— Ах, этот «двойник»! — ломала руки Татьяна Павловна. — Ну, нечего тут, — решилась она вдруг, —
бери шапку, шубу и — вместе марш. Вези нас, матушка, прямо к ним. Ах, далеко! Марья, Марья, если Катерина Николаевна приедет, то скажи, что я сейчас буду и чтоб села и ждала меня, а если не захочет ждать, то запри дверь и не выпускай ее силой. Скажи, что я так велела! Сто рублей тебе, Марья, если сослужишь службу.
Эти разговоры кончались обыкновенно тем, что доктор выходил из себя и начинал ругать Мышникова, а если был трезв, то
брал шапку и уходил. Прасковья Ивановна провожала его улыбавшимися глазами и только качала своею белокурою головкой.
Всякий, кто только хотел, мог увести его с собой куда угодно; стоило только сказать ему: Иван Ильич, поедемте, — он
брал шапку и ехал; а подвернись тут другой и скажи ему: Иван Ильич, останьтесь, — он клал шапку и оставался.
— Ну что ж ты стоишь, Ванюшка? Али уши запорошило? Ступай,
бери шапку, — проговорил он, поглядывая на сына, который краснел, как жаровня, выставленная на сквозной ветер, и переминался на одном месте с самым неловким видом.
Неточные совпадения
— А
берите все, — сказал Бульба, — все, сколько ни есть,
берите, что у кого есть: ковш, или черпак, которым поит коня, или рукавицу, или
шапку, а коли что, то и просто подставляй обе горсти.
И козаки все, сколько ни было их,
брали, у кого был ковш, у кого черпак, которым поил коня, у кого рукавица, у кого
шапка, а кто подставлял и так обе горсти.
Малыш подставляет шапку-берендейку. Мизгирь сыплет две пригоршни и
берет Купаву.
Все они были одеты как-то особенно: на них были шелковые кафтаны старинного покроя, на головах —
шапки вроде
беретов, а необыкновенно длинные закрученные пейсы свешивались впереди по бокам головы.
После того
берут они жезлы и
шапки опять в руки, подходят к атаману, принимая от него приказания, возвращаются к народу и громко приветствуют оный сими словами: «Помолчите, атаманы молодцы и все великое войско яицкое!» А наконец, объявив дело, для которого созвано собрание, вопрошают: «Любо ль, атаманы молодцы?» Тогда со всех сторон или кричат: «любо», или подымаются ропот и крики: «не любо».
— Чего вы смотрите? Пойдемте! — заговорил вдруг, оживляясь, Ничипоренко. — Я вам ручаюсь, что вы в народе увидите совсем другое, чем там.
Берите скорее
шапку и идем.
Дядя Антон, успокоенный каждый раз таким увещанием,
брал топор, нахлобучивал поглубже на глаза
шапку и снова принимался за работу. Так повторялось неоднократно, пока наконец воз не наполнился доверху хворостом. Внимание мужика исключительно обратилось тогда к племяннику; его упорное неповиновение как бы впервые пришло ему в голову, и он не на шутку рассердился.
Это был молодой человек лет двадцати. Лицо у него было изжелта-бледное. На голове была надета бархатная
шапка в форме
берета, но с козырьком, и из-под нее виднелись края ермолки. Длинные завитые локонами пейсы свисали по сторонам.
Старуха Лаптева, тряся головой, молча протягивает Гнедому
шапку, он
берёт её, взбрасывает на голову и, медленно шагая впереди стражника, ревёт...
Старик Малахин
берет в руки
шапку и с видом знатока щупает мех, дует, нюхает, и на сердитом лице его вдруг вспыхивает презрительная улыбка.
Анна Петровна (встает).
Берите вашу
шапку и убирайтесь отсюда сию же секунду!
— Нонешние времена, это которое… сущая беда! — лепечет козлиная бородка в
шапке с ушами. — Годов пять назад дешевле восьми рублей никакой сплавщик не
брал. За восемь, сделай милость, поплыву, а дешевле не желаю… А нынче еле четыре дают, а? Сущее наказание! И отчего оно так стало, господь его знает!