Неточные совпадения
Он вышел, и на
лице его
в первый раз
увидели глуповцы ту приветливую улыбку, о которой они тосковали.
Это выражение
в лице предводителя было особенно трогательно Левину, потому что вчера только он по делу опеки был у него дома и
видел его во всем величии доброго и семейного человека.
«Заснуть! заснуть!» повторил он себе. Но с закрытыми глазами он еще яснее
видел лицо Анны таким, какое оно было
в памятный ему вечер до скачек.
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не
видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел
в ее комнату. И не думая и не замечая того, есть кто
в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее
лицо, руки и шею.
Он помнил только его
лицо, как помнил все
лица, которые он когда-либо
видел, но он помнил тоже, что это было одно из
лиц, отложенных
в его воображении
в огромный отдел фальшиво-значительных и бедных по выражению.
Увидев Алексея Александровича с его петербургски-свежим
лицом и строго самоуверенною фигурой,
в круглой шляпе, с немного-выдающеюся спиной, он поверил
в него и испытал неприятное чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, мучимый жаждою и добравшийся до источника и находящий
в этом источнике собаку, овцу или свинью, которая и выпила и взмутила воду.
То же самое думал ее сын. Он провожал ее глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его
лице.
В окно он
видел, как она подошла к брату, положила ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
Когда Вронский опять навел
в ту сторону бинокль, он заметил, что княжна Варвара особенно красна, неестественно смеется и беспрестанно оглядывается на соседнюю ложу; Анна же, сложив веер и постукивая им по красному бархату, приглядывается куда-то, но не
видит и, очевидно, не хочет
видеть того, что происходит
в соседней ложе. На
лице Яшвина было то выражение, которое бывало на нем, когда он проигрывал. Он насупившись засовывал всё глубже и глубже
в рот свой левый ус и косился на ту же соседнюю ложу.
Он почувствовал, что ему не выдержать того всеобщего напора презрения и ожесточения, которые он ясно
видел на
лице и этого приказчика, и Корнея, и всех без исключения, кого он встречал
в эти два дня.
Никогда еще не проходило дня
в ссоре. Нынче это было
в первый раз. И это была не ссора. Это было очевидное признание
в совершенном охлаждении. Разве можно было взглянуть на нее так, как он взглянул, когда входил
в комнату за аттестатом? Посмотреть на нее,
видеть, что сердце ее разрывается от отчаяния, и пройти молча с этим равнодушно-спокойным
лицом? Он не то что охладел к ней, но он ненавидел ее, потому что любил другую женщину, — это было ясно.
— Кити! я мучаюсь. Я не могу один мучаться, — сказал он с отчаянием
в голосе, останавливаясь пред ней и умоляюще глядя ей
в глаза. Он уже
видел по ее любящему правдивому
лицу, что ничего не может выйти из того, что он намерен был сказать, но ему всё-таки нужно было, чтоб она сама разуверила его. — Я приехал сказать, что еще время не ушло. Это всё можно уничтожить и поправить.
В саду они наткнулись на мужика, чистившего дорожку. И уже не думая о том, что мужик
видит ее заплаканное, а его взволнованное
лицо, не думая о том, что они имеют вид людей, убегающих от какого-то несчастья, они быстрыми шагами шли вперед, чувствуя, что им надо высказаться и разубедить друг друга, побыть одним вместе и избавиться этим от того мучения, которое оба испытывали.
Постанов ее головы на красивых и широких плечах и сдержанно-возбужденное сияние ее глаз и всего
лица напомнили ему ее такою совершенно, какою он
увидел ее на бале
в Москве.
Перебирать все эти пухленькие ножки, натягивая на них чулочки, брать
в руки и окунать эти голенькие тельца и слышать то радостные, то испуганные визги;
видеть эти задыхающиеся, с открытыми, испуганными и веселыми глазами,
лица, этих брызгающихся своих херувимчиков, было для нее большое наслаждение.
— Что вы говорите! — вскрикнул он, когда княгиня сказала ему, что Вронский едет
в этом поезде. На мгновение
лицо Степана Аркадьича выразило грусть, но через минуту, когда, слегка подрагивая на каждой ноге и расправляя бакенбарды, он вошел
в комнату, где был Вронский, Степан Аркадьич уже вполне забыл свои отчаянные рыдания над трупом сестры и
видел в Вронском только героя и старого приятеля.
Она довольно долго, ничего не отвечая, вглядывалась
в него и, несмотря на тень,
в которой он стоял,
видела, или ей казалось, что
видела, и выражение его
лица и глаз.
Еще Анна не успела напиться кофе, как доложили про графиню Лидию Ивановну. Графиня Лидия Ивановна была высокая полная женщина с нездорово-желтым цветом
лица и прекрасными задумчивыми черными глазами. Анна любила ее, но нынче она как будто
в первый раз
увидела ее со всеми ее недостатками.
Он был совсем не такой, каким воображал его Константин. Самое тяжелое и дурное
в его характере, то, что делало столь трудным общение с ним, было позабыто Константином Левиным, когда он думал о нем; и теперь, когда
увидел его
лицо,
в особенности это судорожное поворачиванье головы, он вспомнил всё это.
«Для Бетси еще рано», подумала она и, взглянув
в окно,
увидела карету и высовывающуюся из нее черную шляпу и столь знакомые ей уши Алексея Александровича. «Вот некстати; неужели ночевать?» подумала она, и ей так показалось ужасно и страшно всё, что могло от этого выйти, что она, ни минуты не задумываясь, с веселым и сияющим
лицом вышла к ним навстречу и, чувствуя
в себе присутствие уже знакомого ей духа лжи и обмана, тотчас же отдалась этому духу и начала говорить, сама не зная, что скажет.
Он
видел на первом плане досадовавшее
лицо Пилата и спокойное
лицо Христа и на втором плане фигуры прислужников Пилата и вглядывавшееся
в то, что происходило,
лицо Иоанна.
Он молча вышел из двери и тут же столкнулся с Марьей Николаевной, узнавшей о его приезде и не смевшей войти к нему. Она была точно такая же, какою он
видел ее
в Москве; то же шерстяное платье и голые руки и шея и то же добродушно-тупое, несколько пополневшее, рябое
лицо.
― Ты вот и не знаешь этого названия. Это наш клубный термин. Знаешь, как яйца катают, так когда много катают, то сделается шлюпик. Так и наш брат: ездишь-ездишь
в клуб и сделаешься шлюпиком. Да, вот ты смеешься, а наш брат уже смотрит, когда сам
в шлюпики попадет. Ты знаешь князя Чеченского? — спросил князь, и Левин
видел по
лицу, что он собирается рассказать что-то смешное.
Он всего этого ждал, всё это
видел в их
лицах,
видел в той равнодушной небрежности, с которою они говорили между собой, смотрели на манекены и бюсты и свободно прохаживались, ожидая того, чтоб он открыл картину.
Левин положил брата на спину, сел подле него и не дыша глядел на его
лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе с ним о том, что такое совершается теперь
в нем, но, несмотря на все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он
видел по выражению этого спокойного строгого
лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё так же темно остается для Левина.
И
в это же время, как бы одолев препятствия, ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь. Он сказал то самое, чего желала ее душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего не отвечала, и на
лице ее он
видел борьбу.
— Не хочешь знать приятелей! Здравствуй, mon cher! — заговорил Степан Аркадьич, и здесь, среди этого петербургского блеска, не менее, чем
в Москве, блистая своим румяным
лицом и лоснящимися расчесанными бакенбардами. — Вчера приехал и очень рад, что
увижу твое торжество. Когда увидимся?
— Я любила его, и он любил меня; но его мать не хотела, и он женился на другой. Он теперь живет недалеко от нас, и я иногда
вижу его. Вы не думали, что у меня тоже был роман? — сказала она, и
в красивом
лице ее чуть брезжил тот огонек, который, Кити чувствовала, когда-то освещал ее всю.
Она
видела по
лицу Вронского, что ему чего-то нужно было от нее. Она не ошиблась. Как только они вошли через калитку опять
в сад, он посмотрел
в ту сторону, куда пошла Анна, и, убедившись, что она не может ни слышать, ни
видеть их, начал...
— Если вы спрашиваете моего совета, — сказала она, помолившись и открывая
лицо, — то я не советую вам делать этого. Разве я не
вижу, как вы страдаете, как это раскрыло ваши раны? Но, положим, вы, как всегда, забываете о себе. Но к чему же это может повести? К новым страданиям с вашей стороны, к мучениям для ребенка? Если
в ней осталось что-нибудь человеческое, она сама не должна желать этого. Нет, я не колеблясь не советую, и, если вы разрешаете мне, я напишу к ней.
Левин вдруг покраснел, но не так, как краснеют взрослые люди, — слегка, сами того не замечая, но так, как краснеют мальчики, — чувствуя, что они смешны своей застенчивостью и вследствие того стыдясь и краснея еще больше, почти до слез. И так странно было
видеть это умное, мужественное
лицо в таком детском состоянии, что Облонский перестал смотреть на него.
Всю дорогу приятели молчали. Левин думал о том, что означала эта перемена выражения на
лице Кити, и то уверял себя, что есть надежда, то приходил
в отчаяние и ясно
видел, что его надежда безумна, а между тем чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим на того, каким он был до ее улыбки и слов: до свидания.
«Вы можете затоптать
в грязь», слышал он слова Алексея Александровича и
видел его пред собой, и
видел с горячечным румянцем и блестящими глазами
лицо Анны, с нежностью и любовью смотрящее не на него, а на Алексея Александровича; он
видел свою, как ему казалось, глупую и смешную фигуру, го когда Алексей Александрович отнял ему от
лица руки. Он опять вытянул ноги и бросился на диван
в прежней позе и закрыл глаза.
Он поглядел на нее, и злоба, выразившаяся на ее
лице, испугала и удивила его. Он не понимал того, что его жалость к ней раздражала ее. Она
видела в нем к себе сожаленье, но не любовь. «Нет, она ненавидит меня. Она не простит», подумал он.
Левин поглядел с портрета на оригинал. Особенный блеск осветил
лицо Анны
в то время, как она почувствовала на себе его взгляд. Левин покраснел и, чтобы скрыть свое смущение, хотел спросить, давно ли она
видела Дарью Александровну; но
в то же время Анна заговорила...
Для других, она знала, он не представлялся жалким; напротив, когда Кити
в обществе смотрела на него, как иногда смотрят на любимого человека, стараясь
видеть его как будто чужого, чтоб определить себе то впечатление, которое он производит на других, она
видела, со страхом даже для своей ревности, что он не только не жалок, но очень привлекателен своею порядочностью, несколько старомодною, застенчивою вежливостью с женщинами, своею сильною фигурой и особенным, как ей казалось, выразительным
лицом.
Выражение его
лица и всей фигуры
в мундире, крестах и белых с галунами панталонах, как он торопливо шел, напомнило Левину травимого зверя, который
видит, что дело его плохо.
Он не смотрел на ее
лицо и не хотел
видеть, что она,
в ее положении, дрожала всем
лицом и имела жалкий, уничтоженный вид.
Левин остался на другом конце стола и, не переставая разговаривать с княгиней и Варенькой,
видел, что между Степаном Аркадьичем, Долли, Кити и Весловским шел оживленный и таинственный разговор. Мало того, что шел таинственный разговор, он
видел в лице своей жены выражение серьезного чувства, когда она, не спуская глаз, смотрела
в красивое
лицо Васеньки, что-то оживленно рассказывавшего.
Сморщенное
лицо Алексея Александровича приняло страдальческое выражение; он взял ее за руку и хотел что-то сказать, но никак не мог выговорить; нижняя губа его дрожала, но он всё еще боролся с своим волнением и только изредка взглядывал на нее. И каждый раз, как он взглядывал, он
видел глаза ее, которые смотрели на него с такою умиленною и восторженною нежностью, какой он никогда не видал
в них.
Но
в это самое время вышла княгиня. На
лице ее изобразился ужас, когда она
увидела их одних и их расстроенные
лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и
лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни
в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
То, что Кити так ясно представлялось
в зеркале
лица Анны, она
увидела на нем.
Он
видел и княгиню, красную, напряженную, с распустившимися буклями седых волос и
в слезах, которые она усиленно глотала, кусая губы,
видел и Долли, и доктора, курившего толстые папиросы, и Лизавету Петровну, с твердым, решительным и успокаивающим
лицом, и старого князя, гуляющего по зале с нахмуренным
лицом.
Дамы на водах еще верят нападениям черкесов среди белого дня; вероятно, поэтому Грушницкий сверх солдатской шинели повесил шашку и пару пистолетов: он был довольно смешон
в этом геройском облачении. Высокий куст закрывал меня от них, но сквозь листья его я мог
видеть все и отгадать по выражениям их
лиц, что разговор был сентиментальный. Наконец они приблизились к спуску; Грушницкий взял за повод лошадь княжны, и тогда я услышал конец их разговора...
Возвратясь, я нашел у себя доктора. На нем были серые рейтузы, архалук и черкесская шапка. Я расхохотался,
увидев эту маленькую фигурку под огромной косматой шапкой: у него
лицо вовсе не воинственное, а
в этот раз оно было еще длиннее обыкновенного.
Но, увы! комендант ничего не мог сказать мне решительного. Суда, стоящие
в пристани, были все — или сторожевые, или купеческие, которые еще даже не начинали нагружаться. «Может быть, дня через три, четыре придет почтовое судно, — сказал комендант, — и тогда — мы
увидим». Я вернулся домой угрюм и сердит. Меня
в дверях встретил казак мой с испуганным
лицом.
— Дурак! когда захочу продать, так продам. Еще пустился
в рассужденья! Вот посмотрю я: если ты мне не приведешь сейчас кузнецов да
в два часа не будет все готово, так я тебе такую дам потасовку… сам на себе
лица не
увидишь! Пошел! ступай!
— Приятное столкновенье, — сказал голос того же самого, который окружил его поясницу. Это был Вишнепокромов. — Готовился было пройти лавку без вниманья, вдруг
вижу знакомое
лицо — как отказаться от приятного удовольствия! Нечего сказать, сукна
в этом году несравненно лучше. Ведь это стыд, срам! Я никак не мог было отыскать… Я готов тридцать рублей, сорок рублей… возьми пятьдесят даже, но дай хорошего. По мне, или иметь вещь, которая бы, точно, была уже отличнейшая, или уж лучше вовсе не иметь. Не так ли?
Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза не знает, да ведет себя похвально; а
в ком я
вижу дурной дух да насмешливость, я тому нуль, хотя он Солона заткни за пояс!» Так говорил учитель, не любивший насмерть Крылова за то, что он сказал: «По мне, уж лучше пей, да дело разумей», — и всегда рассказывавший с наслаждением
в лице и
в глазах, как
в том училище, где он преподавал прежде, такая была тишина, что слышно было, как муха летит; что ни один из учеников
в течение круглого года не кашлянул и не высморкался
в классе и что до самого звонка нельзя было узнать, был ли кто там или нет.
— Как же так вдруг решился?.. — начал было говорить Василий, озадаченный не на шутку таким решеньем, и чуть было не прибавил: «И еще замыслил ехать с человеком, которого
видишь в первый раз, который, может быть, и дрянь, и черт знает что!» И, полный недоверия, стал он рассматривать искоса Чичикова и
увидел, что он держался необыкновенно прилично, сохраняя все то же приятное наклоненье головы несколько набок и почтительно-приветное выражение
в лице, так что никак нельзя было узнать, какого роду был Чичиков.
«Кто бы такой был этот Чичиков? — думал брат Василий. — Брат Платон на знакомства неразборчив и, верно, не узнал, что он за человек». И оглянул он Чичикова, насколько позволяло приличие, и
увидел, что он стоял, несколько наклонивши голову и сохранив приятное выраженье
в лице.