Неточные совпадения
Определенного ничего не было, но Степана Аркадьича никогда почти не было дома,
денег тоже никогда почти не было, и подозрения неверностей постоянно мучали Долли, и она уже отгоняла их от себя,
боясь испытанного страдания ревности.
Тут же заставил он Плюшкина написать расписку и выдал ему
деньги, которые тот принял в обе руки и понес их к бюро с такою же осторожностью, как будто бы нес какую-нибудь жидкость, ежеминутно
боясь расхлестать ее.
— Позвольте вам доложить, Петр Александрыч, что как вам будет угодно, а в Совет к сроку заплатить нельзя. Вы изволите говорить, — продолжал он с расстановкой, — что должны получиться
деньги с залогов, с мельницы и с сена… (Высчитывая эти статьи, он кинул их на кости.) Так я
боюсь, как бы нам не ошибиться в расчетах, — прибавил он, помолчав немного и глубокомысленно взглянув на папа.
— Что же делается там, в России? Все еще бросают бомбы? Почему Дума не запретит эти эксцессы? Ах, ты не можешь представить себе, как мы теряем во мнении Европы! Я очень
боюсь, что нам перестанут давать
деньги, — займы, понимаешь?
— Слезайте, дальше не поеду. Нет,
денег мне не надо, — отмахнулся он рукою в худой варежке. — Не таков день, чтобы гривенники брать. Вы, господа, не обижайтесь! У меня — сын пошел.
Боюсь будто чего…
— Ты — не
бойся! Я все равно заплачу
деньги и на водку прибавлю. Только скажи прямо: обманул?
— Слушаюсь старших, — ответил Безбедов, и по пузырю лица его пробежали морщинки, сделав на несколько секунд толстое, надутое лицо старчески дряблым. Нелепый случай этот, укрепив антипатию Самгина к Безбедову, не поколебал убеждения, что Валентин
боится тетки, и еще более усилил интерес, — чем, кроме страсти к накоплению
денег, живет она? Эту страсть она не прикрывала ничем.
— Вот как! я делаю успехи в твоем доверии, Вера! — сказал, смеясь, Райский, — вкусу моему веришь и честности, даже
деньги не
боялась отдать…
У меня бывает счет и в одном знатном ресторане, но я еще тут
боюсь, и, чуть
деньги, сейчас плачу, хотя и знаю, что это — моветон и что я себя тем компрометирую.
— Нет, она все
боялась, что документ у ней, у Анны-то, и я тоже. Мы ее и сторожили. Дочери-то не хотелось старика потрясти, а немчурке, Бьорингу, правда, и
денег жалко было.
— Ах, не знаю, как взять-то! — проговорила она, как бы
боясь дотронуться до
денег.
Я
денег не
боюсь; они меня не придавят и давить не заставят.
Он знал, что это общее дело было революционное дело, которым он тогда совсем не интересовался, но из чувства товарищества и самолюбия, чтобы не подумали, что он
боится, дал
деньги.
Но почему же я не могу предположить, например, хоть такое обстоятельство, что старик Федор Павлович, запершись дома, в нетерпеливом истерическом ожидании своей возлюбленной вдруг вздумал бы, от нечего делать, вынуть пакет и его распечатать: „Что, дескать, пакет, еще, пожалуй, и не поверит, а как тридцать-то радужных в одной пачке ей покажу, небось сильнее подействует, потекут слюнки“, — и вот он разрывает конверт, вынимает
деньги, а конверт бросает на пол властной рукой хозяина и уж, конечно, не
боясь никакой улики.
— А, это про земной поклон за те
деньги! — подхватила она, горько рассмеявшись. — Что ж, он за себя или за меня
боится — а? Он сказал, чтоб я щадила — кого же? Его иль себя? Говорите, Алексей Федорович.
Вот Иван-то этого самого и
боится и сторожит меня, чтоб я не женился, а для того наталкивает Митьку, чтобы тот на Грушке женился: таким образом хочет и меня от Грушки уберечь (будто бы я ему
денег оставлю, если на Грушке не женюсь!), а с другой стороны, если Митька на Грушке женится, так Иван его невесту богатую себе возьмет, вот у него расчет какой!
Вообще судя, странно было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный на вид, вдруг явился в такой безобразный дом, к такому отцу, который всю жизнь его игнорировал, не знал его и не помнил, и хоть не дал бы, конечно,
денег ни за что и ни в каком случае, если бы сын у него попросил, но все же всю жизнь
боялся, что и сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь придут да и попросят
денег.
— Как смеешь ты меня пред ним защищать, — вопила Грушенька, — не из добродетели я чиста была и не потому, что Кузьмы
боялась, а чтобы пред ним гордой быть и чтобы право иметь ему подлеца сказать, когда встречу. Да неужто ж он с тебя
денег не взял?
Он вздохнул и стал говорить, что
боится города и что делать ему там нечего. Тогда я предложил ему дойти со мной до станции железной дороги, где я мог бы снабдить его на дорогу
деньгами и продовольствием.
Огарев сам свез
деньги в казармы, и это сошло с рук. Но молодые люди вздумали поблагодарить из Оренбурга товарищей и, пользуясь случаем, что какой-то чиновник ехал в Москву, попросили его взять письмо, которое доверить почте
боялись. Чиновник не преминул воспользоваться таким редким случаем для засвидетельствования всей ярости своих верноподданнических чувств и представил письмо жандармскому окружному генералу в Москве.
Улита домовничала в Щучьей-Заводи и имела на барина огромное влияние. Носились слухи, что и стариковы
деньги, в виде ломбардных билетов, на имя неизвестного, переходят к ней. Тем не менее вольной он ей не давал —
боялся, что она бросит его, — а выпустил на волю двоих ее сыновей-подростков и поместил их в ученье в Москву.
— Отпираю, а у самого руки трясутся, уже и
денег не жаль:
боюсь, вдруг пристрелят. Отпер. Забрали тысяч десять с лишком, меня самого обыскали, часы золотые с цепочкой сняли, приказали четверть часа не выходить из конторы… А когда они ушли, уж и хохотал я, как их надул: пока они мне карманы обшаривали, я в кулаке держал десять золотых, успел со стола схватить… Не догадались кулак-то разжать! Вот как я их надул!.. Хи-хи-хи! — и раскатывался дробным смехом.
— А ежели я его люблю, вот этого самого Галактиона? Оттого я женил за благо время и
денег не дал, когда в отдел он пошел… Ведь умница Галактион-то, а когда в силу войдет, так и никого
бояться не будет. Теперь-то вон как в нем совесть ходит… А тут еще отец ему спуску не дает. Так-то, отче!
Третий «заведующий по агрономической части», поляк, был уволен начальником острова с редким в чиновнических летописях скандалом: приказано было выдать ему прогонные
деньги в том только случае, когда он «предъявит заключенное им условие с каюром на отвоз его до г. Николаевска»; начальство, очевидно,
боялось, что агроном, взявши прогонные
деньги, останется на острове навсегда (приказ № 349, 1888 г.).
Во-вторых — он ужасно
боится всякого суда, потому что хоть и надеется на свои
деньги, но все-таки не может сообразить, прав ли он должен быть по суду или нет, а знает только, что по суду тоже придется много
денег заплатить.
Зато другому слуху он невольно верил и
боялся его до кошмара: он слышал за верное, что Настасья Филипповна будто бы в высшей степени знает, что Ганя женится только на
деньгах, что у Гани душа черная, алчная, нетерпеливая, завистливая и необъятно, непропорционально ни с чем самолюбивая; что Ганя хотя и действительно страстно добивался победы над Настасьей Филипповной прежде, но когда оба друга решились эксплуатировать эту страсть, начинавшуюся с обеих сторон, в свою пользу, и купить Ганю продажей ему Настасьи Филипповны в законные жены, то он возненавидел ее как свой кошмар.
— Не
бойся, не трону, — ответил Кожин, выпрямляясь в седле. — Степан Романыч, а я с Фотьянки… Ездил к подлецу Кишкину: на мои
деньги открыл россыпь, а теперь и знать не хочет. Это как же?..
— Ключик добудь, Марьюшка… — шептал Петр Васильич. — Вызнай, высмотри, куды он его прячет… С собой носит? Ну, это еще лучше… Хитер старый пес. А
денег у него неочерпаемо… Мне в городу сказывали, Марьюшка. Полтора пуда уж сдал он золота-то, а ведь это тридцать тысяч голеньких денежек. Некуда ему их девать. Выждать, когда у него большая получка будет, и накрыть… Да ты-то чего
боишься, дура?
Родион Потапыч сидел на своей Рублихе и ничего не хотел знать. Благодаря штольне углубление дошло уже до сорок шестой сажени. Шахта стоила громадных
денег, но за нее поэтому так и держались все. Смертельная болезнь только может подтачивать организм с такой последовательностью, как эта шахта. Но Родион Потапыч один не терял веры в свое детище и
боялся только одного: что компания не даст дальнейших ассигновок.
Денег у Матюшки оставалось всего рублей триста, и он
боялся ими рискнуть.
Дорогой я видел в Ладоге Кошкуля на секунду, — он мне дал
денег и ни слова не сказал — видно,
боялся, ибо убежал, поцеловавши меня, а я остался с вопросом об вас.
Она пришла к нему на четвертый день его болезни, застав его совершенно одинокого с растерявшейся и плачущей Афимьей, которая рассказала Лизе, что у них нет ни гроша
денег, что она
боится, как бы Василий Иванович не умер и чтобы ее не потащили в полицию.
— Ну вот! Вы говорите почти, а Женни смотрит какими-то круглыми глазами, точно
боится, что я от
денег в обморок упаду, — забавные люди! Тут не может быть никакого почти, и отказал, так, значит, начисто отказал.
— Может быть, ты останешься у меня на всю ночь? — спросила она Гладышева, когда другие ушли. — Ты, миленький, не
бойся: если у тебя
денег не хватит, я за тебя доплачу. Вот видишь, какой ты красивый, что для тебя девчонка даже
денег не жалеет, — засмеялась она.
Так играла с ним Тамара и все более и более нащупывала под собой почву. Она уже знала теперь, в какие дни хранятся у нотариуса в его несгораемом железном шкафу особенно крупные
деньги. Однако она не торопилась,
боясь испортить дело неловкостью или преждевременностью.
Надо сказать, что, идя в Ямки, Лихонин, кроме
денег, захватил с собою револьвер и часто по дороге, на ходу, лазил рукой в карман и ощущал там холодное прикосновение металла. Он ждал оскорбления, насилия и готовился встретить их надлежащим образом. Но, к его удивлению, все, что он предполагал и чего он
боялся, оказалось трусливым, фантастическим вымыслом. Дело обстояло гораздо проще, скучнее, прозаичнее и в то же время неприятнее.
Говоря это, старик маскировался: не того он
боялся, а просто ему жаль было платить немцу много
денег, и вместе с тем он ожидал, что если Еспер Иваныч догадается об том, так, пожалуй, сам вызовется платить за Павла; а Вихров и от него, как от Александры Григорьевны, ничего не хотел принять: странное смешение скупости и гордости представлял собою этот человек!
«Да правда ли, говорит, сударь… — называет там его по имени, — что вы его не убили, а сам он убился?» — «Да, говорит, друг любезный, потяну ли я тебя в этакую уголовщину; только и всего, говорит, что
боюсь прижимки от полиции; но, чтобы тоже, говорит, у вас и в селе-то между причетниками большой болтовни не было, я, говорит, велю к тебе в дом принести покойника, а ты, говорит, поутру его вынесешь в церковь пораньше, отслужишь обедню и похоронишь!» Понравилось это мнение священнику: деньгами-то с дьячками ему не хотелось, знаете, делиться.
Драли, драли мы его, — убежал после того бегом из стану, и никакими
деньгами она его залучить теперь не может к себе… не идет,
боится.
— Здешний житель — как не знать! Да не слишком ли шибко завертелось оно у вас, колесо-то это? Вам только бы сбыть товар, а про то, что другому, за свои
деньги, тоже в сапогах ходить хочется, вы и забыли совсем! Сказал бы я тебе одно слово, да
боюсь, не обидно ли оно для тебя будет!
Феденьку, младшего брата, он в душе презирал и даже
боялся, что он когда-нибудь непременно или казенные
деньги украдет, или под суд попадет, или получит неприятность по лицу.
Военную — потому что тут был уже кандидатом какой-то полководец, состоявший, в ожидании, на службе у некоего концессионера; морскую — потому что
боялся морской болезни; финансовую — потому что не смел обойти жидка, у которого постоянно занимал
деньги.
«Сын мой, — писал он мне, —
бойся женской любви,
бойся этого счастья, этой отравы…» Матушка после его кончины послала довольно значительную сумму
денег в Москву.
— Есть 50 копеек. Да что же, вы
боитесь, что мы вас обманываем фальшивыми
деньгами?
Лизе страстно захотелось быть такой Марией Семеновной. Она была богата и
боялась, что Махин ухаживает за ней из-за
денег. И она решила раздать свое имение и сказала об этом Махину.
— Что станешь с ним, сударь, делать! Жил-жил, все радовался, а теперь вот ко гробу мне-ка уж время, смотри, какая у нас оказия вышла! И чего еще я, сударь,
боюсь: Аким-то Кузьмич человек ноне вольной, так Кузьма-то Акимыч, пожалуй, в купцы его выпишет, да и деньги-то мои все к нему перетащит… А ну, как он в ту пору, получивши деньги-то, отцу вдруг скажет:"Я, скажет, папынька, много вами доволен, а денежки, дескать, не ваши, а мои… прощайте, мол, папынька!"Поклонится ему, да и вон пошел!
— Нет, — сказал Володя: — я не знаю, как быть. Я капитану говорил: у меня лошади нет, да и
денег тоже нет, покуда я не получу фуражных и подъемных. Я хочу просить покаместа лошади у батарейного командира, да
боюсь, как бы он не отказал мне.
— Вот этого-то мы и
боимся. Можете себе представить, что мы, как купили лошадь и обзавелись всем нужным — кофейник спиртовой и еще разные мелочи необходимые, — у нас
денег совсем не осталось, — сказал он тихим голосом и оглядываясь на своего товарища, — так что ежели ехать назад, мы уж и не знаем, как быть.
— Не
бойтесь, дядюшка, — говорил на это Александр, — худо, когда мало
денег, много мне не нужно, а довольно — у меня есть.
Я говорю не о любви молодого мужчины к молодой девице и наоборот, я
боюсь этих нежностей и был так несчастлив в жизни, что никогда не видал в этом роде любви ни одной искры правды, а только ложь, в которой чувственность, супружеские отношения,
деньги, желание связать или развязать себе руки до того запутывали самое чувство, что ничего разобрать нельзя было.