Неточные совпадения
Через четверть часа Зеленый сказал: «Вот теперь так приехали: я
вижу белую
стену неподалеку».
На следующий вечер старший брат, проходя
через темную гостиную, вдруг закричал и со всех ног кинулся в кабинет отца. В гостиной он
увидел высокую белую фигуру, как та «душа», о которой рассказывал капитан. Отец велел нам идти за ним… Мы подошли к порогу и заглянули в гостиную. Слабый отблеск света падал на пол и терялся в темноте. У левой
стены стояло что-то высокое, белое, действительно похожее на фигуру.
Любовь Андреевна. Минут
через десять давайте уже в экипажи садиться… (Окидывает взглядом комнату.) Прощай, милый дом, старый дедушка. Пройдет зима, настанет весна, а там тебя уже не будет, тебя сломают. Сколько
видели эти
стены! (Целует горячо дочь.) Сокровище мое, ты сияешь, твои глазки играют, как два алмаза. Ты довольна? Очень?
— А так навернулся… До сумерек сидел и все с баушкой разговаривал. Я с Петрунькой на завалинке все сидела: боялась ему на глаза попасть. А тут Петрунька спать захотел… Я его в сенки потихоньку и свела. Укладываю, а в оконце — отдушника у нас махонькая в
стене проделана, — в оконце-то и
вижу, как
через огород человек крадется. И
вижу, несет он в руках бурак берестяной и прямо к задней избе, да из бурака на стенку и плещет. Испугалась я, хотела крикнуть, а гляжу: это дядя Петр Васильич… ей-богу, тетя, он!..
Она даже удивилась, когда прямо из-за леса показалась та самая белая церковь, которую они давеча
видели через озеро Бор подходил к самому заводу зеленою
стеной.
Я, как сосед (с другой стороны его номера была глухая
стена), часто, когда все уже засыпали, толковал с ним вполголоса
через перегородку о каком-нибудь вздорном случае того дня; тут я
видел ясно, что он по щекотливости всякому вздору приписывал какую-то важность, и это его волновало.
Сейчас же улегшись и отвернувшись к
стене, чтобы только не
видеть своего сотоварища, он решился, когда поулягутся немного в доме, идти и отыскать Клеопатру Петровну; и действительно,
через какие-нибудь полчаса он встал и, не стесняясь тем, что доктор явно не спал, надел на себя халат и вышел из кабинета; но куда было идти, — он решительно не знал, а потому направился, на всякий случай, в коридор, в котором была совершенная темнота, и только было сделал несколько шагов, как за что-то запнулся, ударился ногой во что-то мягкое, и вслед за тем раздался крик...
Но я не дал ей кончить, торопливо втолкнул в дверь — и мы внутри, в вестибюле. Над контрольным столиком — знакомые, взволнованно-вздрагивающие, обвислые щеки; кругом — плотная кучка нумеров — какой-то спор, головы, перевесившиеся со второго этажа
через перила, — поодиночке сбегают вниз. Но это — потом, потом… А сейчас я скорее увлек О в противоположный угол, сел спиною к
стене (там, за
стеною, я
видел: скользила по тротуару взад и вперед темная, большеголовая тень), вытащил блокнот.
Как вы
видите, — Браун показал
через плечо карандашом на
стену, где в щегольских рамах красовались фотографии пароходов, числом более десяти, — никакой особой корысти извлечь из такой сделки я не мог бы при всем желании, а потому не
вижу греха, что рассказал вам.
Поднявшись опять, я предпринял круговое путешествие около наружной
стены, стараясь
видеть все время с одной стороны окна, но никак не мог найти галерею,
через которую шел днем; найди я ее, можно было бы рассчитывать если не на немедленный успех, то хотя на то, что память начнет работать.
— Я вам скажу, — проговорил я, — они женятся! Я
видел! Та молодая женщина и ваш хозяин. Он был подвыпивши. Ей-богу! Поцеловал руку. Честь честью! Золотая цепь лежит там, за
стеной, сорок поворотов
через сорок проходов. Я
видел. Я попал в шкап и теперь судите, как хотите, но вам, Дюрок, я буду верен, и баста!
Подоспев на голос роптавшего впотьмах незнакомца, Бенни и Ничипоренко разглядели мужика, который стоял, упершись обеими ладонями в срезанную
стену довольно высокого земляного откоса и, изогнув на бок голову, косился на что-то
через правое плечо. Он был пьян до такой степени, что едва стоял на ногах и, вероятно, ничего не
видел.
Путеводитель мой останавливается у забора какого-то сада за духовной академией, я торопливо догоняю его. Молча перелезаем
через забор, идем густо заросшим садом, задевая ветви деревьев, крупные капли воды падают на нас. Остановясь у
стены дома, тихо стучим в ставень наглухо закрытого окна, — окно открывает кто-то бородатый, за ним я
вижу тьму и не слышу ни звука.
В самое то время, как Москва беззаботно собиралась в театр, чтоб посмотреть на старого славного артиста, военная гроза, давно скоплявшаяся над Россиею, быстро и прямо понеслась на нее; уже знали прокламацию Наполеона, в которой он объявлял, что
через несколько месяцев обе северные столицы
увидят в
стенах своих победителя света; знали, что победоносная французская армия, вместе с силами целой Европы, идет на нас под предводительством великого, первого полководца своего времени; знали, что неприятель скоро должен переправиться
через Неман (он переправился 12 июня) — все это знали и нисколько не беспокоились.
Вскоре за первым послышался второй, потом третий свисток. Еще
через четверть часа — прощальный гул пронесся вниз по реке и замер. Очевидно, пароход обогнул тобольскую гору и партия плыла дальше. Я
видел в воображении, как раскрываются брезенты, молодые люди и девушки жадно глядят из-за решеток, как тихо уплывают берега, церкви, здания Тобольска. И может быть, им видна еще на горе
стена моей тюрьмы. Тупое отчаяние, над которым глухо закипало бессильное бешенство, овладело моей душой…
Через какой-то пролом в толстой
стене мы въехали на освещенные людные улицы, и первое, что Я
увидел в Вечном городе, был вагон трамвая, со скрипом и стоном пролезавший в ту же
стену.
Но лучшая утеха и надежда, ненаглядное сокровище старика, была дочь Анастасия. О красоте ее пробежала слава по всей Москве, сквозь
стены родительского дома,
через высокие тыны и ворота на запоре. Русские ценительницы прекрасного не находили в ней недостатков, кроме того, что она была немного тоненька и гибка, как молодая береза. Аристотель, который на своем веку
видел много итальянок, немок и венгерок и потом имел случай
видеть ее, художник Аристотель говаривал, что он ничего прекраснее ее не встречал.
Он хотел бы перескочить к ним
через воды; но барабан пробил роковой час, и, заключенный в
стенах крепости, он должен провести мучительную ночь, прежде чем их
увидит.