Неточные совпадения
Да тут беда подсунулась:
Абрам Гордеич Ситников,
Господский управляющий,
Стал крепко докучать:
«Ты писаная кралечка,
Ты наливная ягодка…»
— Отстань, бесстыдник! ягодка,
Да бору не того! —
Укланяла золовушку,
Сама нейду на барщину,
Так в избу прикатит!
В сарае, в риге спрячуся —
Свекровь оттуда вытащит:
«Эй, не шути с огнем!»
— Гони его, родимая,
По
шее! — «А не хочешь ты
Солдаткой
быть?» Я к дедушке:
«Что делать? Научи...
По осени у старого
Какая-то глубокая
На
шее рана сделалась,
Он трудно умирал:
Сто дней не
ел; хирел да сох,
Сам над собой подтрунивал:
— Не правда ли, Матренушка,
На комара корёжского
Костлявый я похож?
Вздрогнула я, одумалась.
— Нет, — говорю, — я Демушку
Любила, берегла… —
«А зельем не
поила ты?
А мышьяку не сыпала?»
— Нет! сохрани Господь!.. —
И тут я покорилася,
Я в ноги поклонилася:
—
Будь жалостлив,
будь добр!
Вели без поругания
Честному погребению
Ребеночка предать!
Я мать ему!.. — Упросишь ли?
В груди у них нет душеньки,
В глазах у них нет совести,
На
шее — нет креста!
Г-жа Простакова. Так разве необходимо надобно
быть портным, чтобы уметь
сшить кафтан хорошенько. Экое скотское рассуждение!
Тришка. Да первоет портной, может
быть,
шил хуже и моего.
Он
сшил себе новую пару платья и хвастался, что на днях откроет в Глупове такой магазин, что самому Винтергальтеру [Новый пример прозорливости: Винтергальтера в 1762 году не
было.
— Нет,
побудьте, пожалуйста. Мне нужно сказать вам… нет, вам, — обратилась она к Алексею Александровичу, и румянец покрыл ей
шею и лоб. — Я не хочу и не могу иметь от вас ничего скрытого, — сказала она.
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И не думая и не замечая того,
есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и
шею.
На точеной крепкой
шее была нитка жемчугу.
Она, в том темно-лиловом платье, которое она носила первые дни замужества и нынче опять надела и которое
было особенно памятно и дорого ему, сидела на диване, на том самом кожаном старинном диване, который стоял всегда в кабинете у деда и отца Левина, и
шила broderie anglaise. [английскую вышивку.]
Он смотрел на ее высокую прическу с длинным белым вуалем и белыми цветами, на высоко стоявший сборчатый воротник, особенно девственно закрывавший с боков и открывавший спереди ее длинную
шею и поразительно тонкую талию, и ему казалось, что она
была лучше, чем когда-нибудь, — не потому, чтоб эти цветы, этот вуаль, это выписанное из Парижа платье прибавляли что-нибудь к ее красоте, но потому, что, несмотря на эту приготовленную пышность наряда, выражение ее милого лица, ее взгляда, ее губ
были всё тем же ее особенным выражением невинной правдивости.
Но главное общество Щербацких невольно составилось из московской дамы, Марьи Евгениевны Ртищевой с дочерью, которая
была неприятна Кити потому, что заболела так же, как и она, от любви, и московского полковника, которого Кити с детства видела и знала в мундире и эполетах и который тут, со своими маленькими глазками и с открытою
шеей в цветном галстучке,
был необыкновенно смешон и скучен тем, что нельзя
было от него отделаться.
Они знали, что он боялся всего, боялся ездить на фронтовой лошади; но теперь, именно потому, что это
было страшно, потому что люди ломали себе
шеи и что у каждого препятствия стояли доктор, лазаретная фура с нашитым крестом и сестрою милосердия, он решился скакать.
— Да он и не знает, — сказала она, и вдруг яркая краска стала выступать на ее лицо; щеки, лоб,
шея ее покраснели, и слезы стыда выступили ей на глаза. — Да и не
будем говорить об нем.
Она летела прямо на него: близкие звуки хорканья, похожие на равномерное наддирание тугой ткани, раздались над самым ухом; уже виден
был длинный нос и
шея птицы, и в ту минуту, как Левин приложился, из-за куста, где стоял Облонский, блеснула красная молния; птица, как стрела, спустилась и взмыла опять кверху.
Как бы пробудившись от сна, Левин долго не мог опомниться. Он оглядывал сытую лошадь, взмылившуюся между ляжками и на
шее, где терлись поводки, оглядывал Ивана кучера, сидевшего подле него, и вспоминал о том, что он ждал брата, что жена, вероятно, беспокоится его долгим отсутствием, и старался догадаться, кто
был гость, приехавший с братом. И брат, и жена, и неизвестный гость представлялись ему теперь иначе, чем прежде. Ему казалось, что теперь его отношения со всеми людьми уже
будут другие.
Анна улыбалась, и улыбка передавалась ему. Она задумывалась, и он становился серьезен. Какая-то сверхъестественная сила притягивала глаза Кити к лицу Анны. Она
была прелестна в своем простом черном платье, прелестны
были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая
шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и рук, прелестно это красивое лицо в своем оживлении; но
было что-то ужасное и жестокое в ее прелести.
Бархатка эта
была прелесть, и дома, глядя в зеркало на свою
шею, Кити чувствовала, что эта бархатка говорила.
Он молча вышел из двери и тут же столкнулся с Марьей Николаевной, узнавшей о его приезде и не смевшей войти к нему. Она
была точно такая же, какою он видел ее в Москве; то же шерстяное платье и голые руки и
шея и то же добродушно-тупое, несколько пополневшее, рябое лицо.
— Не может
быть! — закричал он, отпустив педаль умывальника, которым он обливал свою красную здоровую
шею. — Не может
быть! — закричал он при известии о том, что Лора сошлась с Милеевым и бросила Фертингофа. — И он всё так же глуп и доволен? Ну, а Бузулуков что?
Ведь это всё равно, что приговоренного к смерти держать месяцы с петлей на
шее, обещая, может
быть, смерть, может
быть, помилование.
Он чувствовал, что лошадь шла из последнего запаса; не только
шея и плечи ее
были мокры, но на загривке, на голове, на острых ушах каплями выступал пот, и она дышала резко и коротко.
Извозчик
был прелестен в белом, высунутом из под кафтана и натянутом на налитой, красной, крепкой
шее вороте рубахи.
«И как они все сильны и здоровы физически, — подумал Алексей Александрович, глядя на могучего с расчесанными душистыми бакенбардами камергера и на красную
шею затянутого в мундире князя, мимо которых ему надо
было пройти. — Справедливо сказано, что всё в мире
есть зло», подумал он, косясь еще раз на икры камергера.
Анна уже
была одета в светлое шелковое с бархатом платье, которое она
сшила в Париже, с открытою грудью, и с белым дорогим кружевом на голове, обрамлявшим ее лицо и особенно выгодно выставлявшим ее яркую красоту.
Первое лицо, встретившее Анну дома,
был сын. Он выскочил к ней по лестнице, несмотря на крик гувернантки, и с отчаянным восторгом кричал: «Мама, мама!» Добежав до нее, он повис ей на
шее.
Эта комедия начинала мне надоедать, и я готов
был прервать молчание самым прозаическим образом, то
есть предложить ей стакан чая, как вдруг она вскочила, обвила руками мою
шею, и влажный, огненный поцелуй прозвучал на губах моих.
Я стоял сзади одной толстой дамы, осененной розовыми перьями; пышность ее платья напоминала времена фижм, а пестрота ее негладкой кожи — счастливую эпоху мушек из черной тафты. Самая большая бородавка на ее
шее прикрыта
была фермуаром. Она говорила своему кавалеру, драгунскому капитану...
Через несколько минут он
был уже возле нас; он едва мог дышать; пот градом катился с лица его; мокрые клочки седых волос, вырвавшись из-под шапки, приклеились ко лбу его; колени его дрожали… он хотел кинуться на
шею Печорину, но тот довольно холодно, хотя с приветливой улыбкой, протянул ему руку.
На второй
было закрытое платье gris de perles, [серо-жемчужного цвета (фр.).] легкая шелковая косынка вилась вокруг ее гибкой
шеи.
Необыкновенная гибкость ее стана, особенное, ей только свойственное наклонение головы, длинные русые волосы, какой-то золотистый отлив ее слегка загорелой кожи на
шее и плечах и особенно правильный нос — все это
было для меня обворожительно.
Пришел Грушницкий и бросился мне на
шею, — он произведен в офицеры. Мы
выпили шампанского. Доктор Вернер вошел вслед за ним.
И слышно
было, как он трепал рукою по гладкой
шее своего скакуна, давая ему разные нежные названья.
Известно, что
есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со своего плеча: хватила топором раз — вышел нос, хватила в другой — вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: «Живет!» Такой же самый крепкий и на диво стаченный образ
был у Собакевича: держал он его более вниз, чем вверх,
шеей не ворочал вовсе и в силу такого неповорота редко глядел на того, с которым говорил, но всегда или на угол печки, или на дверь.
— Здравствуйте, батюшка. Каково почивали? — сказала хозяйка, приподнимаясь с места. Она
была одета лучше, нежели вчера, — в темном платье и уже не в спальном чепце, но на
шее все так же
было что-то навязано.
На
шее у него тоже
было повязано что-то такое, которого нельзя
было разобрать: чулок ли, подвязка ли, или набрюшник, только никак не галстук.
Все
было у них придумано и предусмотрено с необыкновенною осмотрительностию;
шея, плечи
были открыты именно настолько, насколько нужно, и никак не дальше; каждая обнажила свои владения до тех пор, пока чувствовала по собственному убеждению, что они способны погубить человека; остальное все
было припрятано с необыкновенным вкусом: или какой-нибудь легонький галстучек из ленты, или шарф легче пирожного, известного под именем «поцелуя», эфирно обнимал
шею, или выпущены
были из-за плеч, из-под платья, маленькие зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под именем «скромностей».
Был с почтением у губернатора, который, как оказалось, подобно Чичикову,
был ни толст, ни тонок собой, имел на
шее Анну, и поговаривали даже, что
был представлен к звезде; впрочем,
был большой добряк и даже сам вышивал иногда по тюлю.
В столовой уже стояли два мальчика, сыновья Манилова, которые
были в тех летах, когда сажают уже детей за стол, но еще на высоких стульях. При них стоял учитель, поклонившийся вежливо и с улыбкою. Хозяйка села за свою суповую чашку; гость
был посажен между хозяином и хозяйкою, слуга завязал детям на
шею салфетки.
Когда я стараюсь вспомнить матушку такою, какою она
была в это время, мне представляются только ее карие глаза, выражающие всегда одинаковую доброту и любовь, родинка на
шее, немного ниже того места, где вьются маленькие волосики, шитый белый воротничок, нежная сухая рука, которая так часто меня ласкала и которую я так часто целовал; но общее выражение ускользает от меня.
За месяц до своей смерти она достала из своего сундука белого коленкору, белой кисеи и розовых лент; с помощью своей девушки
сшила себе белое платье, чепчик и до малейших подробностей распорядилась всем, что нужно
было для ее похорон.
Почти месяц после того, как мы переехали в Москву, я сидел на верху бабушкиного дома, за большим столом и писал; напротив меня сидел рисовальный учитель и окончательно поправлял нарисованную черным карандашом головку какого-то турка в чалме. Володя, вытянув
шею, стоял сзади учителя и смотрел ему через плечо. Головка эта
была первое произведение Володи черным карандашом и нынче же, в день ангела бабушки, должна
была быть поднесена ей.
На голове ее
был красный шелковый платок; жемчуги или бусы в два ряда украшали ее наушники; две-три длинные, все в завитках, кудри выпадали из-под них на ее высохшую
шею с натянувшимися жилами.
Оно
было низкое, широкое, огромное, почерневшее, и с одной стороны его выкидывалась, как
шея аиста, длинная узкая башня, на верху которой торчал кусок крыши.
Многие показали себя: Метелыця,
Шило, оба Пысаренки, Вовтузенко, и немало
было всяких других.
— А ей-богу, хотел повесить, — отвечал жид, — уже
было его слуги совсем схватили меня и закинули веревку на
шею, но я взмолился пану, сказал, что подожду долгу, сколько пан хочет, и пообещал еще дать взаймы, как только поможет мне собрать долги с других рыцарей; ибо у пана хорунжего — я все скажу пану — нет и одного червонного в кармане.
Грудь,
шея и плечи заключились в те прекрасные границы, которые назначены вполне развившейся красоте; волосы, которые прежде разносились легкими кудрями по лицу ее, теперь обратились в густую роскошную косу, часть которой
была подобрана, а часть разбросалась по всей длине руки и тонкими, длинными, прекрасно согнутыми волосами упадала на грудь.
Но не поглядел на то
Шило, а замахнулся всей жилистой рукою (тяжела
была коренастая рука) и оглушил его внезапно по голове.
Разница та, что вместо насильной воли, соединившей их в школе, они сами собою кинули отцов и матерей и бежали из родительских домов; что здесь
были те, у которых уже моталась около
шеи веревка и которые вместо бледной смерти увидели жизнь — и жизнь во всем разгуле; что здесь
были те, которые, по благородному обычаю, не могли удержать в кармане своем копейки; что здесь
были те, которые дотоле червонец считали богатством, у которых, по милости арендаторов-жидов, карманы можно
было выворотить без всякого опасения что-нибудь выронить.
Пошатнулся
Шило и почуял, что рана
была смертельна.