Неточные совпадения
Кузина твоя увлеклась по-своему, не покидая гостиной, а граф Милари добивался свести это
на большую дорогу — и говорят (это папа разболтал), что между ними бывали живые споры, что он
брал ее за руку, а она не отнимала, у ней даже глаза туманились слезой, когда он, недовольный прогулками верхом у кареты и приемом при тетках, настаивал
на большей свободе, — звал в парк вдвоем, являлся в другие часы, когда тетки спали или бывали в церкви, и, не успевая, не показывал глаз по
неделе.
Он широкой зевотой отвечал
на ее лепет, ласки,
брал шляпу и исчезал по
неделям, по месяцам или в студию художника, или
на те обеды и ужины, где охватывал его чад и шум.
— И
на что тебе каждый день свечку
брать! Раз-другой в
неделю взял — и будет!
— Эту лошадь — завтра в деревню. Вчера
на Конной у Илюшина взял за сорок рублей киргизку… Добрая. Четыре года. Износу ей не будет…
На той
неделе обоз с рыбой из-за Волги пришел. Ну, барышники у них лошадей укупили, а с нас вдвое
берут. Зато в долг. Каждый понедельник трешку плати. Легко разве? Так все извозчики обзаводятся. Сибиряки привезут товар в Москву и половину лошадей распродадут…
— Ведь я младенец сравнительно с другими, — уверял он Галактиона, колотя себя в грудь. — Ну,
брал… ну, что же из этого? Ведь по грошам
брал, и даже стыдно вспоминать, а кругом воровали
на сотни тысяч. Ах, если б я только мог рассказать все!.. И все они правы, а я вот сижу. Да это что… Моя песня спета. Будет, поцарствовал. Одного бы только желал, чтобы меня выпустили
на свободу всего
на одну
неделю: первым делом убил бы попа Макара, а вторым — Мышникова. Рядом бы и положил обоих.
Так, нам совершенно известно, что в продолжение этих двух
недель князь целые дни и вечера проводил вместе с Настасьей Филипповной, что она
брала его с собой
на прогулки,
на музыку; что он разъезжал с нею каждый день в коляске; что он начинал беспокоиться о ней, если только час не видел ее (стало быть, по всем признакам, любил ее искренно); что слушал ее с тихою и кроткою улыбкой, о чем бы она ему ни говорила, по целым часам, и сам ничего почти не говоря.
Они артелью кое-где
брали старательские делянки
на приисках у Ястребова, работали
неделю или две, а потом бросали все и уходили.
— А в том, что работу-то
берешь, — разве знаешь, выгодна ли она тебе будет или нет, — отвечал Макар Григорьев, — цены-то вон
на материал каждую
неделю меняются, словно козлы по горам скачут, то вверх, то вниз…
Две
недели меня никто не
брал, и подозрения
на меня никакого не было.
Баклушин еще за
неделю до представления хвалился передо мной, что роль самого Филатки, которую он
брал на себя, будет так представлена, что и в санкт — петербургском театре не видывали.
— Мне и двух
недель достаточно. О Ирина! ты как будто холодно принимаешь мое предложение, быть может, оно кажется тебе мечтательным, но я не мальчик, я не привык тешиться мечтами, я знаю, какой это страшный шаг, знаю, какую я
беру на себя ответственность; но я не вижу другого исхода. Подумай наконец, мне уже для того должно навсегда разорвать все связи с прошедшим, чтобы не прослыть презренным лгуном в глазах той девушки, которую я в жертву тебе принес!
Гневышов. Вы не оскорбляйтесь! Дети
берут же от отцов… Оскорбляться тут нечем. Деньги вещь необходимая. Я к вам как-нибудь заеду
на этой
неделе. Часто я у вас бывать не могу; вчера приехала жена. Впрочем, когда она узнала от меня, что вы выходите замуж, гнев ее рассеялся, и она шлет вам целую дюжину поцелуев. (Прислушивается.) Он здесь, он здесь, я слышу его голос. Я подожду, чем кончится ваше объяснение.
Прошел день. Наступил длинный осенний вечер. В избе мотали шелк; мотали все, кроме Феклы: она ушла за реку. Шелк
брали с ближней фабрики, и вся семья вырабатывала
на нем немного — копеек двадцать в
неделю.
Говорили, что
на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой. Дмитрий Дмитрич Гуров, проживший в Ялте уже две
недели и привыкший тут, тоже стал интересоваться новыми лицами. Сидя в павильоне у Берне, он видел, как по набережной прошла молодая дама, невысокого роста блондинка, в
берете; за нею бежал белый шпиц.
Единственный сын Прокопа, Гаврюша, похож
на отца до смешного. То же круглое тело, то же лицо мопса, забавное во время покоя и бороздящееся складками
на лице и
на лбу во время гнева. Прокоп любит его без памяти, всем нутром, и ласково рычит, когда сын является из заведенья «домой». Он садится тогда
на кресло, ставит сына между ног,
берет его за руки, расспрашивает, знал ли он урок и чем его
на неделе кормили, и смотрится в него, словно в зеркало.
— Он ошибся! — вскричал мальчик, указывая пальцем
на старого фокусника, — мой дядя ошибся. Это действительно девочка Тася, которая добровольно пришла к нам в труппу две
недели тому назад. Она больна и ужасно было бы оставить ее в цирке…
Берите ее и отдайте матери! Дядя, сейчас же возвратите девочку её друзьям!
Весь пост же, несмотря
на приказ по отряду всем людям есть скоромное, питался он одними сухарями и
на первой
неделе не
брал даже положенной крышки водки.
Курсы его бывали по нескольку раз в
неделю, в фойе ученического театра, а кто хотел заниматься посерьезнее, тот
брал у него и уроки
на его квартире, в той же части — города.
Мне счастье было: у нас много было хороших книг своих, их не нужно было
на две
недели брать из библиотеки и спешить прочесть, они всегда были под рукою.
Путохин принес мне плату за квартиру, но уже не извинялся, хотя просрочил 18 дней, и молчал, когда
брал от меня расписку в получении.
На следующий месяц деньги принесла уже мать; она дала мне только половину, а другую половину обещала через
неделю.
На третий месяц я не получил ни копейки и дворник стал мне жаловаться, что жильцы квартиры № 23 ведут себя «неблагородно». Это были нехорошие симптомы.
Сейчас генеральша призывала меня к себе и объявила, что едет
на неделю в Москву, а также
берет с собою француза Мутона.
Я непременно буду
брать у нее уроки, начну, не откладывая,
на той же
неделе.
В таких случаях он
брал ружье и уходил
на неделю или
на две из дому, пропадал неизвестно где и не возвращался до тех пор, пока жизненная радость не осеняла его снова.
Он живет и служит в Петербурге… но летом
берет отпуск и приезжает
недели на две в Облонское…
Собрался Досифей в путь-дорогу. Евпраксия Михайловна денег давала — не взял; новую свиту, сапоги — ничего не
берет; взял только ладану горсточку да пяток восковых свеч. Ночью, перед отходом старца, сел Гриша у ног его и просил поучить его словом. В шесть
недель, проведенных Досифеем в келье, не удалось Грише изобрать часочка для беседы. То
на правиле старец стоит, то «умную молитву» творит, то в безмолвии обретается.