Неточные совпадения
—
Вдруг вставил слово грубое
Еремин,
брат купеческий,
Скупавший у крестьян
Что ни попало, лапти ли,
Теленка ли, бруснику ли,
А главное — мастак
Подстерегать оказии,
Когда
сбирались подати
И собственность вахлацкая
Пускалась с молотка.
Степан Аркадьич рассказал много интересных новостей и в особенности интересную для Левина новость, что
брат его Сергей Иванович
собирался на нынешнее лето к нему в деревню.
― Ты вот и не знаешь этого названия. Это наш клубный термин. Знаешь, как яйца катают, так когда много катают, то сделается шлюпик. Так и наш
брат: ездишь-ездишь в клуб и сделаешься шлюпиком. Да, вот ты смеешься, а наш
брат уже смотрит, когда сам в шлюпики попадет. Ты знаешь князя Чеченского? — спросил князь, и Левин видел по лицу, что он
собирается рассказать что-то смешное.
В сентябре Левин переехал в Москву для родов Кити. Он уже жил без дела целый месяц в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье в Кашинской губернии и принимавший большое участие в вопросе предстоящих выборов,
собрался ехать на выборы. Он звал с собою и
брата, у которого был шар по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина было в Кашине крайне нужное для сестры его, жившей за границей, дело по опеке и по получению денег выкупа.
Получив от лакея Сергея Ивановича адрес
брата, Левин тотчас же
собрался ехать к нему, но, обдумав, решил отложить свою поездку до вечера. Прежде всего, для того чтобы иметь душевное спокойствие, надо было решить то дело, для которого он приехал в Москву. От
брата Левин поехал в присутствие Облонского и, узнав о Щербацких, поехал туда, где ему сказали, что он может застать Кити.
Проработав всю весну и часть лета, он только в июле месяце
собрался поехать в деревню к
брату.
— Сестры и
братья, — четвертый раз мы
собрались порадеть о духе святе, да снизойдет и воплотится пречистый свет! Во тьме и мерзости живем и жаждем сошествия силы всех сил!
— Я как-нибудь, через
брата, или
соберусь с силами и сама отвечу на эти письма, дам понять, в каком я положении, отниму всякие надежды на свидание. А теперь мне нужно пока дать ему знать только, чтоб он не ходил в беседку и не ждал напрасно…
Марфенька, обыкновенно все рассказывавшая бабушке, колебалась, рассказать ли ей или нет о том, что
брат навсегда отказался от ее ласк, и кончила тем, что ушла спать, не рассказавши.
Собиралась не раз, да не знала, с чего начать. Не сказала также ничего и о припадке «братца», легла пораньше, но не могла заснуть скоро: щеки и уши все горели.
Стряпуха умерла; сам Перфишка
собирался уж бросить дом да отправиться в город, куда его сманивал двоюродный
брат, живший подмастерьем у парикмахера, — как вдруг распространился слух, что барин возвращается!
Кетчер писал мне: «От старика ничего не жди». Этого-то и надо было. Но что было делать, как начать? Пока я обдумывал по десяти разных проектов в день и не решался, который предпочесть,
брат мой
собрался ехать в Москву.
Потом она написала к своим
братьям и одному из племянников записки и просила их
собраться для совета, говоря, что она так расстроена и огорчена, что не может ума приложить к несчастному делу, ее постигшему.
Дед не любил долго
собираться: грамоту зашил в шапку; вывел коня; чмокнул жену и двух своих, как сам он называл, поросенков, из которых один был родной отец хоть бы и нашего
брата; и поднял такую за собою пыль, как будто бы пятнадцать хлопцев задумали посереди улицы играть в кашу.
Старший Федор все так же ростовщичал и резал купоны, выезжая днем в город, по делам. Обедали оба
брата дома, ели исключительно русские кушанья, без всяких деликатесов, но ни тот, ни другой не пил. К восьми вечера они шли в трактир Саврасенкова на Тверской бульвар, где
собиралась самая разнообразная публика и кормили дешево.
Двоюродный
брат был еще недавно веселым мальчиком в кургузом и некрасивом юнкерском мундире. Теперь он артиллерийский офицер, говорит об ученых книгах и умных людях, которых называет «личностями», и имеет собственного денщика, с которым
собирается установить особые, не «рутинно — начальственные» отношения.
Третьего дня был у меня
брат Михайло. Я рад был его видеть — это само собой разумеется, но рад был тоже и об тебе услышать, любезный друг Нарышкин. Решительно не понимаю, что с тобой сделалось. Вот скоро два месяца, как мы виделись, и от тебя ни слова. Между тем ты мне обещал, проездом через Тулу, известить об Настеньке, которая теперь Настасья Кондратьевна Пущина. Признаюсь, я думал, что ты захворал, и несколько раз
собирался писать, но с каждой почтой поджидал от тебя инисиативы, чтоб потом откликнуться…
Только что
собрался ответить твоей жене на ее письмо от 15-го числа, как получил, любезный друг Николай, твои листки… Я прочел все со вниманием и нахожу, что ты хорошо сделал, — только одно меня озадачило. Какие тут назначения по 3 т.
братьям. Если один из этих
братьев я, то прошу захерить эту статью.
Вы знаете характер вашего
брата; по своей мешкотности и привычке все откладывать до завтра, он долго не
собрался бы устроить ваше состояние, то есть укрепить в суде за вами крестьян и перевесть их на вашу землю, которая также хотя сторгована, но еще не куплена.
"Давно
собирался я,
братия, побеседовать с вами об отце лжи, но доселе не представлялось удобного к тому случая.
— Стара стала, слаба стала! Шли мы, я помню, в восемьсот четырнадцатом, походом — в месяц по четыре ведра на
брата выходило! Ну-с, четырежды восемь тридцать два — кажется, лопнуть можно! — так нет же, все в своем виде! такая уж компания веселая
собралась: всё ребята были теплые!
— А главное, знаешь ли что,
брат, — сказал меньшой, улыбаясь и краснея, как будто
сбирался сказать что-нибудь очень стыдное: — всё это пустяки; главное, я затем просил, что всё-таки как-то совестно жить в Петербурге, когда тут умирают за отечество. Да и с тобой мне хотелось быть, — прибавил он еще застенчивее.
— Нет-с: по праздникам господа, как
соберутся иногда, так, не дай бог как едят! Поедут в какой-нибудь немецкий трактир, да рублей сто, слышь, и проедят. А пьют что — боже упаси! хуже нашего
брата! Вот, бывало, у Петра Иваныча
соберутся гости: сядут за стол часу в шестом, а встанут утром в четвертом часу.
Панталеоне тоже
собирался в Америку, но умер перед самым отъездом из Франкфурта. «А Эмилио, наш милый, несравненный Эмилио — погиб славной смертью за свободу родины, в Сицилии, куда он отправился в числе тех „Тысячи“, которыми предводительствовал великий Гарибальди; мы все горячо оплакали кончину нашего бесценного
брата, но, и проливая слезы, мы гордились им — и вечно будем им гордиться и свято чтить его память!
Следуя сему достохвальному обычаю и по особой верности нашего усопшего
брата, Егора Егорыча Марфина, коего память мы чтим и коего потерю оплакиваем,
собрались мы в священный наш храм.
И теперь еще есть у него в Ошмянах два родных
брата в лудильщиках, и он
собирается послать им пятьдесят целковых, да все забывает.
Прежде всего повалила меньшая
братия, которая при входе набожно крестилась, как бы отмаливаясь от тюрьмы и от сумы, а в начале первого начали
собираться"чины".
По вечерам на крыльце дома
собиралась большая компания:
братья К., их сестры, подростки; курносый гимназист Вячеслав Семашко; иногда приходила барышня Птицына, дочь какого-то важного чиновника. Говорили о книгах, о стихах, — это было близко, понятно и мне; я читал больше, чем все они. Но чаще они рассказывали друг другу о гимназии, жаловались на учителей; слушая их рассказы, я чувствовал себя свободнее товарищей, очень удивлялся силе их терпения, но все-таки завидовал им — они учатся!
Погода была чудная, солнечная, тихая, с бодрящим свежим воздухом. Со всех сторон трещали костры, слышались песни. Казалось, все праздновали что-то. Бутлер в самом счастливом, умиленном расположении духа пошел к Полторацкому. К Полторацкому
собрались офицеры, раскинули карточный стол, и адъютант заложил банк в сто рублей. Раза два Бутлер выходил из палатки, держа в руке, в кармане панталон, свой кошелек, но, наконец, не выдержал и, несмотря на данное себе и
братьям слово не играть, стал понтировать.
— Я,
брат, к тебе на минутку, — начал он торопливо, — спешил сообщить… Я уже все разузнал. Никто из них сегодня даже у обедни не был, кроме Илюши, Саши да Настеньки. Маменька, говорят, была в судорогах. Оттирали; насилу оттерли. Теперь положено
собираться к Фоме, и меня зовут. Не знаю только, поздравлять или нет Фому с именинами-то, — важный пункт! И, наконец, как-то они примут весь этот пассаж? Ужас, Сережа, я уж предчувствую…
— Ишь ты, ишь! Что же ты, не сам разве
собирался ему визит сделать? Ну вот и иди теперь, и встреча тебе готова, а уж что,
брат, сама-то начальница…
Несчастливцев. Давно я,
брат,
сбираюсь.
— А то, что они
сбираются не атаковать нас, а отдохнуть и пообедать, а пока они готовят свой суп, и наши ребята успеют сварить себе кашицу. Ну-ка,
брат, выпей!
Наконец 26 июля та же просторная карета, запряженная тем же шестериком, с тем же кучером и форейтором — стояла у крыльца; такая же толпа дворовых и крестьян
собралась провожать господ; отец с матерью, я с сестрой и Параша поместились в экипаже, Евсеич сел на козлы, Федор на запятки, и карета тихо тронулась от крыльца, на котором стояла тетушка Евгенья Степановна, нянька с моим
братом и кормилица на руках с меньшой сестрой моей.
— А зимой?.. То-то хорошо ты вчера пришел. Тут люди,
брат, за делом
собрались, а не лясы точить. Шел бы ты дальше, не проедался.
Как раньше мальчик Никонов был для него тёмной точкой, вокруг которой
собиралось всё тяжёлое и неприятное, так теперь Попова стала магнитом, который притягивал к себе только хорошие, лёгкие думы и намерения. Он отказался ехать с
братом и каким-то хитрым старичком в очках в усадьбу Поповой, оценивать её имущество, но, когда Алексей, устроив дело с закладной, воротился, он предложил...
Помилуйте, священный председатель!
Вы столько задали вопросов вдруг,
Что с памятью сперва
собраться надо,
Чтоб по ряду на все вам отвечать.
Каких он лет? Я думаю, ему
Лет двадцать пять, а может быть, и боле,
Какие у него друзья? Их много,
Но, кажется, он им не очень верит…
И хорошо он делает! Что дружба?!
Вот этот господин меня сейчас
Пуляркой угостил; теперь же он
Показывает на меня. Диего!
Признайся,
брат, что скверно?
— Нет, и этого, — говорит, — душа моя, никак невозможно: потому у меня
братья — простецы, необразованные; им этих наших с тобою политических делов ни за что не понять… Нет, и не
собирайся, ни за что нельзя.
— Ну, ну, — ты это брось! Ты, — не шути, дьявол костлявый! Я,
брат, в самом деле… Али ты уж по домам, по улицам грабить
собираешься?
— Ну,
брат, мне это неизвестно, может, ты в Турцию
собрался…
Брянчанинова П. Фермор застал на служении: он совершал литургию. Ему доложили о прибывших к нему от государя
братьях Ферморах, когда он вернулся из церкви домой и
собирался в трапезу.
Совершенно другой наружности была Лизавета Васильевна: высокая ростом, с умным, выразительным лицом, с роскошными волосами, которые живописно
собирались сзади в одну темную косу, она была почти красавица в сравнении с
братом.
— Что я говорю! Я знаю… Мне всё равно… — говорил он, сверкая глазами. — Я так понимаю теперь, что нашему
брату всегда всё равно… и совсем напрасно стесняемся мы в наших чувствах… Матрёна,
собирайся!
Брат Ираклий принял увещание с подобающим смирением и заперся у себя в келье. Он обложился книгами и что-то такое писал. По вечерам он уходил к Половецкому, и их беседа затягивалась за полночь. Раз вечером, когда
брат Ираклий только-что
собрался идти в странноприимницу, как к нему в келью вошел
брат Павлин. Он был чем-то взволновав и, осторожно оглядевшись кругом, шепотом сообщил...
Половецкий не знал, спал он или нет, когда
брат Павлин поднялся утром и начал торопливо
собираться в дорогу.
— У нас,
брат, и в заведении скуки нет! — отозвался Прокоп, — либо у нас гости, либо мы в гостях — где тут скуке быть! А гостей нет — лошадей велишь заложить или варенья спросишь. А теперь вот за границу
собрались. Вздумалось съездить — и поедем.
— Я,
брат, с женой и с дочерью здесь. В Гранд-отеле стоим. За границу ехать
собираемся.
Соберитесь все вы, сколько вас есть, в одно место и ройте землю, и как докопаетесь до воды, тогда и напьетесь… на всю вашу
братию пока что хватит…» Как услышали эти слова птицы, зараз слетелись в одно место… в лес, скажем, чи в долинку… и давай копать лапками землю.
Открываете ли вы славянских
братий, или пленяете умом заатлантических друзей, или
собираетесь зазвонить вместо колокола в мужичьи лапти…
— Царство небесное, вечный покой Андрею Григорьичу, — говорил Калашников, чокаясь с Мериком. — Когда он был жив,
соберемся мы здесь, бывало, или у
брата Мартына и — боже мой, боже мой! — какие люди, какие разговоры! Замечательные разговоры! Тут и Мартын, и Филя, и Стукотей Федор… Всё благородно, сообразно… А как гуляли! Так гуляли, так гуляли!
Поутру, когда я проснулся, как пораздумал, что за меня
брат идет, стало мне тошно. Я и говорю: «Не ходи, Николай, мой черед, я и пойду». А он молчит и
собирается. И я
собираюсь. Пошли мы оба в город на ставку. Он становится, и я становлюсь. Оба мы ребята хорошие, стоим — ждем, не бракуют нас. Старший
брат посмотрел на меня — усмехнулся и говорит: «Будет, Петр, ступай домой. Да не скучайте по мне, я своей охотой иду». Заплакал я и пошел домой. А теперь как вспомню про
брата, кажется бы жизнь за него отдал.