Неточные совпадения
«Девочка — и та изуродована и кривляется», подумала Анна. Чтобы не видать никого, она быстро встала и села к противоположному окну в пустом
вагоне. Испачканный уродливый мужик в фуражке, из-под которой торчали спутанные волосы, прошел мимо этого окна, нагибаясь к колесам
вагона. «Что-то знакомое в этом безобразном мужике», подумала Анна. И вспомнив свой сон, она,
дрожа от страха, отошла к противоположной двери. Кондуктор отворял дверь, впуская мужа с женой.
Была одна минута, когда, казалось, город
дрогнул под влиянием того, что происходило около Central park’а… Уезжавшие
вагоны заторопились, встречные остановились в нерешимости, перестали вертеться краны, и люди на постройке перестали ползать взад и вперед… Рабочие смотрели с любопытством и сочувствием на толпу, опрокинувшую полицию и готовую ринуться через площадь на ближайшие здания и улицы.
Обер-кондуктор дает свисток. Я смотрю в окно
вагона. Платформа точно
дрогнула и поплыла назад, унося с собой Фрея, Пепку и Аграфену Петровну.
Долинский взял саквояж в одну руку и подал Даше другую. Они вышли вместе, а Анна Михайловна пошла за ними. У барьера ее не пустили, и она остановилась против
вагона, в который вошли Долинский с Дорой. Усевшись, они выглянули в окно. Анна Михайловна стояла прямо перед окном в двух шагах. Их разделял барьер и узенький проход. В глазах Анны Михайловны еще
дрожали слезы, но она была покойнее, как часто успокаиваются люди в самую последнюю минуту разлуки.
Во мне что-то
дрогнуло. Если это она, то ее появление застает меня врасплох… На нее упала полоса света из окна последнего
вагона. Я узнал ее: да, это была девушка с Волги.
Затем вокзал, темный трясущийся
вагон, утомление и
дрожь в ногах от дальнего переезда, свистки паровозов, грохот рельсов, удушливый запах дыма, скучный свет качающегося фонаря.
А оно смотрело на меня, все целиком смотрело, и было неподвижно — и так и уплыло вместе с двинувшимся
вагоном, не
дрогнув, не переводя взора.
Вытянувшись друг возле друга, стояли эшелоны. Под тусклым светом фонарей на нарах двигались и копошились стриженые головы солдат. В
вагонах пели. С разных сторон неслись разные песни, голоса сливались, в воздухе
дрожало что-то могучее и широкое.
Тут прошла его бурная юность! Тут жил предмет его первой настоящей любви — «божественная Маргарита Гранпа» — при воспоминании о которой до сих пор сжимается его сердце. Тут появилась в нем, как недуг разбитого сердца, жажда свободной любви, жажда искренней женской ласки, в погоне за которыми он изъездил Европу, наделал массу безумств, приведших его в конце концов в этот же самый Петербург, но… в арестантском
вагоне.
Дрожь пробежала по его телу, глаза наполнились невольными слезами.
Когда в глаза Караулова, в окно шедшего уже
вагона, мелькнула прикрытая грязным полотном куча останков красивой, увлекательной и любившей его, по-своему, женщины, нервная
дрожь пробежала по телу.