Неточные совпадения
Особенно старался тенористый, маленький, но крепкий человек в синей фуфайке
матроса и с курчавой бородкой на
веселом, очень милом лице.
Фома любил смотреть, когда моют палубу: засучив штаны по колени,
матросы, со швабрами и щетками в руках, ловко бегают по палубе, поливают ее водой из ведер, брызгают друг на друга, смеются, кричат, падают, — всюду текут струи воды, и живой шум людей сливается с ее
веселым плеском.
Однажды пред ним разыгралась такая сцена:
матросы носили дрова, и один из них, молодой, кудрявый и
веселый Ефим, проходя с носилками по палубе парохода, громко и сердито говорил...
Но особенно он любил играть английским
матросам с коммерческих судов. Они приходили гурьбой, держась рука об руку, — все как бы на подбор грудастые, широкоплечие, молодые, белозубые, со здоровым румянцем, с
веселыми, смелыми, голубыми глазами. Крепкие мышцы распирали их куртки, а из глубоко вырезанных воротников возвышались прямые, могучие, стройные шеи. Некоторые знали Сашку по прежним стоянкам в этом порту. Они узнавали его и, приветливо скаля белые зубы, приветствовали его по-русски...
Все эти люди —
матросы разных наций, рыбаки, кочегары,
веселые юнги, портовые воры, машинисты, рабочие, лодочники, грузчики, водолазы, контрабандисты, — все они были молоды, здоровы и пропитаны крепким запахом моря и рыбы, знали тяжесть труда, любили прелесть и ужас ежедневного риска, ценили выше всего силу, молодечество, задор и хлесткость крепкого слова, а на суше предавались с диким наслаждением разгулу, пьянству и дракам.
— Го-го! — крикнул
матрос, когда расстояние между ними и шхуной, стоявшей на прежнем месте, сократилось до одного кабельтова. Он часто дышал, потому что гребля одним веслом — штука нелегкая, и крикнул, должно быть, слабее, чем следовало, так как никто не вышел на палубу. Аян набрал воздуха, и снова
веселый, нетерпеливый крик огласил бухту...
Увидав Володю, который пришел на бак и, тоже
веселый и радостный, давал разъяснения приказа многим
матросам, которые, видимо, не совсем его поняли, Бастрюков подошел к нему и проговорил...
— Здравия желаем, вашескобродие! — громко и радостно отвечали
матросы, глядя на своего «голубя» теми
веселыми взглядами, которые лучше слов говорили о расположении
матросов к капитану.
Дремавшие до восхода солнца у своих снастей или коротавшие вахту, внимая тихой сказке, которую рассказывал какой-нибудь сказочник-матрос,
матросы теперь, при наступлении утра, оживились и чаще стали ходить на бак покурить и полясничать. Приятный, острый дымок махорки носился на баке. И разговоры стали громче. И свежий, молодой голос вахтенного мичмана Лопатина как-то
веселее прозвучал в воздухе, когда он крикнул...
Хотя на баке еще сильно «поддавало» [Когда с носа на судно вкатывается гребень волны.] и нос корвета то стремительно опускался, то вскакивал наверх, тем не менее Ашанин чувствовал себя отлично и окончательно успокоился. Бодрый и
веселый, стоял он на вахте и словно бы гордился, что его нисколько не укачивает, как и старого боцмана Федотова и других
матросов, бывших на баке.
Веселый, дружный ответ команды на приветствие адмирала и добрые
веселые лица
матросов не оставляли никаких сомнений, что претензий никаких не будет. И точно, когда адмирал, обходя по фронту, спрашивал, нет ли каких претензий, царило глубокое молчание.
Володя снова заходил, взволнованный рассказом
матроса. И сам этот пожилой
матрос с серьгой в ухе, с добрыми и
веселыми глазами и с своей философией еще милее стал Ашанину, и он решил познакомиться с ним поближе.
— И я на корвете иду! — поспешил сказать Володя, сразу почувствовавший симпатию к этому низенькому и коренастому, черноволосому
матросу с серьгой. Было что-то располагающее и в
веселом и добродушном взгляде его небольших глаз, и в интонации его голоса, и в выражении его некрасивого рябого красно-бурого лица.
— Есть! — отозвался лейтенант и в свою очередь крикнул
матросам: — Ходи
веселей, братцы!
По случаю шторма варки горячей пищи не было. Да почти никто и не хотел есть. Старики-матросы, которых не укачало, ели холодную солонину и сухари, и в кают-компании подавали холодные блюда, и за столом сидело только пять человек: старший офицер, старик-штурман, первый лейтенант Поленов, артиллерист да мичман Лопатин,
веселый и жизнерадостный, могучего здоровья, которого, к удивлению Степана Ильича, даже качка Немецкого моря не взяла.
— Поняли, вашескобродие! — еще
веселее и радостнее отвечали
матросы.
Веселые и довольные
матросы первой вахты мылись, брились и стригли друг друга, доставали из своих сундучков завернутый в тряпичку доллар-другой, вынимали новое платье и переодевались в чистые белые матросские рубахи с откидными воротниками, открывающими загорелые, бронзовые шеи, в белые штаны, опоясывая их ременными поясами, с которых на ремешках висели матросские ножи, запрятанные в карманы, и обували новые сапоги, сшитые из отпущенного им русского товара.
— Ну, господа, две бутылки шампанского за вами. Велите буфетчику к обеду подать! — воскликнул
веселый и жизнерадостный мичман Лопатин, влетая в кают-компанию. — Ваши приятные надежды на свинство
матросов не оправдались, Степан Васильевич и Захар Петрович!
Не избежали, несмотря на взятку, окачивания и офицеры, бывшие наверху. После того как все
матросы были вымазаны и выкупаны, Нептун велел направить брандспойт на офицеров, и все, кроме капитана, были вымочены до нитки при дружном и
веселом смехе
матросов.
Жаворонок взовьется в поднебесье и начнет оттуда заливаться
веселыми песнями,
матрос замрет на месте, стоит ровно вкопанный, устремив взоры кверху и любуясь Божьей пташкой.
Спускались белые сумерки. У ренскового погреба, кого-то поджидая, стояла Таня, оживленная и
веселая, со своими золотящимися, пушистыми волосами. Из погреба вышел красивый, статный гвардейский
матрос. Таня взяла его под руку.