Неточные совпадения
В этой борьбе
пострадала и семья Самгиных: старший
брат Ивана Яков, просидев почти два года в тюрьме, был сослан в Сибирь, пытался бежать из ссылки и, пойманный, переведен куда-то в Туркестан; Иван Самгин тоже не избежал ареста и тюрьмы, а затем его исключили из университета; двоюродный
брат Веры Петровны и муж Марьи Романовны умер на этапе по пути в Ялуторовск в ссылку.
— Только подумаем, любезные сестры и
братья, о себе, о своей жизни, о том, что мы делаем, как живем, как прогневляем любвеобильного Бога, как заставляем
страдать Христа, и мы поймем, что нет нам прощения, нет выхода, нет спасения, что все мы обречены погибели. Погибель ужасная, вечные мученья ждут нас, — говорил он дрожащим, плачущим голосом. — Как спастись?
Братья, как спастись из этого ужасного пожара? Он объял уже дом, и нет выхода.
С моей стороны я желаю доброму и даровитому юноше всего лучшего, желаю, чтоб его юное прекраснодушие и стремление к народным началам не обратилось впоследствии, как столь часто оно случается, со стороны нравственной в мрачный мистицизм, а со стороны гражданской в тупой шовинизм — два качества, грозящие, может быть, еще большим злом нации, чем даже раннее растление от ложно понятого и даром добытого европейского просвещения, каким
страдает старший
брат его».
Белинский не хочет блаженства для себя, для одного из тысячи, если
братья его
страдают.
Они называют себя
братьями, потому что
страдали вместе, но общего у них все-таки мало и они чужды друг другу.
При помощи этого минутного освещения мы видим, что тут
страдают наши
братья, что в этих одичавших, бессловесных, грязных существах можно разобрать черты лица человеческого — и наше сердце стесняется болью и ужасом.
Ты непостижимое создание… «Не понимаю, почему нельзя быть с признанным
братом при всех и нежно наружно? Зачем ставить себя в безвыходное положение — и
страдать, когда есть сознание чего-то другого?…»
Для Женни это было еще тяжелее, ибо она
страдала и за
брата и за отца, терзания которого ей не давали ни минуты покоя.
Подобно тому как оба
брата его умерли, одержимые запоем, так точно и он
страдал тою же болезнью.
— Желаю! от души
брату желаю! Не любил он меня, а я — желаю! Я всем добра желаю! и ненавидящим и обидящим — всем! Несправедлив он был ко мне — вот Бог болезнь ему послал, не я, а Бог! А много он, маменька,
страдает?
Рабочий нашего времени, если бы даже работа его и была много легче работы древнего раба, если бы он даже добился восьмичасового дня и платы трех долларов за день, не перестанет
страдать, потому что, работая вещи, которыми он не будет пользоваться, работая не для себя по своей охоте, а по нужде, для прихоти вообще роскошествующих и праздных людей и, в частности, для наживы одного богача, владетеля фабрики или завода, он знает, что всё это происходит в мире, в котором признается не только научное положение о том, что только работа есть богатство, что пользование чужими трудами есть несправедливость, незаконность, казнимая законами, но в мире, в котором исповедуется учение Христа, по которому мы все
братья и достоинство и заслуга человека только в служении ближнему, а не в пользовании им.
— Эх,
брат Григорий, говорил я тебе, — продолжал дядя, с укоризною посмотрев на Видоплясова, — сложили они, видишь, Сергей, какую-то пакость в рифму на его фамилию. Он ко мне, жалуется, просит, нельзя ли как-нибудь переменить его фамилию, и что он давно уж
страдал от неблагозвучия…
За правду, говорит, где-то там
пострадал, в сорок не в нашем году, так вот и кланяйся ему за то в ножки! черт не
брат!
— А так, — прославьтесь на каком-нибудь поприще: ученом, что ли, служебном, литературном, что и я, грешный, хотел сделать после своей несчастной любви, но чего, конечно, не сделал: пусть княгиня, слыша о вашей славе, мучится,
страдает, что какого человека она разлюбила и не сумела сберечь его для себя: это месть еще человеческая; но ведь ваша
братья мужья обыкновенно в этих случаях вызывают своих соперников на дуэль, чтобы убить их, то есть как-то физически стараются их уничтожить!
Дотла опустошили и сожгли две экономии и помещика с
братом нагнали и зарезали в лесу, а управляющего повесили на воротах; разбили винную лавку, и мужики, перепившись, подожгли-таки дом, и опять жестоко
пострадало село.
Усевшись, она тотчас же начала рассказывать, что вчера на обеде у Жустковых Махмурова наговорила за мужа больших дерзостей Подслеповой, что Бахтиаров купил еще лошадь у ее двоюродного
брата, что какой-то Августин Августиныч третий месяц
страдает насморком и что эта несносная болезнь заставляет его, несмотря на твердый характер, даже плакать.
Она рассказала
брату, как губернский лев с первого ее появления в обществе начал за ней ухаживать, как она сначала привыкла его видеть, потом стала находить удовольствие его слушать и потом начала о нем беспрестанно думать: одним словом, влюбилась, и влюбилась до такой степени, что в обществе и дома начала замечать только его одного; все другие мужчины казались ей совершенно ничтожными, тогда как он владел всеми достоинствами: и умом, и красотою, и образованием, а главное, он был очень несчастлив; он очень много
страдал прежде, а теперь живет на свете с растерзанным сердцем, не зная, для кого и для чего.
Брат Павлусь после отъезда Петруся недолго
страдал. Он умер, к огорчению батеньки и маменьки. Как бы ни было, а все же их рождение. Батенька решительно полагали, что смерти его причиною домине Галушкинский, рано и преждевременно поведши их на вечерницы; а маменька, как и всегда, справедливее батеньки заключали, что домине Галушка тем виноват, что часто водил их в это веселое сборище; я же полагаю, что никто смерти его не виною: она случилась сама по себе. Такая, видно, Павлусина была натура!..
Наконец жестокий Галушкинский усилил скорбь мою, дав слезам моим превратный, обидный для меня толк. Он, уходя, сказал:"Утешительно видеть в вашице благородный гонор, заставляющий вас так
страдать от стыда; но говорю вам, домине Трушко, что если и завтра не будете знать урока, то и завтра не возьму вас в класс". С сими словами он вышел с
братьями моими.
Отец был алкоголиком; один дядя, его
брат, кончил свою жизнь в больнице для умалишенных, и, наконец, единственная сестра моя, Анна, уже умершая,
страдала эпилепсией.
Николай Иванович. Не могу я, с тех пор как я понял, что мы все
братья, я уже не могу не видеть этого и не
страдать.
Брат Ираклий вскочил, но, взглянув на Половецкого, опять сел. Он
страдал галлюцинациями не аскетического характера, над чем смеялся Теплоухов. Половецкий не заметил его движения и продолжал, глядя на пол.
Легко переносить горе, когда оно не от людей, а от болезней, пожаров, наводнений, землетрясений. Но особенно больно бывает человеку, когда он
страдает от людей, от
братьев. Он знает, что людям надо бы любить его, а вот они вместо этого его мучают. «Люди, все люди ведь то же, что я, — думает такой человек. — Зачем же они мучают меня?» От этого-то и бывает легче переносить горе от болезней, пожаров, засух, чем от недоброты людей.
— Нет,
брат, Ардальоша, ты этого так не говори! — вмешался золотушный пискунок; — это так оставить нельзя! Долг каждого порядочного господина, если мы узнали такую штуку, наш прямой долг чести предупредить поскорей порядочных людей об этом, а то ведь другие
пострадать могут…
Я просил сестру Волосатина обдумать мое ужасное положение и применить ее нежность — если не ко мне, то по крайней мере к ее
брату, моему товарищу, который по его летам и неопытности мог подвергнуться тем же искушениям, какими был искушен и я, и потом мог подпасть под те же муки раскаяния, какими я
страдаю.
Вечером, за чаем в будуаре Марьи Орестовны, на атласном пуфе сидел
брат ее, приехавший всего три дня назад, и рассказывал ей, какой успех имела речь Евлампия Григорьевича. К обеду сестра его не выходила. Она
страдала мигренью. Накануне муж пришел ей сказать, что ее желание исполнено, и передал ей пакет с ценными бумагами, приносящими до пятидесяти тысяч дохода.
„Пускай, дескать, льется кровь моих
братьев,
страдают честь и благосостояние моего отечества, мне хорошо в объятиях друга, я вполне наслаждаюсь безмятежными благами“.
Благозвучный эпитет, вырвавшийся у него, принадлежал его
брату Густаву за то, что принимал глупое участие в маскерадном наезде против Волынского. Письмо об этой экспедиции лежало перед ним искомканное. Герцог был взбешен, а когда он находился в этом состоянии, ему нужна была жертва. Алансовые манжеты
пострадали, но кружева — вещество, а не существо, которое могло бы чувствовать свои страдания. Гроснот стоял пред ним; он бросился на Гроснота.
Князь Никита продолжал молчать; да и что было отвечать ему? Он глубоко сознавал, что
брат был прав, но ему не хотелось этого выказать. Он был слишком самолюбив, чтобы не
страдать от сознания правоты другого, даже родного
брата.
Наташа рассказывала Пьеру о житье-бытье
брата, о том, как она
страдала, а не жила без мужа, и о том, как она еще больше полюбила Мари, и о том, как Мари во всех отношениях лучше ее. Говоря это, Наташа признавалась искренно в том, что она видит превосходство Мари, но вместе с тем она, говоря это, требовала от Пьера, чтоб он всё-таки предпочитал ее Мари и всем другим женщинам, и теперь вновь, особенно после того, как он видел много женщин в Петербурге, повторил бы ей это.
Ох, и зол же ты,
брат мой!..
Аж до печенок страшно…
Я уверен, что ты
страдаешьКровавым поносом…
— Потом на всех допросах Петр Лабазов постоянно отпирался во всем, что касалось
брата, и за это
пострадал больше других. Но что лучше всего, что князь Иван получил все именье и ни одного гроша не послал
брату.