приказал приставить еще лишних солдат для усиленья присмотра, взял не только шкатулку, но отобрал даже все такие
бумаги, которые могли бы чем-нибудь компрометировать Чичикова; связал все это вместе, запечатал и повелел самому солдату отнести немедленно к самому Чичикову, в
виде необходимых ночных и спальных вещей, так что Чичиков, вместе с
бумагами, получил даже и все теплое, что нужно было для покрытия бренного его тела.
— Позвольте, позвольте, я с вами совершенно согласен, но позвольте и мне разъяснить, — подхватил опять Раскольников, обращаясь не к письмоводителю, а все к Никодиму Фомичу, но стараясь всеми силами обращаться тоже и к Илье Петровичу, хотя тот упорно делал
вид, что роется в
бумагах и презрительно не обращает на него внимания, — позвольте и мне с своей стороны разъяснить, что я живу у ней уж около трех лет, с самого приезда из провинции и прежде… прежде… впрочем, отчего ж мне и не признаться в свою очередь, с самого начала я дал обещание, что женюсь на ее дочери, обещание словесное, совершенно свободное…
В это время из толпы народа, вижу, выступил мой Савельич, подходит к Пугачеву и подает ему лист
бумаги. Я не мог придумать, что из того выйдет. «Это что?» — спросил важно Пугачев. «Прочитай, так изволишь увидеть», — отвечал Савельич. Пугачев принял
бумагу и долго рассматривал с
видом значительным. «Что ты так мудрено пишешь? — сказал он наконец. — Наши светлые очи не могут тут ничего разобрать. Где мой обер-секретарь?»
За столом, покрытым
бумагами, сидели два человека: пожилой генерал,
виду строгого и холодного, и молодой гвардейский капитан, лет двадцати осьми, очень приятной наружности, ловкий и свободный в обращении.
В день, назначенный для выезда, в самую ту минуту, когда готовился я пуститься в дорогу, Зурин вошел ко мне в избу, держа в руках
бумагу, с
видом чрезвычайно озабоченным.
Этого чиновника, служившего, кроме того, на казенном месте, и одного было бы совершенно достаточно; но, по желанию самого князя, прибавили и меня, будто бы на помощь чиновнику; но я тотчас же был переведен в кабинет и часто, даже для
виду, не имел пред собою занятий, ни
бумаг, ни книг.
На одном берегу собралось множество народа; некоторые просили знаками наших пристать, показывая какую-то
бумагу, и когда они пристали, то корейцы
бумаги не дали, а привели одного мужчину, положили его на землю и начали бить какой-то палкой в
виде лопатки.
Хагивари, с
видом притворного удивления, прочел
бумагу, подал ее Саброски, тот прочел, передал дальше, и так она дошла до Кичибе.
Главные качества графа Ивана Михайловича, посредством которых он достиг этого, состояли в том, что он, во-первых, умел понимать смысл написанных
бумаг и законов, и хотя и нескладно, но умел составлять удобопонятные
бумаги и писать их без орфографических ошибок; во-вторых, был чрезвычайно представителен и, где нужно было, мог являть
вид не только гордости, но неприступности и величия, а где нужно было, мог быть подобострастен до страстности и подлости; в-третьих, в том, что у него не было никаких общих принципов или правил, ни лично нравственных ни государственных, и что он поэтому со всеми мог быть согласен, когда это нужно было, и, когда это нужно было, мог быть со всеми несогласен.
На другой день Чертопханов вместе с Лейбой выехал из Бессонова на крестьянской телеге. Жид являл
вид несколько смущенный, держался одной рукой за грядку и подпрыгивал всем своим дряблым телом на тряском сиденье; другую руку он прижимал к пазухе, где у него лежала пачка ассигнаций, завернутых в газетную
бумагу; Чертопханов сидел, как истукан, только глазами поводил кругом и дышал полной грудью; за поясом у него торчал кинжал.
Попадался ли ему клочок
бумаги, он тотчас выпрашивал у Агафьи-ключницы ножницы, тщательно выкраивал из бумажки правильный четвероугольник, проводил кругом каемочку и принимался за работу: нарисует глаз с огромным зрачком, или греческий нос, или дом с трубой и дымом в
виде винта, собаку «en face», похожую на скамью, деревцо с двумя голубками и подпишет: «рисовал Андрей Беловзоров, такого-то числа, такого-то года, село Малые Брыки».
Я не дождался конца сделки и ушел. У крайнего угла улицы заметил я на воротах сероватого домика приклеенный большой лист
бумаги. Наверху был нарисован пером конь с хвостом в
виде трубы и нескончаемой шеей, а под копытами коня стояли следующие слова, написанные старинным почерком...
Лицо Марьи Алексевны, сильно разъярившееся при первом слове про обед, сложило с себя решительный гнев при упоминании о Матрене и приняло выжидающий
вид: — «посмотрим, голубчик, что-то приложишь от себя к обеду? — у Денкера, — видно, что-нибудь хорошее!» Но голубчик, вовсе не смотря на ее лицо, уже вынул портсигар, оторвал клочок
бумаги от завалявшегося в нем письма, вынул карандаш и писал.
Дни за два шум переставал, комната была отворена — все в ней было по-старому, кой-где валялись только обрезки золотой и цветной
бумаги; я краснел, снедаемый любопытством, но Кало, с натянуто серьезным
видом, не касался щекотливого предмета.
Этот знаток вин привез меня в обер-полицмейстерский дом на Тверском бульваре, ввел в боковую залу и оставил одного. Полчаса спустя из внутренних комнат вышел толстый человек с ленивым и добродушным
видом; он бросил портфель с
бумагами на стул и послал куда-то жандарма, стоявшего в дверях.
Он позвонил, вошел старик huissier [сторож (фр.).] с цепью на груди; сказав ему с важным
видом: «
Бумаги и перо этому господину», юноша кивнул мне головой.
Он прошел мимо, сделав
вид, что не замечает их; какой-то флигель-адъютант взял
бумагу, полиция повела их на съезжую.
Нравы в чиновничьей среде того времени были простые. Судейские с величайшим любопытством расспрашивали нас о подробностях этой сцены и хохотали. Не могу вспомнить, чтобы кто-нибудь считал при этом себя или Крыжановского профессионально оскорбленным. Мы тоже смеялись. Юность недостаточно чутка к скрытым драмам; однажды мы даже сочинили общими усилиями юмористическое стихотворение и подали его Крыжановскому в
виде деловой
бумаги. Начиналось оно словами...
Доктор с виноватым
видом подал заношенный лист почтовой
бумаги. Прасковья Ивановна по-писаному разбирала с грехом пополам только магазинные счета и заставила мужа читать вслух.
Конечно, нагорная, почти всегда правая по течению, сторона нередко богата живописными, величественными
видами, но на них хорошо смотреть издали, на полотне или на
бумаге.
— У вас же такие славные письменные принадлежности, и сколько у вас карандашей, сколько перьев, какая плотная, славная
бумага… И какой славный у вас кабинет! Вот этот пейзаж я знаю; это
вид швейцарский. Я уверен, что живописец с натуры писал, и я уверен, что это место я видел; это в кантоне Ури…
Разбирайте, как знаете, мои клетки. [Листок исписан также поперек текста — за отсутствием
бумаги; имеются и другие письма такого
вида.] Отыщите в них только то чувство, которое без выражения существует, — больше ничего не желает верный вам П.
Вы имеете полное право, почтенный друг Егор Антонович, быть недовольным мною: нужна испытанная ваша доброта, чтобы простить мне с лишком трехмесячное мое молчание, до сих пор не благодарил вас за письмо ваше на лицейском листке, [
Бумага с литографированным
видом Лицея.] которое меня встретило в Тобольске.
Кабинет Еспера Иваныча представлял довольно оригинальный
вид: большой стол, перед которым он сам сидел, был всплошь завален
бумагами, карандашами, циркулями, линейками, треугольниками.
Я видел, что она положила на прилавок деньги и ей подали чашку, простую чайную чашку, очень похожую на ту, которую она давеча разбила, чтоб показать мне и Ихменеву, какая она злая. Чашка эта стоила, может быть, копеек пятнадцать, может быть, даже и меньше. Купец завернул ее в
бумагу, завязал и отдал Нелли, которая торопливо с довольным
видом вышла из лавочки.
— А не лучше ли было бы рассмотреть этот доклад после, в Петербурге? — протестовал Евгений Константиныч при
виде целой дести исписанной
бумаги. — Мы на досуге отлично разобрали бы все дело…
Министр принимал в свой обыкновенный час. Он обошел трех просителей, принял губернатора и подошел к черноглазой, красивой, молодой женщине в черном, стоявшей с
бумагой в левой руке. Ласково-похотливый огонек загорелся в глазах министра при
виде красивой просительницы, но, вспомнив свое положение, министр сделал серьезное лицо.
Он уже позволил себе высказать губернатору лично, что считает беспрерывное вмешательство его в дела земства чересчур назойливым, и даже написал ему несколько пикантных
бумаг в этом смысле, а в обществе отзывался об нем с такою бесцеремонностью, что даже лучшие его друзья делали
вид, что они ничего не слышат.
Разочаровавшись в этом, я сейчас же, под заглавием «первая лекция», написанным в красиво переплетенной тетрадке, которую я принес с собою, нарисовал восемнадцать профилей, которые соединялись в кружок в
виде цветка, и только изредка водил рукой по
бумаге, для того чтобы профессор (который, я был уверен, очень занимается мною) думал, что я записываю.
«Аттентатор», как называли покушавшегося на убийство, заметив приближающуюся коляску, махая
бумагой, сложенной в
виде прошения, подбежал и начал стрелять.
Н.И. Пастухов сидит в кабинете перед письменным столом и чертит что-то на
бумаге, делая
вид, что углублен в серьезное, безотлагательное занятие.
И правитель дел показал целую кипу
бумаг, при одном
виде которых сенатор обмер.
— Я получил от вас
бумагу, — начал Тулузов с обычным ему последнее время важным
видом, — в которой вы требуете от меня объяснений по поводу доноса, сделанного на меня одним негодяем.
— Натурально, все всполошились. Принес, все бросились смотреть: действительно, сидит Гоголь, и на самом кончике носа у него бородавка. Начался спор: в какую эпоху жизни портрет снят? Положили: справиться, нет ли указаний в
бумагах покойного академика Погодина. Потом стали к хозяину приставать: сколько за портрет заплатил? Тот говорит: угадайте! Потом, в
виде литии, прочли «полный и достоверный список сочинений Григория Данилевского» — и разошлись.
Разбирая
бумаги, он нашел до десяти разных завещаний (в одном из них она называла его «непочтительным»); но все они были писаны еще в то время, когда Арина Петровна была властною барыней, и лежали неоформленными, в
виде проектов.
Никто, кажется, ничего не покупал; даже почти никто не ходил по улицам; правда, прошел квартальный надзиратель, завернувшись в шинель с меховым воротником, быстрым деловым шагом, с озабоченным
видом и с
бумагой, свернутой в трубку; сидельцы сняли почтительно шляпы, но квартальному было не до них.
Владимир принялся рьяно за дела; ему понравилась бюрократия, рассматриваемая сквозь призму девятнадцати лет, — бюрократия хлопотливая, занятая, с нумерами и регистратурой, с озабоченным
видом и кипами
бумаг под рукой; он видел в канцелярии мельничное колесо, которое заставляет двигаться массы людей, разбросанных на половине земного шара, — он все поэтизировал.
Вы можете себе представить, сколько разных дел прошло в продолжение сорока пяти лет через его руки, и никогда никакое дело не вывело Осипа Евсеича из себя, не привело в негодование, не лишило веселого расположения духа; он отроду не переходил мысленно от делопроизводства на
бумаге к действительному существованию обстоятельств и лиц; он на дела смотрел как-то отвлеченно, как на сцепление большого числа отношений, сообщений, рапортов и запросов, в известном порядке расположенных и по известным правилам разросшихся; продолжая дело в своем столе или сообщая ему движение, как говорят романтики-столоначальники, он имел в
виду, само собою разумеется, одну очистку своего стола и оканчивал дело у себя как удобнее было: справкой в Красноярске, которая не могла ближе двух лет возвратиться, или заготовлением окончательного решения, или — это он любил всего больше — пересылкою дела в другую канцелярию, где уже другой столоначальник оканчивал по тем же правилам этот гранпасьянс; он до того был беспристрастен, что вовсе не думал, например, что могут быть лица, которые пойдут по миру прежде, нежели воротится справка из Красноярска, — Фемида должна быть слепа…
Купец какой в пьяном
виде нагрезит, сейчас к Павлу Митричу: «Выправьте, Павел Митрич!» А Павел Митрич сейчас
бумагу напишет да сотенную и получит.
Глумов. Что-то не видать этого другого-то. И притом, все
бумага и форма. Целые стены, целые крепости из
бумаг и форм. И из этих крепостей только вылетают, в
виде бомб, сухие циркуляры и предписания.
— Ах, пожалуйста! — воскликнула Анна Юрьевна, и таким образом вместо нотариуса они проехали к Сиу, выпили там шоколаду и потом заехали опять в дом к Анне Юрьевне, где она и передала все
бумаги барону. Она, кажется, начала уже понимать, что он ухаживает за ней немножко. Барон два дня и две ночи сидел над этими
бумагами и из них увидел, что все дела у Анны Юрьевны хоть и были запущены, но все пустые, тем не менее, однако, придя к ней, он принял серьезный
вид и даже несколько мрачным голосом объяснил ей...
Но он взглянул в
бумагу, которую подал в сложенном
виде, и увидал в ней действительно какие-то беззаконно неровные строчки.
Так, он, по предложению Курбатова, взявшего свою мысль с заграничных примеров, учредил гербовую
бумагу, в
видах увеличения государственных доходов и вместе уменьшения ябеды.
Об Анисиме стали забывать. Как-то пришло от него письмо, написанное в стихах, на большом листе
бумаги в
виде прошения, всё тем же великолепным почерком. Очевидно, и его друг Самородов отбывал с ним вместе наказание. Под стихами была написана некрасивым, едва разборчивым почерком одна строчка: «Я всё болею тут, мне тяжко, помогите ради Христа».
Старший сын Анисим приезжал домой очень редко, только в большие праздники, но зато часто присылал с земляками гостинцы и письма, написанные чьим-то чужим почерком, очень красивым, всякий раз на листе писчей
бумаги в
виде прошения. Письма были полны выражений, каких Анисим никогда не употреблял в разговоре: «Любезные папаша и мамаша, посылаю вам фунт цветочного чаю для удовлетворения вашей физической потребности».
Таких меценатов, как известно, теперь уже нет, и наш XIX век давно уже приобрел скучную физиогномию банкира, наслаждающегося своими миллионами только в
виде цифр, выставляемых на
бумаге.