Неточные совпадения
Другая записка была от
бывшего товарища Нехлюдова, флигель-адъютанта Богатырева, которого Нехлюдов просил лично передать приготовленное им прошение от имени сектантов государю. Богатырев своим крупным, решительным почерком писал, что прошение он, как обещал, подаст прямо в руки государю, но что ему пришла мысль: не лучше ли Нехлюдову прежде съездить к тому лицу, от которого зависит это дело, и попросить его.
Последнее дело, задержавшее Нехлюдова в Петербурге, было дело сектантов, прошение которых на имя царя он намеревался подать через
бывшего товарища по полку флигель-адъютанта Богатырева.
Больница эта состояла из
бывшего господского
флигеля; устроила ее сама помещица, то есть велела прибить над дверью голубую доску с надписью белыми буквами: «Красногорская больница», и сама вручила Капитону красивый альбом для записывания имен больных. На первом листке этого альбома один из лизоблюдов и прислужников благодетельной помещицы начертал следующие стишки...
Проехали мы Цепной мост, Летний сад и завернули в
бывший дом Кочубея; там во
флигеле помещалась светская инквизиция, учрежденная Николаем; не всегда люди, входившие в задние вороты, перед которыми мы остановились, выходили из них, то есть, может, и выходили, но для того, чтоб потеряться в Сибири, погибнуть в Алексеевском равелине.
«Екатерина Ивановна, — пишет он, — усаживала их (гиляков) в кружок на пол, около большой чашки с кашей или чаем, в единственной
бывшей во
флигеле у нас комнате, служившей и залом, и гостиной, и столовой.
Юстина Помаду перевели в два дощатые чулана, устроенные при столярной в конторском
флигеле, и так он тут и остался на застольной, несмотря на то, что стены его
бывших комнат в доме уже второй раз подговаривались, чтобы их после трех лет снова освежили бумажками.
Школа помещалась в просторном
флигеле, который при крепостном праве занимал управляющий имением и который
бывший помещик пожертвовал миру под училище. Места для учащихся было достаточно, но здание было старое, и крестьяне в продолжение многих лет не ремонтировали его. Печи дымили, потолки протекали, из всех щелей дуло.
Был осенний день. Юлия только что пошла во
флигель плакать, а Лаптев лежал в кабинете на диване и придумывал, куда бы уйти. Как раз в это время Петр доложил, что пришла Рассудина. Лаптев обрадовался очень, вскочил и пошел навстречу нежданной гостье, своей
бывшей подруге, о которой он уже почти стал забывать. С того вечера, как он видел ее в последний раз, она нисколько не изменилась и была все такая же.
Однажды Митька, к великой радости моей, принес копье, на которое кузнец насадил железный наконечник, и так как наискось против крыльца дома стоял пустой
флигель,
бывший когда-то на моей памяти малярной мастерской, то мы уходили в него и, начертивши углем на дверях круги с черным центром упражнялись в метании копья.
Я помню, что играл Старорусина, отставленного с екатерининским мундиром, в военном сюртуке Кикина,
бывшего тогда флигель-адъютантом, и что я в первый раз и без всякой надобности явился на сцене в шпорах.
Управлял Обуховкой приказчик из
бывших камердинеров моего деда, потихоня, плутоватый и тайно испивающий. Он жил в барском"
флигеле"на людской половине. А комнатки на улицу пошли под меня.
Из Одинцова поехал в Каменку. Там хозяйничал мамин брат, дядя Саша, а в отдельном
флигеле жила
бывшая владелица имения, „баба-Настя“ — сестра бабушки, моя крестная мать, добрая и простая старушка с умными глазами. Тут-то уж, конечно, можно и нужно было расцеловаться с нею по-хорошему. Но я обжегся на молоке, губы еще были в пузырях. И я поздоровался с нею — за руку! Пожал руку. Видел ее огорченные и удивленные глаза и понял, что опять сделал глупость.
«Как, — думал Шумский, идя от архимандрита, — меня смеют трактовать как какого-нибудь пришельца? Разве не знают они, кто был Шумский в оное и весьма недалекое время. Можно ли так бесцеремонно обращаться с
бывшим офицером, флигель-адъютантом… Конечно, теперь я не состою им, но все же бывал, да и теперь все же я отставной поручик, а не кто-нибудь…»
Венчание происходило в церкви Феодора Студита, что на Никитской, а бал был дан в доме князя Ивана Андреевича Прозоровского, перебравшегося во
флигель, где было еще несколько свободных комнат, и отдавшего дом в распоряжение молодых супругов. Весь великосветский московский бомонд присутствовал на этой свадьбе «непобедимого Суворова» и
бывшей невесты князя Баратова.
Мавра Кузьминишна предлагала внести раненого в дом. — Господа ничего не скажут… — говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во
флигель и положили в
бывшей комнате m-me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.