Неточные совпадения
И вдруг из-за скал мелькнул яркий свет, задрожали листы на деревьях, тихо зажурчали струи вод. Кто-то встрепенулся в ветвях, кто-то пробежал по лесу; кто-то вздохнул в воздухе — и воздух заструился, и луч озолотил бледный лоб статуи;
веки медленно
открылись, и искра пробежала по груди, дрогнуло холодное тело, бледные щеки зардели, лучи упали на плечи.
У нас
открылся настоящий бал. Появилось новое пиво, а с ним разлилось и новое веселье. Наши маски оказались очень милыми и веселыми созданиями, а Пепко проявил необыкновенную галантность — нечто среднее между турецким пашой и французским маркизом конца грешного восемнадцатого
века.
Мало этого: ему вдруг нежданно-негаданно падает охотник с Рифейских гор, который целый
век гонялся за оленями и ловил сурков, и в этом охотнике
открывается капитальный талант!
Открываясь твари, Бог совлекается абсолютной трансцендентности Своей и проявляется в своем действии для твари, в благодати или (пользуясь выражением догматических споров XIV
века) энергии Своей.
Вскоре после мира с Турцией
открылась война с Польшей. Падение Польши, как мы уже имели случай заметить, назревало давно, оно было намечено ходом истории как в собственном, так и в соседних государствах, и во второй половине XVIII
века исход зависел уже только от группировки внешних обстоятельств. Польша сделалась ареной борьбы иностранных государств за преобладание, и правящий класс сам разделался на соответствующие партии.
После героев Достоевского
открывается неведомый XX
век, великая неизвестность, которая открывает себя как кризис культуры, как конец целого периода всемирной истории.
Но лежать с закрытыми глазами и видеть в темноте закрытых
век все то ужасное, о чем хочется забыть навсегда, было еще мучительнее, и глаза Павла с силою
открылись. От их растерянного блеска в лице его появилось что-то старческое и тревожное.
И точно, как он провел мне своим оленьим рукавом по лицу, мои смерзшиеся
веки оттаяли и
открылись. Но для чего? что было видеть? Я не знаю, может ли быть страшнее в аду: вокруг мгла была непроницаемая, непроглядная темь — и вся она была как живая: она тряслась и дрожала, как чудовище, — сплошная масса льдистой пыли была его тело, останавливающий жизнь холод — его дыхание. Да, это была смерть в одном из самых грозных своих явлений, и, встретясь с ней лицом к лицу, я ужаснулся.