Неточные совпадения
Ему хотелось еще сказать, что если общественное мнение есть непогрешимый судья, то почему революция, коммуна не так же законны, как и движение
в пользу Славян? Но всё это были мысли, которые ничего не могли решить. Одно несомненно можно было
видеть — это то, что
в настоящую минуту спор раздражал Сергея Ивановича, и потому спорить было дурно; и Левин замолчал и обратил внимание
гостей на то, что тучки собрались и что от дождя лучше итти домой.
Но
в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она
увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам
гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни
в деревне. Он сел опять, ожидая приезда
гостей, чтоб уехать незаметно.
Добравшись до мелкого места, барин стал на ноги, покрытый клетками сети, как
в летнее время дамская ручка под сквозной перчаткой, — взглянул вверх и
увидел гостя,
в коляске въезжавшего на плотину.
Чего нет и что не грезится
в голове его? он
в небесах и к Шиллеру заехал
в гости — и вдруг раздаются над ним, как гром, роковые слова, и
видит он, что вновь очутился на земле, и даже на Сенной площади, и даже близ кабака, и вновь пошла по-будничному щеголять перед ним жизнь.
— Я давненько не
вижу гостей, — сказал он, — да, признаться сказать,
в них мало
вижу проку. Завели пренеприличный обычай ездить друг к другу, а
в хозяйстве-то упущения… да и лошадей их корми сеном! Я давно уж отобедал, а кухня у меня низкая, прескверная, и труба-то совсем развалилась: начнешь топить, еще пожару наделаешь.
Заговорил о превратностях судьбы; уподобил жизнь свою судну посреди морей, гонимому отовсюду ветрами; упомянул о том, что должен был переменить много мест и должностей, что много потерпел за правду, что даже самая жизнь его была не раз
в опасности со стороны врагов, и много еще рассказал он такого, из чего Тентетников мог
видеть, что
гость его был скорее практический человек.
И часто улыбается отдыхающее сознание,
видя, например, как
в размышление о судьбе вдруг жалует
гостем образ совершенно неподходящий: какой-нибудь прутик, сломанный два года назад.
Строгая немецкая экономия царствовала за его столом, и я думаю, что страх
видеть иногда лишнего
гостя за своею холостою трапезою был отчасти причиною поспешного удаления моего
в гарнизон.
И Анна Сергеевна
в тот вечер думала о своих
гостях. Базаров ей понравился — отсутствием кокетства и самою резкостью суждений. Она
видела в нем что-то новое, с чем ей не случалось встретиться, а она была любопытна.
«Она ведет себя, точно провинциалка пред столичной знаменитостью», — подумал Самгин, чувствуя себя лишним и как бы взвешенным
в воздухе. Но он хорошо
видел, что Варвара ведет беседу бойко, даже задорно, выспрашивает Кутузова с ловкостью.
Гость отвечал ей охотно.
Раза два-три Иноков, вместе с Любовью Сомовой, заходил к Лидии, и Клим
видел, что этот клинообразный парень чувствует себя у Лидии незваным
гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь
в ушате воды, совался из угла
в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое лицо его морщилось, глаза смотрели на вещи
в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и, подняв брови, широко открыв глаза, спрашивал...
— Каково? — победоносно осведомлялся Самгин у
гостей и его смешное, круглое лицо ласково сияло.
Гости, усмехаясь, хвалили Клима, но ему уже не нравились такие демонстрации ума его, он сам находил ответы свои глупенькими. Первый раз он дал их года два тому назад. Теперь он покорно и даже благосклонно подчинялся забаве,
видя, что она приятна отцу, но уже чувствовал
в ней что-то обидное, как будто он — игрушка: пожмут ее — пищит.
Самгин вспомнил, что с месяц тому назад он читал
в пошлом «Московском листке» скандальную заметку о студенте с фамилией, скрытой под буквой Т. Студент обвинял горничную дома свиданий
в краже у него денег, но свидетели обвиняемой показали, что она всю эту ночь до утра играла роль не горничной, а клиентки дома, была занята с другим
гостем и потому — истец ошибается, он даже не мог
видеть ее. Заметка была озаглавлена: «Ошибка ученого».
Самгин слушал его невнимательно, думая: конечно, хорошо бы
увидеть Бердникова на скамье подсудимых
в качестве подстрекателя к убийству! Думал о
гостях, как легко подчиняются они толчкам жизни, влиянию фактов, идей. Насколько он выше и независимее, чем они и вообще — люди, воспринимающие идеи, факты ненормально, болезненно.
— Тут, знаешь, убивали, — сказала она очень оживленно.
В зеленоватом шерстяном платье, с волосами, начесанными на уши, с напудренным носом, она не стала привлекательнее, но оживление все-таки прикрашивало ее. Самгин
видел, что это она понимает и ей нравится быть
в центре чего-то. Но он хорошо чувствовал за радостью жены и ее
гостей — страх.
Как там отец его, дед, дети, внучата и
гости сидели или лежали
в ленивом покое, зная, что есть
в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана,
видел, что движется что-то живое и проворное
в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов
в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
Захар не старался изменить не только данного ему Богом образа, но и своего костюма,
в котором ходил
в деревне. Платье ему шилось по вывезенному им из деревни образцу. Серый сюртук и жилет нравились ему и потому, что
в этой полуформенной одежде он
видел слабое воспоминание ливреи, которую он носил некогда, провожая покойных господ
в церковь или
в гости; а ливрея
в воспоминаниях его была единственною представительницею достоинства дома Обломовых.
— Ты засыпал бы с каждым днем все глубже — не правда ли? А я? Ты
видишь, какая я? Я не состареюсь, не устану жить никогда. А с тобой мы стали бы жить изо дня
в день, ждать Рождества, потом Масленицы, ездить
в гости, танцевать и не думать ни о чем; ложились бы спать и благодарили Бога, что день скоро прошел, а утром просыпались бы с желанием, чтоб сегодня походило на вчера… вот наше будущее — да? Разве это жизнь? Я зачахну, умру… за что, Илья? Будешь ли ты счастлив…
— Не ври, смотри у меня! — грозила она, глядя ему
в глаза. — Я сейчас
увижу. Помни воскресенье, не пущу
в гости.
Тут случилось
в дворне не новое событие. Савелий чуть не перешиб спину Марине поленом, потому что хватился ее на заре,
в день отъезда
гостей, пошел отыскивать и
видел, как она шмыгнула из комнаты, где поместили лакея Викентьевой. Она пряталась целое утро по чердакам,
в огороде, наконец пришла, думая, что он забыл.
—
В Ивана Ивановича — это хуже всего. Он тут ни сном, ни духом не виноват… Помнишь,
в день рождения Марфеньки, — он приезжал, сидел тут молча, ни с кем ни слова не сказал, как мертвый, и ожил, когда показалась Вера?
Гости видели все это. И без того давно не тайна, что он любит Веру; он не мастер таиться. А тут заметили, что он ушел с ней
в сад, потом она скрылась к себе, а он уехал… Знаешь ли, зачем он приезжал?
Она принимала
гостей, ходила между ними, потчевала, но Райский
видел, что она, после визита к Вере, была уже не
в себе. Она почти не владела собой, отказывалась от многих блюд, не обернулась, когда Петрушка уронил и разбил тарелки; останавливалась среди разговора на полуслове, пораженная задумчивостью.
Когда мы садились
в катер, вдруг пришли сказать нам, что
гости уж едут, что часть общества опередила нас. А мы еще не отвалили! Как засуетились наши молодые люди! Только что мы выгребли из Пассига, велели поставить паруса и понеслись. Под берегом было довольно тихо, и катер шел покойно, но мы
видели вдали, как кувыркалась
в волнах крытая барка с
гостями.
Видели мы кочевье оленных тунгусов со стадом оленей. Тишина и молчание сопровождали нас. Только раз засвистала какая-то птичка, да, кажется, сама испугалась и замолчала, или иногда вдруг из болота выскакивал кулик, местами
в вышине неслись гуси или утки, все это пролетные
гости здесь. Не слыхать и насекомых.
— А! — радостно восклицает барин, отодвигая счеты. — Ну, ступай; ужо вечером как-нибудь улучим минуту да сосчитаемся. А теперь пошли-ка Антипку с Мишкой на болото да
в лес десятков пять дичи к обеду наколотить:
видишь, дорогие
гости приехали!
Так японцам не удалось и это крайнее средство, то есть объявление о смерти сиогуна, чтоб заставить адмирала изменить намерение: непременно дождаться ответа. Должно быть,
в самом деле японскому глазу больно
видеть чужие суда у себя
в гостях! А они, без сомнения, надеялись, что лишь только они сделают такое важное возражение, адмирал уйдет, они ответ пришлют года через два, конечно отрицательный, и так дело затянется на неопределенный и продолжительный срок.
Наконец мы, более или менее,
видели четыре нации, составляющие почти весь крайний восток. С одними имели ежедневные и важные сношения, с другими познакомились поверхностно, у третьих были
в гостях, на четвертых мимоходом взглянули. Все четыре народа принадлежат к одному семейству если не по происхождению, как уверяют некоторые, производя, например, японцев от курильцев, то по воспитанию, этому второму рождению, по культуре, потом по нравам, обычаям, отчасти языку, вере, одежде и т. д.
А как удивится
гость, приехавший на целый день к нашему барину, когда, просидев утро
в гостиной и не
увидев никого, кроме хозяина и хозяйки, вдруг
видит за обедом целую ватагу каких-то старичков и старушек, которые нахлынут из задних комнат и занимают «привычные места»!
— Шикарный немец, — говорил поживший
в городе и читавший романы извозчик. Он сидел, повернувшись вполуоборот к седоку, то снизу, то сверху перехватывая длинное кнутовище, и, очевидно, щеголял своим образованием, — тройку завел соловых, выедет с своей хозяйкой — так куда годишься! — продолжал он. — Зимой, на Рождестве, елка была
в большом доме, я
гостей возил тоже; с еклектрической искрой.
В губернии такой не
увидишь! Награбил денег — страсть! Чего ему: вся его власть. Сказывают, хорошее имение купил.
— Здравствуйте пожалуйста, — сказал Иван Петрович, встречая его на крыльце. — Очень, очень рад
видеть такого приятного
гостя. Пойдемте, я представлю вас своей благоверной. Я говорю ему, Верочка, — продолжал он, представляя доктора жене, — я ему говорю, что он не имеет никакого римского права сидеть у себя
в больнице, он должен отдавать свой досуг обществу. Не правда ли, душенька?
Пришлось опять долго сидеть
в столовой и пить чай. Иван Петрович,
видя, что
гость задумчив и скучает, вынул из жилетного кармана записочки, прочел смешное письмо немца-управляющего о том, как
в имении испортились все запирательства и обвалилась застенчивость.
— Не бойся его. Страшен величием пред нами, ужасен высотою своею, но милостив бесконечно, нам из любви уподобился и веселится с нами, воду
в вино превращает, чтобы не пресекалась радость
гостей, новых
гостей ждет, новых беспрерывно зовет и уже на веки веков. Вон и вино несут новое,
видишь, сосуды несут…»
Важно и молча поклонился он
гостю, указал ему на кресло подле дивана, а сам медленно, опираясь на руку сына и болезненно кряхтя, стал усаживаться напротив Мити на диван, так что тот,
видя болезненные усилия его, немедленно почувствовал
в сердце своем раскаяние и деликатный стыд за свое теперешнее ничтожество пред столь важным им обеспокоенным лицом.
«Был же он положительно не
в здравом состоянии ума, сам мне признавался, что наяву
видит видения, встречает на улице разных лиц, которые уже померли, и что к нему каждый вечер ходит
в гости сатана», — заключил доктор.
Мой приход — я это мог заметить — сначала несколько смутил
гостей Николая Иваныча; но,
увидев, что он поклонился мне, как знакомому человеку, они успокоились и уже более не обращали на меня внимания. Я спросил себе пива и сел
в уголок, возле мужичка
в изорванной свите.
Осматривая собравшихся
гостей, Лопухов
увидел, что
в кавалерах нет недостатка: при каждой из девиц находился молодой человек, кандидат
в женихи или и вовсе жених. Стало быть, Лопухова пригласили не
в качестве кавалера; зачем же? Подумавши, он вспомнил, что приглашению предшествовало испытание его игры на фортепьяно. Стало быть, он позван для сокращения расходов, чтобы не брать тапера. «Хорошо, — подумал он: — извините, Марья Алексевна», и подошел к Павлу Константинычу.
Лопуховы бывают
в гостях не так часто, почти только у Мерцаловых, да у матери и отца Мерцаловой; у этих добрых простых стариков есть множество сыновей, занимающих порядочные должности по всевозможным ведомствам, и потому
в доме стариков, живущих с некоторым изобилием, Вера Павловна
видит многоразличное и разнокалиберное общество.
Неделю
гостила смирно, только все ездил к ней какой-то статский, тоже красивый, и дарил Верочке конфеты, и надарил ей хороших кукол, и подарил две книжки, обе с картинками;
в одной книжке были хорошие картинки — звери, города; а другую книжку Марья Алексевна отняла у Верочки, как уехал
гость, так что только раз она и
видела эти картинки, при нем: он сам показывал.
Все это так дико было
видеть в человеке, за которого Лопухов считал Кирсанова, что
гость сказал хозяину: — «послушай, ведь мы с тобою приятели: ведь это, наконец, должно быть совестно тебе».
Кирила Петрович оделся и выехал на охоту с обыкновенной своею пышностию, — но охота не удалась. Во весь день
видели одного только зайца, и того протравили. Обед
в поле под палаткою также не удался, или по крайней мере был не по вкусу Кирила Петровича, который прибил повара, разбранил
гостей и на возвратном пути со всею своей охотою нарочно поехал полями Дубровского.
Бедный
гость, с оборванной полою и до крови оцарапанный, скоро отыскивал безопасный угол, но принужден был иногда целых три часа стоять прижавшись к стене и
видеть, как разъяренный зверь
в двух шагах от него ревел, прыгал, становился на дыбы, рвался и силился до него дотянуться.
Мы переписывались, и очень, с 1824 года, но письма — это опять перо и бумага, опять учебный стол с чернильными пятнами и иллюстрациями, вырезанными перочинным ножом; мне хотелось ее
видеть, говорить с ней о новых идеях — и потому можно себе представить, с каким восторгом я услышал, что кузина приедет
в феврале (1826) и будет у нас
гостить несколько месяцев.
Видя, что Ольга Александровна
в дурном расположении духа и
в очень воинственном,
гости один за другим откланялись. Когда мы остались одни, она сказала мне...
— Ну, ну… не пугайся! небось, не приеду! Куда мне, оглашенной, к большим барам ездить… проживу и одна! — шутила тетенька,
видя матушкино смущение, — живем мы здесь с Фомушкой
в уголку, тихохонько, смирнехонько, никого нам не надобно!
Гостей не зовем и сами
в гости не ездим… некуда! А коли ненароком вспомнят добрые люди, милости просим! Вот только жеманниц смерть не люблю, прошу извинить.
С ранним утром приехал какой-то
гость, статный собою,
в красном жупане, и осведомляется о пане Даниле; слышит все, утирает рукавом заплаканные очи и пожимает плечами. Он-де воевал вместе с покойным Бурульбашем; вместе рубились они с крымцами и турками; ждал ли он, чтобы такой конец был пана Данила. Рассказывает еще
гость о многом другом и хочет
видеть пани Катерину.
Путешественница отодвинула потихоньку заслонку, поглядеть, не назвал ли сын ее Вакула
в хату
гостей, но,
увидевши, что никого не было, выключая только мешки, которые лежали посереди хаты, вылезла из печки, скинула теплый кожух, оправилась, и никто бы не мог узнать, что она за минуту назад ездила на метле.
Зал переполнен. Наркомы, представители учреждений, рабочих организаций… Пальто, пиджаки, кожаные куртки, военные шинели…
В первый раз за сто лет своего существования зал
видит в числе почетных
гостей женщин.
Гости собираются группами около уголков и витрин — каждый находит свое, близкое ему по переживаниям.
Малыгинский дом волновался. Харитон Артемьич даже не был пьян и принял
гостей с озабоченною солидностью. Потом вышла сама Анфуса Гавриловна, тоже встревоженная и какая-то несчастная. Доктор понимал, как старушке тяжело было
видеть в своем доме Прасковью Ивановну, и ему сделалось совестно. Последнее чувство еще усилилось, когда к
гостям вышла Агния, сделавшаяся еще некрасивее от волнения. Она так неловко поклонилась и все время старалась не смотреть на жениха.
Потом Харитина вдруг замолчала, пригорюнилась и начала смотреть на Галактиона такими глазами, точно
видела его
в первый раз.
Гость пил чай и думал, какая она славная, вот эта Харитина. Эх, если б ей другого мужа!.. И понимает все и со всяким обойтись умеет, и развеселится, так любо смотреть.
Доброхот Василий поместил
гостей в заднюю избу, чтобы никто не
видел скитников. Неровен час, и чужой человек навернется, да и бабешки тоже разнести могут.