Неточные совпадения
Чужая-то сторонушка
Не сахаром посыпана,
Не
медом полита!
Мы дань ей —
медом, рыбою!
Что тут и моего хоть капля
меду есть…
Пчела роилась необыкновенно, так что
меду и воску было отправлено в Византию почти столько же, сколько при великом князе Олеге.
Как нарочно, это случилось в ту самую пору, когда страсть к законодательству приняла в нашем отечестве размеры чуть-чуть не опасные; канцелярии кипели уставами, как никогда не кипели сказочные реки млеком и
медом, и каждый устав весил отнюдь не менее фунта.
— С Турками, — спокойно улыбаясь, отвечал Сергей Иванович, выпроставши беспомощно двигавшую ножками, почерневшую от
меда пчелу и ссаживая ее с ножа на крепкий осиновый листок.
— А ты знаешь, Костя, с кем Сергей Иванович ехал сюда? — сказала Долли, оделив детей огурцами и
медом. — С Вронским! Он едет в Сербию.
Дойдя по узкой тропинке до нескошенной полянки, покрытой с одной стороны сплошной яркой Иван-да-Марьей, среди которой часто разрослись темнозеленые, высокие кусты чемерицы, Левин поместил своих гостей в густой свежей тени молодых осинок, на скамейке и обрубках, нарочно приготовленных для посетителей пчельника, боящихся пчел, а сам пошел на осек, чтобы принести детям и большим хлеба, огурцов и свежего
меда.
Сергей Иванович, не отвечая, осторожно вынимал ножом — тупиком из чашки, в которой лежал углом белый сот
меду, влипшую в подтекший
мед живую еще пчелу.
Красивый старик с черной с проседью бородой и густыми серебряными волосами неподвижно стоял, держа чашку с
медом, ласково и спокойно с высоты своего роста глядя на господ, очевидно ничего не понимая и не желая понимать.
Вот они и сладили это дело… по правде сказать, нехорошее дело! Я после и говорил это Печорину, да только он мне отвечал, что дикая черкешенка должна быть счастлива, имея такого милого мужа, как он, потому что, по-ихнему, он все-таки ее муж, а что Казбич — разбойник, которого надо было наказать. Сами посудите, что ж я мог отвечать против этого?.. Но в то время я ничего не знал об их заговоре. Вот раз приехал Казбич и спрашивает, не нужно ли баранов и
меда; я велел ему привести на другой день.
Утро было свежее, но прекрасное. Золотые облака громоздились на горах, как новый ряд воздушных гор; перед воротами расстилалась широкая площадь; за нею базар кипел народом, потому что было воскресенье; босые мальчики-осетины, неся за плечами котомки с сотовым
медом, вертелись вокруг меня; я их прогнал: мне было не до них, я начинал разделять беспокойство доброго штабс-капитана.
(Из записной книжки Н.В. Гоголя.)] с
медом, на мужика, показавшегося в воротах, и мало-помалу вся переселилась в хозяйственную жизнь.
[Взваренцы — компот с
медом.]
— Вот еще варенье, — сказала хозяйка, возвращаясь с блюдечком, — редька, варенная в
меду!
Он чувствовал, что глаза его липнули, как будто их кто-нибудь вымазал
медом.
— Вы, матушка, — сказал он, — или не хотите понимать слов моих, или так нарочно говорите, лишь бы что-нибудь говорить… Я вам даю деньги: пятнадцать рублей ассигнациями. Понимаете ли? Ведь это деньги. Вы их не сыщете на улице. Ну, признайтесь, почем продали
мед?
— А вот
меду и не купил бы.
Чичиков уверил ее, что не завезет, и Коробочка, успокоившись, уже стала рассматривать все, что было во дворе ее; вперила глаза на ключницу, выносившую из кладовой деревянную побратиму [Побратима — «шарообразный сосуд деревянный, с узким горлом; кладут
мед, варенье».
— А, так вы покупщик! Как же жаль, право, что я продала
мед купцам так дешево, а вот ты бы, отец мой, у меня, верно, его купил.
Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные
меды их.
Винные шинки были разбиты;
мед, горелка и пиво забирались просто, без денег; шинкари были уже рады и тому, что сами остались целы.
Не нужно пампушек, медовиков, маковников и других пундиков; [Пундики — сладости.] тащи нам всего барана, козу давай,
меды сорокалетние!
Много избил он всякой шляхты, разграбил богатейшие земли и лучшие замки; распечатали и поразливали по земле козаки вековые
меды и вина, сохранно сберегавшиеся в панских погребах; изрубили и пережгли дорогие сукна, одежды и утвари, находимые в кладовых. «Ничего не жалейте!» — повторял только Тарас.
Недалеко от него стоял хорунжий, длинный-длинный, с густыми усами, и, казалось, не было у него недостатка в краске на лице; любил пан крепкие
меды и добрую пирушку.
А Мишенька и ухом не ведёт:
Со светом Мишка распрощался,
В берлогу тёплую забрался
И лапу с
мёдом там сосёт,
Да у моря погоды ждёт.
Когда-то, о весне, зверями
В надсмотрщики Медведь был выбран
над ульями,
Хоть можно б выбрать тут другого поверней
Затем, что к
мёду Мишка падок,
Так не было б оглядок...
Ан вышел грех:
Мой Мишка потаскал весь
мёд в свою берлогу.
А я, родясь труды для общей пользы несть,
Не отличать ищу свои работы,
Но утешаюсь тем, на наши смотря соты,
Что в них и моего хоть капля
мёду есть».
Мне было стыдно. Я отвернулся и сказал ему: «Поди вон, Савельич; я чаю не хочу». Но Савельича мудрено было унять, когда, бывало, примется за проповедь. «Вот видишь ли, Петр Андреич, каково подгуливать. И головке-то тяжело, и кушать-то не хочется. Человек пьющий ни на что не годен… Выпей-ка огуречного рассолу с
медом, а всего бы лучше опохмелиться полстаканчиком настойки. Не прикажешь ли?»
Княжна молча встала с кресла и первая вышла из гостиной. Все отправились вслед за ней в столовую. Казачок в ливрее с шумом отодвинул от стола обложенное подушками, также заветное, кресло, в которое опустилась княжна; Катя, разливавшая чай, первой ей подала чашку с раскрашенным гербом. Старуха положила себе
меду в чашку (она находила, что пить чай с сахаром и грешно и дорого, хотя сама не тратила копейки ни на что) и вдруг спросила хриплым голосом...
Медлительные звуки виолончели долетели до них из дому в это самое мгновение. Кто-то играл с чувством, хотя и неопытною рукою «Ожидание» Шуберта, и
медом разливалась по воздуху сладостная мелодия.
— Готов! — согласился Варавка. — Десяток городов выстроил бы. Город — это, милая, улей, в городе скопляется
мед культуры. Нам необходимо всосать в города половину деревенской России, тогда мы и начнем жить.
«Куда, к черту, они засунули тушилку?» — негодовал Самгин и, боясь, что вся вода выкипит, самовар распаяется, хотел снять с него крышку, взглянуть — много ли воды? Но одна из шишек на крышке отсутствовала, другая качалась, он ожег пальцы, пришлось подумать о том, как варварски небрежно относится прислуга к вещам хозяев. Наконец он догадался налить в трубу воды, чтоб погасить угли. Эта возня мешала думать, вкусный запах горячего хлеба и липового
меда возбуждал аппетит, и думалось только об одном...
— Кушайте, пожалуйста, — уговаривала женщина сдобным голосом, подвигая Климу стакан чая, сливки, вазу с
медом и тарелку пряников, окрашенных в цвет железной ржавчины.
После успокоившей его беседы о Дронове у Клима явилось желание делать для Риты, возможно чаще, приятное ей, но ей были приятны только солодовые, на
меду, пряники и поцелуи, иногда утомлявшие его.
Клим лежал, закрыв глаза, и думал, что Варвара уже внесла в его жизнь неизмеримо больше того, что внесли Нехаева и Лидия. А Нехаева — права: жизнь, в сущности, не дает ни одной капли
меда, не сдобренной горечью. И следует жить проще, да…
— Кустарь! Швейцария, — вот! — сиповатым голосом убеждал лысый человек жену писателя. — Скотоводство. Сыр, масло, кожа,
мед, лес и — долой фабрики!
— Замечательные пряники, — удостоверил Томилин. — Сама делает из солода с
медом.
— Нестерпимо жалко Варю, — сказала Орехова, макая оладью в блюдечко с
медом. — Можно ли было думать…
Убедило его в этом напряженное внимание Фроленкова и Денисова, кумовья сидели не шевелясь, застыв в неподвижности до того, что Фроленков, держа в одной руке чайную ложку с
медом, а другой придерживая стакан, не решался отправить ложку в рот,
мед таял и капал на скатерть, а когда безмолвная супруга что-то прошептала ему, он, в ответ ей, сердито оскалил зубы.
Она величественно отошла в угол комнаты, украшенный множеством икон и тремя лампадами, села к столу, на нем буйно кипел самовар, исходя обильным паром, блестела посуда, комнату наполнял запах лампадного масла, сдобного теста и
меда. Самгин с удовольствием присел к столу, обнял ладонями горячий стакан чая. Со стены, сквозь запотевшее стекло, на него смотрело лицо бородатого царя Александра Третьего, а под ним картинка: овечье стадо пасет благообразный Христос, с длинной палкой в руке.
На кухню посылались беспрестанно то Настасья Петровна, то Степанида Ивановна напомнить о том, прибавить это или отменить то, отнести сахару,
меду, вина для кушанья и посмотреть, все ли положит повар, что отпущено.
Грезится ему, что он достиг той обетованной земли, где текут реки
меду и молока, где едят незаработанный хлеб, ходят в золоте и серебре…
Какие
меды, какие квасы варились, какие пироги пеклись в Обломовке!
Потом Обломову приснилась другая пора: он в бесконечный зимний вечер робко жмется к няне, а она нашептывает ему о какой-то неведомой стороне, где нет ни ночей, ни холода, где все совершаются чудеса, где текут реки
меду и молока, где никто ничего круглый год не делает, а день-деньской только и знают, что гуляют всё добрые молодцы, такие, как Илья Ильич, да красавицы, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
— Бабушка! Ничего не надо. Я сыт по горло. На одной станции я пил чай, на другой — молоко, на третьей попал на крестьянскую свадьбу — меня вином потчевали, ел
мед, пряники…
Его
медом не корми, а расскажи, где кто воюет и будем ли мы воевать.