Неточные совпадения
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе
с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной
тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему
вздохнуть в другом мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он
с удовольствием оставался теперь в распивочной.
Я ответил, что пойдем в Черниговку, а оттуда — во Владивосток, и стал приглашать его
с собой. Я обещал в скором времени опять пойти в тайгу, предлагал жалованье… Мы оба задумались. Не знаю, что думал он, но я почувствовал, что в сердце мое закралась
тоска. Я стал снова рассказывать ему про удобства и преимущества жизни в городе. Дерсу слушал молча. Наконец он
вздохнул и проговорил...
Наконец, далеко за полночь,
тоска его одолела: он встал, отыскал впотьмах свою трубку
с черешневым чубуком, раскурил ее и, тяжело
вздохнув старою грудью, в одном белье присел в ногах у Гловацкого.
Медленно прошел день, бессонная ночь и еще более медленно другой день. Она ждала кого-то, но никто не являлся. Наступил вечер. И — ночь.
Вздыхал и шаркал по стене холодный дождь, в трубе гудело, под полом возилось что-то.
С крыши капала вода, и унылый звук ее падения странно сливался со стуком часов. Казалось, весь дом тихо качается, и все вокруг было ненужным, омертвело в
тоске…
У Юлии опустились руки. Она
вздохнула, завернулась в шаль и бросилась в другой угол дивана, откуда взорами
с тоской наблюдала за Александром.
— Эх! — глубоко
вздохнул Терентий и
с тоской заговорил: — Рос бы ты поскорее! Будь-ка ты побольше — охо-хо! Ушёл бы я… А то — как якорь ты мне, — из-за тебя стою я в гнилом озере этом… Ушёл бы я ко святым угодникам… Сказал бы им. — «Угодники божий! Милостивцы и заступники! Согрешил я, окаянный!»
— Эх! — тяжко
вздохнул Фома, вставая
с дивана. — Какая жизнь? Так что-то… несуразное… Живу один… ничего не понимаю… плюнуть на все хочется и провалиться бы куда-нибудь! Бежать бы от всего…
Тоска!
«Ах, барин, барин! Вижу я, понять
Не хочешь ты
тоски моей сердечной!..
Прощай, — тебя мне больше не видать,
Зато уж помнить буду вечно, вечно…
Виновны оба, мне ж должно страдать.
Но, так и быть, целуй меня в грудь, в очи, —
Целуй, где хочешь, для последней ночи!..
Чем свет меня в кибитке увезут
На дальний хутор, где Маврушу ждут
Страданья и мужик
с косматой бородою…
А ты? —
вздохнешь и слюбишься
с другою...
Губернатор быстро, искоса, огляделся: грязная пустыня площади,
с втоптанными в грязь соломинками сена, глухой забор. Все равно уже поздно. Он
вздохнул коротким, но страшно глубоким вздохом и выпрямился — без страха, но и без вызова; но была в чем-то, быть может в тонких морщинах на большом, старчески мясистом носу, неуловимая, тихая и покорная мольба о пощаде и
тоска. Но сам он не знал о ней, не увидали ее и люди. Убит он был тремя непрерывными выстрелами, слившимися в один сплошной и громкий треск.
Когда на мою долю выпадает обязанность ходить под руку
с дамой или девицей, то почему-то всегда я чувствую себя крючком, на который повесили большую шубу; Наденька же, или Варенька, натура, между нами говоря, страстная (дед ее был армянин), обладает способностью нависать на вашу руку всею тяжестью своего тела и, как пиявка, прижиматься к боку. И так мы идем… Проходя мимо Карелиных, я вижу большую собаку, которая напоминает мне о собачьем налоге. Я
с тоской вспоминаю о начатом труде и
вздыхаю.
Я вспомнил голую, пустынную степь между Никитовкой и Хацепетовкой и вообразил себе шагающего по ней Александра Иваныча
с его сомнениями,
тоской по родине и страхом одиночества… Он прочел на моем лице скуку и
вздохнул.
Она
вздохнула и тихо развела ладонями. И
вздохнула с нею вся низкая придавленная комната, и заметались в
тоске ночные тени, бесшумною толпою окружавшие о. Василия. Они рыдали безумно, простирали бессильные руки, и молили о пощаде, о милости, о правде.