Неточные совпадения
У батюшки, у матушки
С Филиппом
побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то
дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай Бог
с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!
Сонно улыбаясь, всё
с закрытыми глазами, он перехватился пухлыми ручонками от спинки кровати за ее плечи, привалился к ней, обдавая ее тем милым сонным запахом и теплотой, которые
бывают только у
детей, и стал тереться лицом об ее шею и плечи.
Она теперь ясно сознавала зарождение в себе нового чувства любви к будущему, отчасти для нее уже настоящему
ребенку и
с наслаждением прислушивалась к этому чувству. Он теперь уже не был вполне частью ее, а иногда жил и своею независимою от нее жизнью. Часто ей
бывало больно от этого, но вместе
с тем хотелось смеяться от странной новой радости.
— Слушайте ж теперь войскового приказа,
дети! — сказал кошевой, выступил вперед и надел шапку, а все запорожцы, сколько их ни было, сняли свои шапки и остались
с непокрытыми головами, утупив очи в землю, как
бывало всегда между козаками, когда собирался что говорить старший.
Хорошо. А почему прежде,
бывало,
с восьми часов вечера у ней слипаются глаза, а в девять, уложив
детей и осмотрев, потушены ли огни на кухне, закрыты ли трубы, прибрано ли все, она ложится — и уже никакая пушка не разбудит ее до шести часов?
— Братец
бывают, а я
с детьми только у мужниной родни в светлое воскресенье да в Рождество обедаем.
— Нет, не шутя скажу, что не хорошо сделал, батюшка, что заговорил
с Марфенькой, а не со мной. Она
дитя, как
бывают дети, и без моего согласия ничего бы не сказала. Ну, а если б я не согласилась?
Глядя на него, еще на
ребенка, непременно скажешь, что и ученые, по крайней мере такие, как эта порода, подобно поэтам, тоже — nascuntur. [рождаются (лат.).] Всегда,
бывало, он
с растрепанными волосами,
с блуждающими где-то глазами, вечно копающийся в книгах или в тетрадях, как будто у него не было детства, не было нерва — шалить, резвиться.
— Александра Петровна Синицкая, — ты, кажется, ее должен был здесь встретить недели три тому, — представь, она третьего дня вдруг мне, на мое веселое замечание, что если я теперь женюсь, то по крайней мере могу быть спокоен, что не будет
детей, — вдруг она мне и даже
с этакою злостью: «Напротив, у вас-то и будут, у таких-то, как вы, и
бывают непременно,
с первого даже года пойдут, увидите».
Это подобно, как у великих художников в их поэмах
бывают иногда такие больные сцены, которые всю жизнь потом
с болью припоминаются, — например, последний монолог Отелло у Шекспира, Евгений у ног Татьяны, или встреча беглого каторжника
с ребенком,
с девочкой, в холодную ночь, у колодца, в «Miserables» [«Отверженных» (франц.).]
В тот день, когда на выходе
с этапа произошло столкновение конвойного офицера
с арестантами из-за
ребенка, Нехлюдов, ночевавший на постоялом дворе, проснулся поздно и еще засиделся за письмами, которые он готовил к губернскому городу, так что выехал
с постоялого двора позднее обыкновенного и не обогнал партию дорогой, как это
бывало прежде, а приехал в село, возле которого был полуэтап, уже сумерками.
Алеша никогда не мог безучастно проходить мимо ребяток, в Москве тоже это
бывало с ним, и хоть он больше всего любил трехлетних
детей или около того, но и школьники лет десяти, одиннадцати ему очень нравились.
Жил ты у великороссийского помещика Гура Крупяникова, учил его
детей, Фофу и Зёзю, русской грамоте, географии и истории, терпеливо сносил тяжелые шутки самого Гура, грубые любезности дворецкого, пошлые шалости злых мальчишек, не без горькой улыбки, но и без ропота исполнял прихотливые требования скучающей барыни; зато,
бывало, как ты отдыхал, как ты блаженствовал вечером, после ужина, когда отделавшись, наконец, от всех обязанностей и занятий, ты садился перед окном, задумчиво закуривал трубку или
с жадностью перелистывал изуродованный и засаленный нумер толстого журнала, занесенный из города землемером, таким же бездомным горемыкою, как ты!
Мы застали Р. в обмороке или в каком-то нервном летаргическом сне. Это не было притворством; смерть мужа напомнила ей ее беспомощное положение; она оставалась одна
с детьми в чужом городе, без денег, без близких людей. Сверх того, у ней
бывали и прежде при сильных потрясениях эти нервные ошеломления, продолжавшиеся по нескольку часов. Бледная, как смерть,
с холодным лицом и
с закрытыми глазами, лежала она в этих случаях, изредка захлебываясь воздухом и без дыхания в промежутках.
Я в это время разбавила водой остаток бульона для
детей и думала уделить ему немного, уверивши его, что я уже ела, как вдруг он входит
с кульком и бутылкой, веселый и радостный, как
бывало.
С Покровским я тоже был тесно соединен всем детством, там я
бывал даже таким
ребенком, что и не помню, а потом
с 1821 года почти всякое лето, отправляясь в Васильевское или из Васильевского, мы заезжали туда на несколько дней.
Бывают счастливые
дети, которые
с пеленок ощущают на себе прикосновение тех бесконечно разнообразных сокровищ, которые мать-природа на всяком месте расточает перед каждым, имеющим очи, чтоб видеть, и уши, чтобы слышать.
Конечно, Золотухина и на этот раз вынуждена была промолчать, но она кровно обиделась, не столько, впрочем, за себя, сколько за
детей. И к чести ее следует сказать, что
с тех пор нога ее не
бывала в предводительском доме.
Бывали случаи, что
дитя утром умирало на руках нищей, и она, не желая потерять день, ходила
с ним до ночи за подаянием.
Бывает и так, что, кроме хозяина, застаешь в избе еще целую толпу жильцов и работников; на пороге сидит жилец-каторжный
с ремешком на волосах и шьет чирки; пахнет кожей и сапожным варом; в сенях на лохмотьях лежат его
дети, и тут же в темном я тесном углу его жена, пришедшая за ним добровольно, делает на маленьком столике вареники
с голубикой; это недавно прибывшая из России семья.
Здешние дамы
бывают совершенно покойны, когда отпускают своих
детей гулять
с няньками бессрочнокаторжными.
Самец помогает самке сидеть на яйцах, которых всегда
бывает четыре, и вместе
с ней не отлучается от
детей, когда выведутся молодые.
Маленькие цыплята лысены
бывают покрыты почти черным пухом. Мать не показывает к
детям такой сильной горячности, как добрые утки не рыбалки: спрятав цыплят, она не бросается на глаза охотнику, жертвуя собою, чтобы только отвесть его в другую сторону, а прячется вместе
с детьми, что гораздо и разумнее.
Многие охотники сказывали мне, что лебеди не только постоянно живут, но и выводят
детей в разных уездах Оренбургской губернии и особенно по заливным, волжским озерам, начиная от Царицына до Астрахани; что гнезда вьют они в густых камышах; что лебедь разделяет
с лебедкою все попечения о
детях, что молодых у них
бывает только по два (а другие уверяют, будто по три и по четыре) и что по волжским рукавам, при впадении этой реки в море, лебеди живут несчетными стадами.
Вот наблюдения, сообщенные мне достоверными охотниками: 1) летающие вальдшнепы, всегда самцы (как и мною замечено было), иногда внезапно опускаются на землю, услышав голос самки, которому добычливые стрелки искусно подражают, и вальдшнепы налетают на них очень близко; 2) если стоящий на тяге охотник, увидя приближающегося вальдшнепа, бросит вверх шапку, фуражку или свернутый комом платок, то вальдшнеп опустится на то место, где упадет брошенная вещь; 3) там, где вальдшнепы
детей не выводят, хотя
с весны держатся долго и во множестве, тяги не
бывает.
Голубь и голубка сидят попеременно на яйцах в продолжение двух
с половиною недель. Многие охотники говорят, что все голубиные породы выводят
детей по три раза в одно лето. Не могу
с точностию подтвердить этого мнения, но считаю его вероятным потому, что в мае, июне и июле нахаживал я голубей, сидящих на яйцах, а равно и потому, что яиц
бывает всегда только по два.
От гнезд
с яйцами, особенно от
детей, старые дрозды
бывают еще смирнее, или, вернее сказать, смелее, и если не налетают на охотника, то по крайней мере не улетают прочь, а только перепархивают
с сучка на сучок,
с дерева на дерево, немилосердно треща и чокая и стараясь отвести человека в другую сторону.
Пером они довольно красивы: все пестрые или пегие,
с весьма разнообразными оттенками, которые состоят из цветов: голубовато-сизого серого, темного и немного рыжеватого, перемешанных неправильно на ярко-белом основании; иные подорожники
бывают почти чисто-белые; в марте, к весне, они начинают сереть и, вероятно, летом делаются совсем серыми, но где проводят лето и где выводят
детей — не знаю.
Когда в комнате
бывало тихо и смена разнообразных звуков не развлекала его внимания,
ребенок, казалось, думал о чем-то
с недоумелым и удивленным выражением на красивом и не по-детски серьезном лице.
Какой-нибудь из «несчастных», убивший каких-нибудь двенадцать душ, заколовший шесть штук
детей, единственно для своего удовольствия (такие, говорят,
бывали), вдруг ни
с того, ни
с сего, когда-нибудь, и всего-то, может быть, один раз во все двадцать лет, вдруг вздохнет и скажет: «А что-то теперь старичок генерал, жив ли еще?» При этом, может быть, даже и усмехнется, — и вот и только всего-то.
Когда она
бывала чем недовольна, она только молчала; и Лиза понимала это молчание;
с быстрой прозорливостью
ребенка она так же хорошо понимала, когда Агафья была недовольна другими — Марьей ли Дмитриевной, самим ли Калитиным.
Бывало, сидит он в уголку
с своими «Эмблемами» — сидит… сидит; в низкой комнате пахнет гераниумом, тускло горит одна сальная свечка, сверчок трещит однообразно, словно скучает, маленькие стенные часы торопливо чикают на стене, мышь украдкой скребется и грызет за обоями, а три старые девы, словно Парки, молча и быстро шевелят спицами, тени от рук их то бегают, то странно дрожат в полутьме, и странные, также полутемные мысли роятся в голове
ребенка.
Парасковья Ивановна была почтенная старушка раскольничьего склада, очень строгая и домовитая.
Детей у них не было, и старики жили как-то особенно дружно, точно сироты, что иногда
бывает с бездетными парами. Высокая и плотная, Парасковья Ивановна сохранилась не по годам и держалась в сторонке от жен других заводских служащих. Она была из богатой купеческой семьи
с Мурмоса и крепко держалась своей старой веры.
Они прибежали в контору. Через темный коридор Вася провел свою приятельницу к лестнице наверх, где помещался заводский архив. Нюрочка здесь никогда не
бывала и остановилась в нерешительности, но Вася уже тащил ее за руку по лестнице вверх.
Дети прошли какой-то темный коридор, где стояла поломанная мебель, и очутились, наконец, в большой низкой комнате, уставленной по стенам шкафами
с связками бумаг. Все здесь было покрыто толстым слоем пыли, как и следует быть настоящему архиву.
Ольга Александровна несколько раз пробовала заводить его, заговаривая
с ребенком, какие
бывают хорошие мужья и отцы и какие дурные, причем обыкновенно все дурные были похожи капля в каплю на Розанова; но Розанов точно не понимал этого и оставался невозмутимо спокойным.
— Да как же не верить-то-с? Шестой десяток
с нею живу, как не верить? Жена не верит, а сам я, люди, прислуга, крестьяне, когда я
бываю в деревне: все из моей аптечки пользуются. Вот вы не знаете ли, где хорошей оспы на лето достать? Не понимаю, что это значит! В прошлом году пятьдесят стеклышек взял, как ехал. Вы сами посудите, пятьдесят стеклышек — ведь это не безделица, а царапал, царапал все лето, ни у одного
ребенка не принялась.
Здесь
бывают все: полуразрушенные, слюнявые старцы, ищущие искусственных возбуждений, и мальчики — кадеты и гимназисты — почти
дети; бородатые отцы семейств, почтенные столпы общества в золотых очках, и молодожены, и влюбленные женихи, и почтенные профессоры
с громкими именами, и воры, и убийцы, и либеральные адвокаты, и строгие блюстители нравственности — педагоги, и передовые писатели — авторы горячих, страстных статей о женском равноправии, и сыщики, и шпионы, и беглые каторжники, и офицеры, и студенты, и социал-демократы, и анархисты, и наемные патриоты; застенчивые и наглые, больные и здоровые, познающие впервые женщину, и старые развратники, истрепанные всеми видами порока...
Степь не была уже так хороша и свежа, как
бывает весною и в самом начале лета, какою описывал ее мне отец и какою я после сам узнал ее: по долочкам трава была скошена и сметана в стога, а по другим местам она выгорела от летнего солнца, засохла и пожелтела, и уже сизый ковыль, еще не совсем распустившийся, еще не побелевший, расстилался, как волны, по необозримой равнине; степь была тиха, и ни один птичий голос не оживлял этой тишины; отец толковал мне, что теперь вся степная птица уже не кричит, а прячется
с молодыми
детьми по низким ложбинкам, где трава выше и гуще.
В Уфе все знакомые наши друзья очень нам обрадовались. Круг знакомых наших, особенно знакомых
с нами
детей, значительно уменьшился. Крестный отец мой, Д. Б. Мертваго, который хотя никогда не
бывал со мной ласков, но зато никогда и не дразнил меня — давно уже уехал в Петербург. Княжевичи
с своими
детьми переехали в Казань; Мансуровы также со всеми
детьми куда-то уехали.
— Что ж мудреного! — подхватил доктор. — Главное дело тут, впрочем, не в том! — продолжал он, вставая
с своего места и начиная самым развязным образом ходить по комнате. — Я вот ей самой сейчас говорил, что ей надобно, как это ни печально обыкновенно для супругов
бывает, надобно отказаться во всю жизнь иметь
детей!
— Завтрашний день-с, — начал он, обращаясь к Павлу и стараясь придать как можно более строгости своему голосу, — извольте со мной ехать к Александре Григорьевне… Она мне все говорит: «Сколько, говорит, раз сын ваш
бывает в деревне и ни разу у меня не был!» У нее сын ее теперь приехал, офицер уж!.. К исправнику тоже все
дети его приехали; там пропасть теперь молодежи.
Надобно сказать, что Аким звал меня таким образом еще в то время, когда,
бывало, я останавливался у него,
ребенком, проезжая домой на каникулы и
с каникул в гимназию.
— Я еще как
ребенком был, — говорит,
бывало, — так мамка меня
с ложечки водкой поила, чтобы не ревел, а семи лет так уж и родитель по стаканчику на день отпущать стал.
Забиякин. А что вы думаете? может быть, и в самом деле изъян… это
бывает! Я помню, как-то из Пермской губернии проезжали здесь, мещанина показывали,
с лишком трех аршин-с. Так вы не поверите… точный ребенок-с! до того уж, знаете, велик, что стоять не в силах. Постоит-постоит для примеру — да и сядет: собственная это, знаете, тяжесть-то его так давит.
— Да, я ничего такого и не повторяю, я хочу сказать только, что нынче
дети не очень
бывают откровенны
с родителями и не утешение, не радость наша, а скорей горе! — намекнул Крапчик и на свое собственное незавидное положение.
Егор Егорыч немножко соснут;
с ними это
бывает; они и прежде всегда были, как малый
ребенок! — успокаивал ее тот, и дня через два Егор Егорыч в самом деле как бы воспрянул, если не телом, то духом, и, мучимый мыслью, что все эти дни Сусанна Николаевна сидела около его постели и скучала, велел взять коляску, чтобы ехать в высившиеся над Гейдельбергом развалины когда-то очень красивого замка.
—
Дети мои,
дети моего сердца! — сказал он. — Живите, цветите и в минуты счастья вспоминайте когда-нибудь про бедного изгнанника! Про себя же скажу, что несчастье есть, может быть, мать добродетели. Это сказал, кажется, Гоголь, писатель легкомысленный, но у которого
бывают иногда зернистые мысли. Изгнание есть несчастье! Скитальцем пойду я теперь по земле
с моим посохом, и кто знает? может быть, через несчастья мои я стану еще добродетельнее! Эта мысль — единственное оставшееся мне утешение!
Услышав эту апострофу, Агатон побледнел, но смолчал. Он как-то смешно заторопился, достал маленькую сигарку и уселся против бывшего полководца, попыхивая дымком как ни в чем не
бывало. Но дальше — хуже. На другой день, как нарочно, назначается тонкий обедец у Донона, и распорядителем его, как-то совершенно неожиданно, оказывается бывший полководец, а Агатон вынуждается обедать дома
с мадам Губошлеповой и
детьми.
Я,
бывало, обращаюсь к нему
с тяжелым вопросом,
с сомнением, а он меня успокоивает, утешает, хочет убаюкать, как делают
с детьми… а мне совсем не того хотелось бы… он и себя убаюкивает теми же детскими верованиями, а я не могу.
Сом фигурой своей очень похож на налима, но рот его, или, правильнее сказать, пасть, шире, безобразнее; голова еще более сливается
с туловищем, то есть брюхом; он гораздо отвратительнее налима и как-то похож на огромного головастика, Я слыхал, что сомы
бывают чудовищной, баснословной величины, что проглатывают не только
детей, но и взрослых.