Неточные совпадения
— Я уже сказал тебе,
брат, что не играю;
купить — изволь,
куплю.
—
Покупайте, Павел Иванович, — сказал он. — За именье можно всегда дать эту <цену>. Если вы не дадите за него тридцать тысяч, мы с
братом складываемся и
покупаем.
— Уж ты,
брат, ты, ты… я не отойду от тебя, пока не узнаю, зачем ты
покупал мертвые души.
— Нет уж,
брат Родя, не противься, потом поздно будет; да и я всю ночь не засну, потому без мерки, наугад
покупал.
— А знаешь, — здесь Лидия Варавка живет, дом
купила. Оказывается — она замужем была, овдовела и — можешь представить? — ханжой стала, занимается религиозно-нравственным возрождением народа, это — дочь цыганки и Варавки! Анекдот,
брат, — верно? Богатая дама. Ее тут обрабатывает купчиха Зотова, торговка церковной утварью, тоже, говорят, сектантка, но — красивейшая бабища…
— Моралист, хех! Неплохое ремесло. Ну-ко, выпьем, моралист! Легко,
брат, убеждать людей, что они — дрянь и жизнь их — дрянь, они этому тоже легко верят, черт их знает почему! Именно эта их вера и создает тебе и подобным репутации мудрецов. Ты — не обижайся, — попросил он, хлопнув ладонью по колену Самгина. — Это я говорю для упражнения в острословии. Обязательно, братец мой, быть остроумным, ибо чем еще я
куплю себе кусок удовольствия?
— Ну,
брат Илья Ильич, совсем пропадешь ты. Да я бы на твоем месте давным-давно заложил имение да
купил бы другое или дом здесь, на хорошем месте: это стоит твоей деревни. А там заложил бы и дом да
купил бы другой… Дай-ка мне твое имение, так обо мне услыхали бы в народе-то.
«Слезами и сердцем, а не пером благодарю вас, милый, милый
брат, — получил он ответ с той стороны, — не мне награждать за это: небо наградит за меня! Моя благодарность — пожатие руки и долгий, долгий взгляд признательности! Как обрадовался вашим подаркам бедный изгнанник! он все „смеется“ с радости и оделся в обновки. А из денег сейчас же заплатил за три месяца долгу хозяйке и отдал за месяц вперед. И только на три рубля осмелился
купить сигар, которыми не лакомился давно, а это — его страсть…»
— Очень просто: вы и Ляховский держитесь только благодаря дворянской опеке и кой-каким связям в Петербурге… Так? Дворянскую опеку и после нельзя будет обойти, но ее
купить очень недорого стоит: члены правления — один полусумасшедший доктор-акушер восьмидесяти лет, другой — выгнанный со службы за взятки и просидевший несколько лет в остроге становой, третий — приказная строка, из поповичей… Вся эта
братия получает по двадцать восемь рублей месячного жалованья. Так?
«Теперь проводи — ко,
брат, меня до лестницы», сказал Кирсанов, опять обратясь к Nicolas, и, продолжая по-прежнему обнимать Nicolas, вышел в переднюю и сошел с лестницы, издали напутствуемый умиленными взорами голиафов, и на последней ступеньке отпустил горло Nicolas, отпихнул самого Nicolas и пошел в лавку
покупать фуражку вместо той, которая осталась добычею Nicolas.
— Ешь,
брат! — говорит он, — у меня свое, не краденое! Я не то, что другие-прочие; я за все чистыми денежками плачу. Коли своих кур не случится —
покупаю; коли яиц нет —
покупаю! Меня,
брат, в город не вызовут.
— Это что, толпа — баранье стадо. Куда козел, туда и она. Куда хочешь повернешь. А вот на Сухаревке попробуй! Мужику в одиночку втолкуй, какому-нибудь коблу лесному, а еще труднее — кулугуру степному, да заставь его в лавку зайти, да уговори его ненужное
купить. Это,
брат, не с толпой под Девичьим, а в сто раз потруднее! А у меня за тридцать лет на Сухаревке никто мимо лавки не прошел. А ты — толпа. Толпу… зимой купаться уговорю!
На Трубе у бутаря часто встречались два любителя его бергамотного табаку — Оливье и один из
братьев Пеговых, ежедневно ходивший из своего богатого дома в Гнездниковском переулке за своим любимым бергамотным, и
покупал он его всегда на копейку, чтобы свеженький был. Там-то они и сговорились с Оливье, и Пегов
купил у Попова весь его громадный пустырь почти в полторы десятины. На месте будок и «Афонькина кабака» вырос на земле Пегова «Эрмитаж Оливье», а непроездная площадь и улицы были замощены.
— Опять ты глуп… Раньше-то ты сам цену ставил на хлеб, а теперь будешь
покупать по чужой цене. Понял теперь? Да еще сейчас вам, мелкотравчатым мельникам, повадку дают, а после-то всех в один узел завяжут… да… А ты сидишь да моргаешь… «Хорошо», говоришь. Уж на что лучше… да… Ну, да это пустяки, ежели сурьезно разобрать. Дураков учат и плакать не велят… Похожи есть патреты. Вот как нашего
брата выучат!
Я. Мой друг, ты ошибаешься, казенные крестьяне
покупать не могут своей
братии.
Я и теперь тебя за деньги приехал всего
купить, ты не смотри, что я в таких сапогах вошел, у меня денег,
брат, много, всего тебя и со всем твоим живьем
куплю… захочу, всех вас
куплю!
Крестный твой поехал в Омск, там выдаст замуж Поленьку, которая у них воспитывалась, за Менделеева,
брата жены его, молодого человека, служащего в Главном управлении Западной Сибири. Устроит молодых и зимой вернется в Покровский уезд, где
купил маленькое именье. Я все это знаю из его письма — опять с ним разъехались ночью под Владимиром. Как не судьба свидеться!
— Ты того, Петруха… ты не этого… не падай духом. Все,
брат, надо переносить. У нас в полку тоже это случилось. У нас раз этого ротмистра разжаловали в солдаты. Разжаловали, пять лет был в солдатах, а потом отличился и опять пошел: теперь полицеймейстером служит на Волге; женился на немке и два дома собственные
купил. Ты не огорчайся: мало ли что в молодости бывает!
— Забеги, как из Чемезова в обратный поедешь! И с крестьянами коли насчёт земли не поладишь — только слово шепни — Дерунов
купит! Только что уж в ту пору я пяти тысяч не дам! Ау,
брат! Ты с первого слова не взял, а я со второго слова — не дам!
— Помилуйте-с, по мере силы-возможности стараемся облегчать вашим высокоблагородиям-с, — произнес он скороговоркой, глядя на меня исподлобья и как-то странно извиваясь передо мною, — наш
брат народ серый, мы и в трубу, и в навоз сходим-с… известно, перчаток не
покупаем.
— Деньги нужны,
брат. Я бы дешево продал. Вот бы тебе
купить… Кстати.
«Ну Оленин — это барин, это интеллигент, что о нем говорить. А дядя Ерошка! А Лукашка! А Марьянка! А станичный сотник, изъяснявшийся так манерно. А застреленный абрек! А его
брат, приехавший в челноке
выкупать труп. А Ванюшка, молодой лакеишка с его глупыми французскими словечками. А ночные бабочки, вьющиеся вокруг фонаря. „Дурочка, куда ты летишь. Ведь я тебя жалею…“
— Шествуй,
брат! такая уж, видно, у тебя планида… Но географию Смирнова все-таки
купи, потому что в противном случае, подобно древнему фараону, заедешь вправо, и тогда поминай как звали!
— Чудак ты! Сказано: погоди, ну, и годи, значит. Вот я себе сам, собственным движением, сказал: Глумов! нужно,
брат, погодить!
Купил табаку, гильзы — и шабаш. И не объясняюсь. Ибо понимаю, что всякое поползновение к объяснению есть противоположное тому, что на русском языке известно под словом «годить».
— Или бы вот, например, другое дело, — продолжает между тем Иудушка, любуясь смущением маменьки, — зачем вы для
брата Степана в ту пору дом в Москве
покупали?
— Да чего обожжешь-то! Такой же варнак; больше и названья нам нет… она тебя оберет, да и не поклонится. Тут,
брат, и моя копеечка умылась. Намедни сама пришла. Куда с ней деться? Начал проситься к Федьке-палачу: у него еще в форштадте [Форштадт (от нем. Vorstadt) — предместье, слобода.] дом стоял, у Соломонки-паршивого, у жида,
купил, вот еще который потом удавился…
— Надо,
брат, достать. Поедешь в Воргород за товаром, я тебе дам денег, ты и
купи, которые посолидней. Спроси там кого-нибудь — какие лучше…
Это был счастливейший период жизни Круциферского; тогда он
купил свой домик о трех окнах, а Маргарита Карловна сюрпризом мужу, ко дню Иакова,
брата господня, ночью обила старый диван и креслы ситцем, купленным на деньги, собранные по копейке.
Ваш
брат охотник, вот
купить бы славно!
— Здесь, — говорил он, — делали поляки подкоп; вон там, в этом овраге, Лисовский совсем было попался в руки удалым служителям монастырским. А здесь, против этой башни, молодец Селява, обрекши себя неминуемой смерти, перекрошил один около десятка супостатов и умер,
выкупая своею кровию погибшую душу родного
брата, который передался полякам.
— Нынче пост голодный, ваше сиятельство, — вмешался Чурис, поясняя слова бабы: — хлеб да лук — вот и пища наша мужицкая. Еще слава-ти Господи, хлебушка-то у меня, по милости вашей, по сю пору хватило, а то сплошь у наших мужиков и хлеба-то нет. Луку ныне везде незарод. У Михайла-огородника анадысь посылали, за пучек по грошу берут, а
покупать нашему
брату нèоткуда. С Пасхи почитай-что и в церкву Божью не ходим, и свечку Миколе
купить не́ на что.
Видя, что в деревне нельзя и нечем жить, Терентий сдал жену
брата на попечение бобылке за полтинник в месяц,
купил старенькую телегу, посадил в неё племянника и решил ехать в губернский город, надеясь, что там ему поможет жить дальний родственник Лунёвых Петруха Филимонов, буфетчик в трактире.
— Нет. Я работаю, пою… В полдень мне приносят поесть, а вечером меня сменяет один из
братьев. Иногда я рою корни мандрагоры, похожие на маленьких человечков… У нас их
покупают халдейские купцы. Говорят, они делают из них сонный напиток… Скажи, правда ли, что ягоды мандрагоры помогают в любви?
Любим Карпыч. Ведь вот
брат выгнал же. Ну, пока деньжонки были, шлялся кой-где по теплым местам; а денег нет — нигде не пускают. А и денег-то было два франка да несколько сантимов! Не велик капитал! Каменный дом не выстроишь!.. Деревни не
купишь!.. Как же надо поступить с этим капиталом? Куда его деть? Не в ломбард его несть! Вот я этот капитал взял да пропил, промотал. Туда ему и дорога!
Почетной дамой была баронесса Клукштук, очень похожая на пиковую даму; шафером — двоюродный
брат невесты, известный в городе под именем Петруши Масляникова, который, по случаю своего звания,
купил около дюжины перчаток и всех спрашивал, что ему нужно будет делать?
На другой день Феоктиста Саввишна на крестинах у своего двоюродного
брата, у которого Бахтиаров
купил лошадь, рассказала, что Перепетуя Петровна до сих пор все еще плачет по зяте и очень недовольна приехавшим из Москвы племянником, потому что он вышел человек грубый, без всякого обращения, решительно тюфяк.
Усевшись, она тотчас же начала рассказывать, что вчера на обеде у Жустковых Махмурова наговорила за мужа больших дерзостей Подслеповой, что Бахтиаров
купил еще лошадь у ее двоюродного
брата, что какой-то Августин Августиныч третий месяц страдает насморком и что эта несносная болезнь заставляет его, несмотря на твердый характер, даже плакать.
— Экой ты,
брат… мотри не поддавайся… не
купят, право слово, не
купят, попусту только загоняешь лошадь и сам измаешься… говорим, найдем завтра покупщика… есть у нас на примете… вот уж ты сколько раз водил, не
купили, и теперь не
купят, не такой народ; тебе, чай, не первинка… — твердили они ему.
Нарушилось было наше веселье умными изобретениями
брата Петруся. Вдруг, среди скоков, раздался громкий звук от рогов, в которые
брат приказал трубить внизу. Но некоторые из бывших тут гостей, приятелей его, пошли к нему и убедили его умолкнуть — что он и сделал, к немалому удовольствию общему. Хорошо, что унятие рогов на сей раз не стоило мне ничего. Если бы не приятели его, то я бы должен был итти к нему и
купить у него тишину.
Брат Николай через комиссионера, с переводом долга,
купил сто двенадцать десятин с барским домом, с людской, с парком, но ни фруктового сада, ни крыжовника, ни прудов с уточками; была река, но вода в ней цветом как кофе, потому что по одну сторону имения кирпичный завод, а по другую — костопальный.
— От злодея дяди погибаю, — повторил Илья с сухою злобой. — Ему своего жалко… Матушка говорила, приказчик приказывал
купить некрута. Не хочет; говорит: не одолеет. Разве мы с
братом мало в дом принесли?.. Злодей он!
— Разе не жалко?
Брата рòдного сын. Мало того, что жалко, еще злодеем меня перед ним изделали. Вложила ему в голову его хозяйка, чтò ль, бабочка хитрая, даром что молода, что у нас деньги такие, что
купить некрута осилим. Вот и укоряет меня. А как жалко малого-то!..
В одной грамоте начала XVII века пишется: «А иные многие служилые люди, которых воеводы и приказные люди посылают к Москве и в иные города для дел, жены свои в деньгах закладывают у своей
братьи, у служилых же и у всяких людей на сроки; и отдают тех своих жен в заклад мужи их сами, и те люди, у которых они бывают в закладе, с ними до сроку, покаместа которыя жены муж не
выкупит, блуд творят беззазорно; а как тех жены на сроки не
выкупят, и они их продают на воровство же и в работу всяким людям, не бояся праведного суда божия» (Румянцевские грамоты, III, 246).
— Али больше! — отвечал Сергеич. — Он тоже пригульный: девка по лесу шла да его нашла, бобылка согрешила — землицы, значит, и не было у них, хлебцем-то и бились… Ну, Пузич и делал им это одолжение: давал на пропитание, а теперь и рассчитывает как надо: парень круглый год калачика не уболит съись; лапоток новых не на что
купить, а все денег нет — да! Каковы наши богатые-то мужички, а наш-то уж, пожалуй, изо всех хват, черту
брат.
Дядя Никон. Был,
брат, я всем… Теперича, что такое значит мастеровой человек али купец? Я теперича свое дело в своем виде представить должен… А что теперича торговый?.. Торговый человек… на вот тебе, значит, на грош говядинки
купил, а на гривну продал… Торговый человек, значит, плут!
Время между тем шло, а посланников все не было, Ариадна продолжала жить у своего
брата спирита, дела становились все хуже, так что уже ей не на что было
покупать себе платья и шляпки и приходилось хитрить и изворачиваться, чтобы скрывать свою бедность.
Друзья и
братья! Русь святая гибнет!
Друзья и
братья! Православной вере,
В которой мы родились и крестились,
Конечная погибель предстоит.
Святители, молитвенники наши,
О помощи взывают, молят слезно.
Вы слышали их слезное прошенье!
Поможем,
братья, родине святой!
Что ж! Разве в нас сердца окаменели?
Не все ль мы дети матери одной?
Не все ль мы
братья от одной
купели?
Неизвестный. А то руки, видишь ты, у него не поднимутся! Ох вы, горечь! Я и не таких, как ты,
покупал. Любо с вами дело делать. Вашему
брату ничего заветного нет, все продаст! Ведь ты, знаешь ли, ты мне за три тысячи полтораста тысяч продал! Теперь с нас по этому документу немного взыщут. А пойдет следствие о подлоге, так опять-таки нам выгода та, что дело затянется, в Сибирь-то пойдешь все-таки ты, а не мы. Ты хоть уж покути на эти деньги-то, чтоб не даром отвечать. (Хочет уйти.)
Через пять лет по возвращении из Мекленбург-Шверина Александр Иванович
купил у своего бывшего помещика Барков-хутор, записался в купечество нашего уездного города, выдал замуж двух сестер и женил
брата.
Начинал Яков снова читать и петь, но уже не мог успокоиться и, сам того не замечая, вдруг задумывался над книгой; хотя слова
брата считал он пустяками, но почему-то и ему в последнее время тоже стало приходить на память, что богатому трудно войти в царство небесное, что в третьем году он
купил очень выгодно краденую лошадь, что еще при покойнице жене однажды какой-то пьяница умер у него в трактире от водки…