Неточные совпадения
Сам хозяин, не замедливший скоро войти, ничего не имел у себя под халатом, кроме открытой груди, на которой
росла какая-то
борода.
Был он ниже среднего роста, очень худенький, в блузе цвета осенних туч и похожей на блузу Льва Толстого; он обладал лицом подростка, у которого преждевременно
вырос седоватый клинушек
бороды; его черненькие глазки неприятно всасывали Клима, лицо украшал остренький нос и почти безгубый ротик, прикрытый белой щетиной негустых усов.
Перед этим он стал говорить меньше, менее уверенно, даже как будто затрудняясь в выборе слов; начал отращивать
бороду, усы, но рыжеватые волосы на лице его
росли горизонтально, и, когда верхняя губа стала похожа на зубную щетку, отец сконфузился, сбрил волосы, и Клим увидал, что лицо отцово жалостно обмякло, постарело.
Когда Самгин вышел к чаю — у самовара оказался только один городской голова в синей рубахе, в рыжем шерстяном жилете, в широчайших шароварах черного сукна и в меховых туфлях. Красное лицо его, налитое жиром, не очень украшала жидкая серая
борода, на шишковатом черепе волосы, тоже серые,
росли скупо. Маленькие опухшие желтые глазки сияли благодушно.
В углу открылась незаметная дверь, вошел, угрюмо усмехаясь, вчерашний серый дьякон. При свете двух больших ламп Самгин увидел, что у дьякона три
бороды, длинная и две покороче; длинная
росла на подбородке, а две другие спускались от ушей, со щек. Они были мало заметны на сером подряснике.
В сером, мокром сумраке
вырастала фигура хмурого старика с растрепанной
бородой.
Но почти всегда, вслед за этим, Клим недоуменно, с досадой, близкой злому унынию, вспоминал о Лидии, которая не умеет или не хочет видеть его таким, как видят другие. Она днями и неделями как будто даже и совсем не видела его, точно он для нее бесплотен, бесцветен, не существует.
Вырастая, она становилась все более странной и трудной девочкой. Варавка, улыбаясь в лисью
бороду большой, красной улыбкой, говорил...
Лицо тоже измятое, серое, с негустой порослью волос лубочного цвета, на подбородке волосы обещали
вырасти острой
бородою; по углам очень красивого рта свешивались — и портили рот — длинные, жидкие усы.
Среди них особенно заметен был молчаливостью высокий, тощий Редозубов, человек с длинным лицом, скрытым в седоватой
бороде, которая, начинаясь где-то за ушами,
росла из-под глаз, на шее и все-таки казалась фальшивой, так же как прямые волосы, гладко лежавшие на его черепе, вызывали впечатление парика.
У многих совершенно женские лица, гладкие;
борода и усы почти не
растут, а они еще их бреют донельзя.
Они носят
бороду; она у них большею частью длинная и жесткая, как будто из конского волоса; у одних она покрывает щеки и всю нижнюю часть лица; у других, напротив,
растет на самом подбородке.
Г-н Пеночкин придерживался насчет лесоводства русских понятий и тут же рассказал мне презабавный, по его словам, случай, как один шутник-помещик вразумил своего лесника, выдрав у него около половины
бороды, в доказательство того, что от подрубки лес гуще не
вырастает…
Он тоже носил
бороду, но так как никогда ее не подстригал, то она
росла у него неправильно, клочьями.
Взойдя на кафедру, останавливался, как Лотоцкий, всегда в одной позе, держась рукой за клок волос, по странной игре природы торчавший у самого горла (
борода и усы у него не
росли).
И надо же что-нибудь с
бородой сделать, чтобы она
росла как-нибудь…
В настоящее время айно, обыкновенно без шапки, босой и в портах, подсученных выше колеи, встречаясь с вами по дороге, делает вам реверанс и при этом взглядывает ласково, но грустно и болезненно, как неудачник, и как будто хочет извиниться, что
борода у него
выросла большая, а он всё еще не сделал себе карьеры.
Тело айно покрыто темными волосами, которые на груди иногда
растут густо, пучками, но до мохнатости еще далеко, между тем
борода и волосатость, составляющая такую редкость у дикарей, поражали путешественников, которые по возвращении домой описывали айно, как мохнатых.
Темная синева московского неба, истыканная серебряными звездами, бледнеет,
роса засеребрится по сереющей в полумраке травке, потом поползет редкий седой туман и спокойно поднимается к небу, то ласкаясь на прощанье к дремлющим березкам, то расчесывая свою редкую
бороду о колючие полы сосен; в стороне отчетисто и звучно застучат зубами лошади, чешущиеся по законам взаимного вспоможения; гудя пройдет тяжелым шагом убежавший бык, а люди без будущего всё сидят.
Поселок этот продолжал
расти, и теперь, поддерживая пословицу: «Седина в
бороду, а бес в ребро», и глядя на волжского богатыря Николая Александровича — его иначе не называли в городке, — смело можно было ожидать, что поселок удвоится, а население его утроится по меньшей мере…
В этой улице его смущал больше всех исправник: в праздники он с полудня до вечера сидел у окна, курил трубку на длиннейшем чубуке, грозно отхаркивался и плевал за окно.
Борода у него была обрита, от висков к усам
росли седые баки, — сливаясь с жёлтыми волосами усов, они делали лицо исправника похожим на собачье. Матвей снимал картуз и почтительно кланялся.
Его глаза смотрели серьёзно и весело, скуластое лицо красиво удлинялось тёмной рамой мягких волос, они
росли от ушей к подбородку и соединялись на нём в курчавую, раздвоенную
бороду, открывая твёрдо очерченные губы с подстриженными усами.
И волосы — как сухая омела, что
вырастает на деревьях, и
борода тоже, а нос — как здоровенный сук, а морда корявая, точно поросла лишаями.
Потом у него
выросла борода, он надел длинный сюртук с розовым галстухом и, стоя рядом с толстой женщиной в жёлтом платье, крепко жмёт ей руки.
— Ах, и ты тоже Санди? Ну, милочка, какой же ты хороший, ревунок мой. Послужи, послужи девушке! Ступайте с ней. Ступай, Молли. Он твоего роста. Ты дашь ему юбку и — ну, скажем, платьишко, чтобы закутать то место, где лет через десять
вырастет борода. Юбку дашь приметную, такую, в какой тебя видали и помнят. Поняла? Ступай, скройся и переряди человека, который сам сказал, что его зовут Санди. Ему будет дверь, тебе окно. Все!
«Разве я ее, дьявола, боюсь? — думал он о смерти. — Это мне жизни жалко. Великолепная вещь, что бы там ни говорили пессимисты. А что если пессимиста повесить? Ах, жалко жизни, очень жалко. И зачем
борода у меня
выросла? Не
росла, не
росла, а то вдруг
выросла. И зачем?»
— Эх ты! — воскликнул тот, ударив мужика по плечу. — Прямой ты, брат, деревенщина, пра, деревенщина;
борода у те
выросла, а ума не вынесла; ну, статочно ли дело? Сам порассуди, кому тут увести? Ведь здесь дворник есть, ворота на ночь запирают; здесь не деревня, как ты думаешь. Знамо дело, долго ли до греха, коли не смотреть, на то, вишь, и двор держат, а ты думаешь, для чего?..
У Сергея Никанорыча на месте бакенов
выросла борода; на суде он потел, краснел и, видимо, стыдился серого халата и того, что его посадили на одну скамью с простыми мужиками.
В Обручанове все постарели; Козов уже умер, у Родиона в избе стало детей еще больше, у Володьки
выросла длинная рыжая
борода. Живут по-прежнему бедно.
Смерть — это перемена в нашем теле, самая большая, самая последняя. Перемены в нашем теле мы не переставая переживали и переживаем: то мы были голыми кусочками мяса, потом стали грудными детьми, потом повыросли волосы, зубы, потом попадали зубы —
выросли новые, потом стала
расти борода, потом мы стали седеть, плешиветь, и всех этих перемен мы не боялись.
Но когда же успела
вырасти у него
борода?
Так у юноши разверзается подбородок, чтобы дать беспрепятственный пропуск желающей
расти бороде.
Но всего замечательнее было лицо старика: совершенно оголенный череп, украшенный бахромой рыжевато-седых волос, такие же волосы
росли перьями, образуя род усов под крючковатым носом и на приближавшемся к последнему загнутом кверху подбородке, производя впечатление выщипанной
бороды. Несколько считаемых единицами желтых зубов выглядывало из-под тонких губ при разговоре и улыбке или гримасе, которая исправляла ее должность.
«Поднять хворого с одра? — думал, усмехаясь, Мамон. — Что поет нам этот лекаришка!.. Кому роком уложено жить, тот из проруби вынырнет, из-под развалин дома выпрыгнет и в гробу встанет; кому суждено умереть, того и палка Ивана Васильевича не поднимет.
Вырастил бы
бороду да спознался б с лукавым! Вот этот, батюшка, и сотню немецких лекарей заткнет за пояс. Лучше пойти к лихой бабе или к жиду с Адамовой книгой».
Вдруг перед ней, как из земли
вырос высокий, худой старик. Седые, как лунь, волосы и длинная
борода с каким-то серебристым отблеском придавали его внешнему виду нечто библейское. Выражение глаз, большею частью полузакрытых веками и опущенных долу, и все его лицо, испещренное мелкими, чуть заметными морщинками, дышало необыкновенною, неземною кротостью и далеко не гармонировало с его костюмом.
Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичок, без усов и
бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не
росли у него.