Неточные совпадения
Случилось ему, правда, встретить нечто подобное
в вольном городе Гамбурге, но это
было так давно, что
прошлое казалось как бы задернутым пеленою.
— Это
в прошлом году, как мы лагерем во время пожара стояли, так
в ту пору всякого скота тут довольно
было! — объяснил один из стариков.
В прошлом году, зимой — не помню, какого числа и месяца, —
быв разбужен
в ночи, отправился я,
в сопровождении полицейского десятского, к градоначальнику нашему, Дементию Варламовичу, и, пришед, застал его сидящим и головою то
в ту, то
в другую сторону мерно помавающим.
Личное дело, занимавшее Левина во время разговора его с братом,
было следующее:
в прошлом году, приехав однажды на покос и рассердившись на приказчика, Левин употребил свое средство успокоения — взял у мужика косу и стал косить.
Войдя
в маленький кабинет Кити, хорошенькую, розовенькую, с куколками vieux saxe, [старого саксонского фарфора,] комнатку, такую же молоденькую, розовенькую и веселую, какою
была сама Кити еще два месяца тому назад, Долли вспомнила, как убирали они вместе
прошлого года эту комнатку, с каким весельем и любовью.
В сущности же ему еще с
прошлого года, когда он уехал
в Москву, перестало
быть весело.
— Мы с ним большие друзья. Я очень хорошо знаю его.
Прошлую зиму, вскоре после того… как вы у нас
были, — сказала она с виноватою и вместе доверчивою улыбкой, у Долли дети все
были в скарлатине, и он зашел к ней как-то. И можете себе представить, — говорила она шопотом. — ему так жалко стало ее, что он остался и стал помогать ей ходить за детьми. Да; и три недели прожил у них
в доме и как нянька ходил за детьми.
Книга эта после тщательной отделки
была издана
в прошлом году и разослана книгопродавцам.
—
Было четверо, двое осталось: мальчик и девочка. Вот
в прошлый мясоед отняла.
— Говорят, что это очень трудно, что только злое смешно, — начал он с улыбкою. — Но я попробую. Дайте тему. Всё дело
в теме. Если тема дана, то вышивать по ней уже легко. Я часто думаю, что знаменитые говоруны
прошлого века
были бы теперь
в затруднении говорить умно. Всё умное так надоело…
— Здесь нечисто! Я встретил сегодня черноморского урядника; он мне знаком —
был прошлого года
в отряде; как я ему сказал, где мы остановились, а он мне: «Здесь, брат, нечисто, люди недобрые!..» Да и
в самом деле, что это за слепой! ходит везде один, и на базар, за хлебом, и за водой… уж видно, здесь к этому привыкли.
— Душ-то
в ней, отец мой, без малого восемьдесят, — сказала хозяйка, — да беда, времена плохи, вот и
прошлый год
был такой неурожай, что Боже храни.
Так, полдень мой настал, и нужно
Мне
в том сознаться, вижу я.
Но так и
быть: простимся дружно,
О юность легкая моя!
Благодарю за наслажденья,
За грусть, за милые мученья,
За шум, за бури, за пиры,
За все, за все твои дары;
Благодарю тебя. Тобою,
Среди тревог и
в тишине,
Я насладился… и вполне;
Довольно! С ясною душою
Пускаюсь ныне
в новый путь
От жизни
прошлой отдохнуть.
Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля
При свете утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я;
Вы мне предстали
в блеске брачном:
На небе синем и прозрачном
Сияли груды ваших гор,
Долин, деревьев, сёл узор
Разостлан
был передо мною.
А там, меж хижинок татар…
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная грудь!
Но, муза!
прошлое забудь.
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
По-прежнему сердечный трепет
Произведут
в груди моей;
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы
будут милы,
Как
прошлой юности грехи,
Как Богдановича стихи.
Но полно. Мне пора заняться
Письмом красавицы моей;
Я слово дал, и что ж? ей-ей,
Теперь готов уж отказаться.
Я знаю: нежного Парни
Перо не
в моде
в наши дни.
Он
был хорошо образован и начитан; но образование его остановилось на том, что он приобрел
в молодости, то
есть в конце
прошлого столетия.
Да и что такое эти все, все муки
прошлого! Всё, даже преступление его, даже приговор и ссылка казались ему теперь,
в первом порыве, каким-то внешним, странным, как бы даже и не с ним случившимся фактом. Он, впрочем, не мог
в этот вечер долго и постоянно о чем-нибудь думать, сосредоточиться на чем-нибудь мыслью; да он ничего бы и не разрешил теперь сознательно; он только чувствовал. Вместо диалектики наступила жизнь, и
в сознании должно
было выработаться что-то совершенно другое.
Вдруг он припомнил и сообразил, что этот большой ключ, с зубчатою бородкой, который тут же болтается с другими маленькими, непременно должен
быть вовсе не от комода (как и
в прошлый раз ему на ум пришло), а от какой-нибудь укладки, и что
в этой-то укладке, может
быть, все и припрятано.
— А вам разве не жалко? Не жалко? — вскинулась опять Соня, — ведь вы, я знаю, вы последнее сами отдали, еще ничего не видя. А если бы вы все-то видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее
в слезы вводила! Да на
прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах, как теперь, целый день вспоминать
было больно!
Он одно дело,
прошлого года, такое об убийстве разыскал,
в котором почти все следы
были потеряны!
— Все такие мелкие интересы, вот что ужасно! Прежде я по зимам жила
в Москве… но теперь там обитает мой благоверный, мсьё Кукшин. Да и Москва теперь… уж я не знаю — тоже уж не то. Я думаю съездить за границу; я
в прошлом году уже совсем
было собралась.
— Все, брат, как-то тревожно скучают, — сказал он, хмурясь, взъерошивая волосы рукою. — По литературе не видно, чтобы
в прошлом люди испытывали такую странную скуку. Может
быть, это — не скука?
Самгину
было уже совершенно безразлично — убил или не убивал Дронов полковника, это случилось где-то
в далеком
прошлом.
— Забастовщики подкуплены жидами, это — дело ясное, и вот хоронили они — кого? А — как хоронили? Эдак-то
в прошлом году генерала Келлера не хоронили, а — герой
был!
— Я — вроде анекдота, автор — неизвестен. Мать умерла, когда мне
было одиннадцать лет, воспитывала меня «от руки» — помните Диккенса? — ее подруга, золотошвейка; тоже умерла
в прошлом году.
— Да, да — я утверждаю: искусство должно
быть аристократично и отвлеченно, — настойчиво говорил оратор. — Мы должны понять, что реализм, позитивизм, рационализм — это маски одного и того же дьявола — материализма. Я приветствую футуризм — это все-таки прыжок
в сторону от угнетающей пошлости
прошлого. Отравленные ею, наши отцы не поняли символизма…
Клим смотрел на каменные дома, построенные Варавкой за двадцать пять лет, таких домов
было десятка три,
в старом, деревянном городе они выступали резко, как заплаты на изношенном кафтане, и казалось, что они только уродуют своеобразно красивый городок, обиталище чистенького и влюбленного
в прошлое историка Козлова.
Вспомнить об этом человеке
было естественно, но Самгин удивился: как далеко
в прошлое отодвинулся Бердников, и как спокойно пренебрежительно вспомнилось о нем. Самгин усмехнулся и отступил еще дальше от
прошлого, подумав...
«Оффенбах
был действительно остроумен, превратив предисловие к «Илиаде»
в комедию. Следовало бы обработать
в серию легких комедий все наиболее крупные события истории культуры, чтоб люди перестали относиться к своему
прошлому подобострастно — как к его превосходительству…»
На человека иногда нисходят редкие и краткие задумчивые мгновения, когда ему кажется, что он переживает
в другой раз когда-то и где-то прожитой момент. Во сне ли он видел происходящее перед ним явление, жил ли когда-нибудь прежде, да забыл, но он видит: те же лица сидят около него, какие сидели тогда, те же слова
были произнесены уже однажды: воображение бессильно перенести опять туда, память не воскрешает
прошлого и наводит раздумье.
— Ей-богу, правда.
В прошлом году
были в Колпине, да вот тут
в рощу иногда ходим. Двадцать четвертого июня братец именинники, так обед бывает, все чиновники из канцелярии обедают.
Она бы потосковала еще о своей неудавшейся любви, оплакала бы прошедшее, похоронила бы
в душе память о нем, потом… потом, может
быть, нашла бы «приличную партию», каких много, и
была бы хорошей, умной, заботливой женой и матерью, а
прошлое сочла бы девической мечтой и не прожила, а протерпела бы жизнь. Ведь все так делают!
Как ей
быть? Оставаться
в нерешительном положении нельзя: когда-нибудь от этой немой игры и борьбы запертых
в груди чувств дойдет до слов — что она ответит о
прошлом! Как назовет его и как назовет то, что чувствует к Штольцу?
Перед ней самой снималась завеса, развивалось
прошлое,
в которое до этой минуты она боялась заглянуть пристально. На многое у ней открывались глаза, и она смело бы взглянула на своего собеседника, если б не
было темно.
— Едем же! — настаивал Штольц. — Это ее воля; она не отстанет. Я устану, а она нет. Это такой огонь, такая жизнь, что даже подчас достается мне. Опять забродит у тебя
в душе
прошлое. Вспомнишь парк, сирень и
будешь пошевеливаться…
Но их убивало сознание, что это последнее свидание, последний раз, что через пять минут они
будут чужие друг другу навсегда. Им хотелось задержать эти пять минут, уложить
в них все свое
прошлое — и — если б можно
было — заручиться какой-нибудь надеждой на будущее! Но они чувствовали, что будущего нет, что впереди ждала неизбежная, как смерть, одна разлука!
— Я
была очень счастлива, — сказала Беловодова, и улыбка и взгляд говорили, что она с удовольствием глядит
в прошлое. — Да, cousin, когда я
в первый раз приехала на бал
в Тюльери и вошла
в круг, где
был король, королева и принцы…
—
В конце лета суда с арбузами придут, — продолжала она, — сколько их тут столпится! Мы покупаем только мочить, а к десерту свои
есть, крупные, иногда
в пуд весом бывают.
Прошлый год больше пуда один
был, бабушка архиерею отослала.
Очень просто и случайно.
В конце
прошлого лета, перед осенью, когда
поспели яблоки и пришла пора собирать их, Вера сидела однажды вечером
в маленькой беседке из акаций, устроенной над забором, близ старого дома, и глядела равнодушно
в поле, потом вдаль на Волгу, на горы. Вдруг она заметила, что
в нескольких шагах от нее,
в фруктовом саду, ветви одной яблони нагибаются через забор.
Он бросил сомнение
в нее, вопросы, может
быть, сожаление о даром потерянном
прошлом, словом, взволновал ее. Ему снилась
в перспективе страсть, драма, превращение статуи
в женщину.
Он забыл свои сомнения, тревоги, синие письма, обрыв, бросился к столу и написал коротенький нежный ответ, отослал его к Вере, а сам погрузился
в какие-то хаотические ощущения страсти. Веры не
было перед глазами; сосредоточенное, напряженное наблюдение за ней раздробилось
в мечты или обращалось к
прошлому, уже испытанному. Он от мечтаний бросался к пытливому исканию «ключей» к ее тайнам.
У него
в руках
был ключ от
прошлого, от всей жизни бабушки.
У Леонтия, напротив, билась
в знаниях своя жизнь, хотя
прошлая, но живая. Он открытыми глазами смотрел
в минувшее. За строкой он видел другую строку. К древнему кубку приделывал и пир, на котором из него
пили, к монете — карман,
в котором она лежала.
Но как бы Вера ни решила, все же,
в память
прошлого, она должна
была… хоть написать к нему свое решительное письмо — если больна и вынести свидания не может.
Представь, Петр Ипполитович вдруг сейчас стал там уверять этого другого рябого постояльца, что
в английском парламенте,
в прошлом столетии, нарочно назначена
была комиссия из юристов, чтоб рассмотреть весь процесс Христа перед первосвященником и Пилатом, единственно чтоб узнать, как теперь это
будет по нашим законам и что все
было произведено со всею торжественностью, с адвокатами, прокурорами и с прочим… ну и что присяжные принуждены
были вынести обвинительный приговор…
— Болен, друг, ногами пуще; до порога еще донесли ноженьки, а как вот тут сел, и распухли. Это у меня с
прошлого самого четверга, как стали градусы (NB то
есть стал мороз). Мазал я их доселе мазью, видишь; третьего года мне Лихтен, доктор, Едмунд Карлыч,
в Москве прописал, и помогала мазь, ух помогала; ну, а вот теперь помогать перестала. Да и грудь тоже заложило. А вот со вчерашнего и спина, ажно собаки
едят… По ночам-то и не сплю.
Я на
прошлой неделе заговорила
было с князем — вым о Бисмарке, потому что очень интересовалась, а сама не умела решить, и вообразите, он сел подле и начал мне рассказывать, даже очень подробно, но все с какой-то иронией и с тою именно нестерпимою для меня снисходительностью, с которою обыкновенно говорят «великие мужи» с нами, женщинами, если те сунутся «не
в свое дело»…
Я начинаю, то
есть я хотел бы начать, мои записки с девятнадцатого сентября
прошлого года, то
есть ровно с того дня, когда я
в первый раз встретил…
Замечу, что мою мать я, вплоть до
прошлого года, почти не знал вовсе; с детства меня отдали
в люди, для комфорта Версилова, об чем, впрочем, после; а потому я никак не могу представить себе, какое у нее могло
быть в то время лицо.
— Это очень может
быть верно. Я знал вашу сестру, Лизавету Макаровну,
прошлого года,
в Луге… Крафт остановился и, кажется, вас ждет; ему поворачивать.