Неточные совпадения
— Внутри себя — все не такое, как мы
видим, это еще
греки знали. Народ оказался не таким, как его
видело поколение семидесятых годов.
Но лишь коснется речь самой жизни, являются на сцену лица, события, заговорят в истории, в поэме или романе,
греки, римляне, германцы, русские — но живые лица, — у Райского ухо невольно открывается: он весь тут и
видит этих людей, эту жизнь.
Уже
греки видели в познании самого себя начало философии.
Сражение младшего Кира с братом своим Артарксерксом, его смерть в этой битве, возвращение десяти тысяч
греков под враждебным наблюдением многочисленного персидского воинства, греческая фаланга, дорийские пляски, беспрестанные битвы с варварами и, наконец, море — путь возвращения в Грецию, — которое с таким восторгом
увидело храброе воинство, восклицая: «Фалатта! фалатта!» — все это так сжилось со мною, что я и теперь помню все с совершенной ясностью.
— Ан Осип-то Иваныч жаднее всякого жадного вышел, ходит около прикормки да посматривает:"Не трог, говорит, другие сперва потеребят, а я
увижу, что на пользу, тогда уже заодно подплыву, да вместе с прикормкой всех разом и заглону!"И так этот
грек его теперь ненавидит, так ненавидит!
Грека-то
видите, что возле генерала сидит? — он собственно воротило и есть, а генерал не сам по себе, а на содержании у
грека живет.
Она назвала первое попавшееся на язык имя и отчество. Это был старый, уморительный прием, «трюк», которым когда-то спасся один из ее друзей от преследования сыщика. Теперь она употребила его почти бессознательно, и это подействовало ошеломляющим образом на первобытный ум
грека. Он поспешно вскочил со скамейки, приподнял над головой белую фуражку, и даже при слабом свете, падавшем сквозь стекла над салоном, она
увидела, как он быстро и густо покраснел.
С течением времени человечество все более и более освобождается от искусственных искажений и приближается к естественным требованиям и воззрениям: мы уже не
видим таинственных сил в каждом лесе и озере, в громе и молнии, в солнце и звездах; мы уже не имеем в образованных странах каст и париев; мы не перемешиваем отношений двух полов, подобно народам Востока; мы не признаем класса рабов существенной принадлежностью государства, как было у
греков и римлян; мы отрицаемся от инквизиционных начал, господствовавших в средневековой Европе.
Пришли люди, прикосновенные к постройке храма Христа спасителя, пришел адвокат, выигравший какое-то волшебное дело и сейчас же поспешивший сделаться «барином»; наконец, появился
грек, который, поселившись в версте от меня, влез в нашу скромную сельскую церковь и выстроил себе что-то вроде горнего места, дабы все
видели как он, Самсон Дюбекович, своего бога почитает.
Припоминая стародавние русские поговорки, вроде «неровён час», «береженого Бог бережет», «плохо не клади» и проч., и
видя, что дачная жизнь, первоначально сосредоточенная около станции железной дороги, начинает подходить к нам все ближе и ближе (один
грек приведет за собой десять
греков, один еврей сотню евреев), я неприметно стал впадать в задумчивость.
— А вот почему, — ответил Коля с глубокой верой. — Старые
греки у нас рассказывают так. Когда Иисус Христос, господь наш, воскрес на третий день после своего погребения, то никто ему не хотел верить.
Видели много чудес от него при его жизни, но этому чуду не могли поверить и боялись.
Бобоедов. Прекрасно! Я очень рад хоть чем-нибудь отплатить вам за те наслаждения, которые испытывал,
видя вас на сцене. Я только возьму некоторые бумаги. (Уходит. С террасы двое пожилых рабочих вводят Рябцова. Сбоку идет Конь, заглядывая ему в лицо. За ними Левшин, Ягодин,
Греков и еще несколько рабочих. Жандармы.)
Надя (обводя руками кругом себя). Не так! Ни за что — так! Я не знаю, что я буду делать… но ничего не сделаю так, как вы! Сейчас иду мимо террасы с этим офицером… а
Греков смотрит, курит… и глаза у него смеются. Но ведь он знает, что его… в тюрьму?
Видишь! Те, которые живут, как хотят, они ничего не боятся… Им весело! Мне стыдно смотреть на Левшина, на Грекова… других я не знаю, но эти!.. Этих я никогда не забуду… Вот идет дурачок с усиками… у-у!
«Нет, — говорит, — уж куда!..»
Вижу, сама давится, а сама твердо отвечает: «Нет, — говорит, — отяготитесь, Домна Платоновна, я не буду капризничать». Узнаю тут от нее, посидевши, что эта подлая Дисленьша ее выгоняет, и то есть не то что выгоняет, а и десять рублей-то, что она, несчастная, себе от
грека принесла, уж отобрала у нее и потом совсем уж ее и выгнала и бельишко — какая там у нее была рубашка да перемывашка — и то все обобрала за долг и за хвост ее, как кошку, да на улицу.
— Много есть тому свидетелей, что речи ваши неправильны, — старался перекричать их Василий Борисыч. — Многие из наших христиан древлего благочестия нарочито многотрудный путь в
греки и во Египет предпринимали и во святем граде Иерусалиме были и повсюду
видели у
греков истинное трехпогружательное крещение. Нарочито и во град Енос ездили, иде же приятый митрополит Амвросий рождение имел, и тамо младенцев крестят совершенно, в три погружения.
— Я вам пóслух, я вам очевидец!.. — степенно проговорил Василий Борисыч. — Богу споспешествующу обтек аз многогрешный греческие области, в Цареграде был, во святем граде Иерусалиме Живоносному Гробу поклонялся и повсюду самолично
видел, что у
греков трехпогружательное крещение всеобдержно и нет между ними латинского обливанья. Свидетель мне Бог.
Поэтому в половом символе
греки видели достойный уважения символ сам по себе, подлинный глубокий смысл всего античного благочестия…
И понятно, каким чуждым, — может быть, даже смешным, — должен был казаться древнему эллину этот новый бог, в основу служения себе полагавший именно безумие, и безумие это признававший священным. Как Пенфей в еврипидовых «Вакханках», гомеровский
грек должен был
видеть «великий позор для эллинов» в загоравшемся пожаре вакхических неистовствований. Но время было уже не то. И, как Тиресий Пенфею, это новое время могло бы ответить негодующему гомеровскому эллину...
Как же далеко ушел прочь от Аполлона теперешний трагический
грек с его нездоровым исканием скорби во что бы то ни стало! Радостью и счастьем должен был служить человек Аполлону. Теперь же самую чистую, беспримесную радость он умудрялся претворить в скорбь, умудрялся
увидеть в ней только напоминание о тленности и преходимости всего человеческого. Не верь жизни! Не возносись! Помни о черных силах, неотступно стоящих над человеком!
Видя это, очень великий начальник снова повторил: «Здорово, ребята», но мудрые
греки снова переглянулись и снова нашли, что они не ребята, и потому опять не откликнулись.
— Обыкновенные татары, ничего особенного… — сказала она. — Впрочем, я
видела их издалека, мельком… Указывали мне на них, но я не обратила внимания. Всегда, папочка, я чувствовала предубеждение ко всем этим черкесам,
грекам… маврам!..
И сам Бир изъявил свое желание
видеть Адольфа, в детстве любившего натуральную историю,
греков и римлян и потому обещавшего много доброго.
Поэтому
грек созерцал мир замкнутым формой, пределом, не
видел далей.