Неточные совпадения
— Да разве вы не знаете такой
простой вещи, что одна глупость непременно
ведет за
собой другую, а другая — третью…
Лаврецкий окинул ее злобным взглядом, чуть не воскликнул «Brava!», [Браво! (фр.)] чуть не ударил ее кулаком по темени — и удалился. Час спустя он уже отправился в Васильевское, а два часа спустя Варвара Павловна
велела нанять
себе лучшую карету в городе, надела
простую соломенную шляпу с черным вуалем и скромную мантилью, поручила Аду Жюстине и отправилась к Калитиным: из расспросов, сделанных ею прислуге, она узнала, что муж ее ездил к ним каждый день.
Она сильно ударила по клавишам, и раздался громкий крик, точно кто-то услышал ужасную для
себя весть, — она ударила его в сердце и вырвала этот потрясающий звук. Испуганно затрепетали молодые голоса и бросились куда-то торопливо, растерянно; снова закричал громкий, гневный голос, все заглушая. Должно быть — случилось несчастье, но вызвало к жизни не жалобы, а гнев. Потом явился кто-то ласковый и сильный и запел
простую красивую песнь, уговаривая, призывая за
собой.
Нилова еще не было. Матвей глядел на все происходившее с удивлением и неудовольствием. Он решил итти навстречу неизбежности, но ему казалось, что и это делается здесь как-то не по-людски. Он представлял
себе это дело гораздо
проще. У человека спрашивают паспорт, паспорта нет. Человека берут, и полицейский, с книгой подмышкой,
ведет его куда следует. А там уж что будет, то есть как решит начальство.
За время болезни Кожемякина они укрепились в его доме, как в своём, а Машенька
вела себя с хозяином всё
проще, точно он был дряхлый старик; это даже несколько обижало его, и однажды он попенял ей...
Во-вторых, она горожанка, ученая, бойкая, привыкла после мачехи
повелевать в доме и привыкла жить богато, даром что сама бедна; а мы люди деревенские,
простые, и наше житье ты сам знаешь; да и
себя ты должен понимать: ты парень смирный; но хуже всего то, что она больно умна.
Закрыв глаза,
простоял ещё несколько времени, потом услышал шаги, звон шпор, понял, что это
ведут арестованных мужчин, сорвался с места и, стараясь не топать ногами, быстро побежал по улице, свернул за угол и, усталый и облитый потом, явился к
себе домой.
Он стоял, упираясь пальцами левой руки в стену и смотря прямо перед
собой, изредка взглядывая на женщину совершенно больными глазами. Правую руку он держал приподнято,
поводя ею в такт слов. Дигэ, меньше его ростом, слушала, слегка отвернув наклоненную голову с печальным выражением лица, и была очень хороша теперь, — лучше, чем я видел ее в первый раз; было в ее чертах человеческое и
простое, но как бы обязательное, из вежливости или расчета.
Из действующего лица в
повести утех, каким она воображала
себя во времена счастливой выкормки в патентованном садке, она сделается
простою, жалкою конфиденткою, будет выслушивать исповедь тайных амурных слов и трепетных рукопожатий, расточаемых кавалеристами и дипломатами счастливым молодкам-красоткам, и неизменно при этом думать все один и тот же припев: ах, кабы все это мне!
Но когда гражданин, так сказать, осмотрится в политическом обществе; когда, узнав новые потребности, новые выгоды стяжания, он уже привыкнет к власти законов, отнимающих и дающих, тогда рождается охота к тяжбам, рождается ябеда, сия хитрость
простых, которая, беспокоя других, сама
себя изнуряет и, стремясь к неправым приобретениям,
ведет за
собою разорение.
Несколько минут Сергей Петрович
простоял, как полоумный, потом, взяв шляпу, вышел из кабинета, прошел залу, лакейскую и очутился на крыльце, а вслед за тем, сев на извозчика,
велел себя везти домой, куда он возвратился, как и надо было ожидать, сильно взбешенный: разругал отпиравшую ему двери горничную, опрокинул стоявший немного не на месте стул и, войдя в свой кабинет, первоначально лег вниз лицом на диван, а потом встал и принялся писать записку к Варваре Александровне, которая начиналась следующим образом: «Я не позволю вам смеяться над
собою, у меня есть документ — ваша записка, которою вы назначаете мне на бульваре свидание и которую я сейчас же отправлю к вашему мужу, если вы…» Здесь он остановился, потому что в комнате появилась, другой его друг, Татьяна Ивановна.
Вследствие таких соображений лучшие представители тогдашней литературы старались, так сказать,
вести себя сколько можно аристократичнее в отношении к [низким] предметам, касающимся быта
простого народа, и в отношении к самому этому народу [к подлому народу, как называли тогда публику, не принадлежавшую к высшему кругу].
Отсюда мы можем сделать
простой вывод о том, куда направятся крестьянские силы, как скоро они получат право свободно располагать своим трудом: как Маша, при первой
вести о возможности свободы, закричала, что она работать будет, хоть закабалит
себя, только бы заработать свой выкуп, так точно и целая масса, после освобождения, обратится к усиленному труду, к заботам об улучшении своего положения.
Вязовнин нашел свое имение расстроенным, усадьбу запущенной, дом чуть не в развалинах; сменил старосту, уменьшил оклады дворовых; очистил
себе две-три комнатки и
велел положить новые тесинки там, где протекала крыша; впрочем, не предпринял никаких резких мер и не затеял никаких усовершенствований вследствие той, по-видимому,
простой мысли, что должно, по крайней мере, узнать сперва то, что желаешь усовершенствовать…
— Не
простое то послушание, но совершенное отсечение своей воли, совершенная смерть всякаго помысла, всякаго пожелания… Ты должен будешь делать только то, что
велят, своей же воли отнюдь не иметь… Можешь ли принять на
себя столь тяжкое иго?