Неточные совпадения
Хлестаков. Черт его знает, что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)
Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)
Больше ничего нет?
Покамест ему подавались разные обычные в трактирах блюда, как-то: щи с слоеным пирожком, нарочно сберегаемым для проезжающих в течение нескольких неделей, мозги с горошком, сосиски с капустой, пулярка жареная, огурец соленый и вечный слоеный сладкий пирожок, всегда готовый к услугам; покамест ему все это подавалось и разогретое, и просто холодное, он заставил слугу, или полового, рассказывать всякий вздор — о том, кто содержал прежде трактир и кто теперь, и много ли дает дохода, и
большой ли
подлец их хозяин; на что половой, по обыкновению, отвечал: «О,
большой, сударь, мошенник».
Ему вдруг почему-то вспомнилось, как давеча, за час до исполнения замысла над Дунечкой, он рекомендовал Раскольникову поручить ее охранению Разумихина. «В самом деле, я, пожалуй, пуще для своего собственного задора тогда это говорил, как и угадал Раскольников. А шельма, однако ж, этот Раскольников! Много на себе перетащил.
Большою шельмой может быть со временем, когда вздор повыскочит, а теперь слишком уж жить ему хочется! Насчет этого пункта этот народ —
подлецы. Ну да черт с ним, как хочет, мне что».
— Хочу, чтоб ты меня устроил в Москве. Я тебе писал об этом не раз, ты — не ответил. Почему? Ну — ладно! Вот что, — плюнув под ноги себе, продолжал он. — Я не могу жить тут. Не могу, потому что чувствую за собой право жить подло. Понимаешь? А жить подло — не сезон. Человек, — он ударил себя кулаком в грудь, — человек дожил до того, что начинает чувствовать себя вправе быть
подлецом. А я — не хочу! Может быть, я уже
подлец, но —
больше не хочу… Ясно?
— Тришатов! — крикнул я ему, — правду вы сказали — беда! еду к
подлецу Ламберту! Поедем вместе, все
больше людей!
— Ну что ж теперь, пороть розгами, что ли, меня начнете, ведь больше-то ничего не осталось, — заскрежетал он, обращаясь к прокурору. К Николаю Парфеновичу он и повернуться уже не хотел, как бы и говорить с ним не удостоивая. «Слишком уж пристально мои носки осматривал, да еще велел,
подлец, выворотить, это он нарочно, чтобы выставить всем, какое у меня грязное белье!»
Вы умный, добрый, честный человек, а я («
подлец!» — мелькнул у него в голове чей-то явственный голос)… я ухожу, потому что не выдержу
больше этой муки.
Жил у нас в уезде купчина, миллионщик, фабрику имел кумачную,
большие дела вел. Ну, хоть что хочешь, нет нам от него прибыли, да и только! так держит ухо востро, что на-поди. Разве только иногда чайком попотчует да бутылочку холодненького разопьет с нами — вот и вся корысть. Думали мы, думали, как бы нам этого
подлеца купчишку на дело натравить — не идет, да и все тут, даже зло взяло. А купец видит это, смеяться не смеется, а так, равнодушествует, будто не замечает.
Что же бы вы думали? Едем мы однажды с Иваном Петровичем на следствие: мертвое тело нашли неподалеку от фабрики. Едем мы это мимо фабрики и разговариваем меж себя, что вот
подлец, дескать, ни на какую штуку не лезет. Смотрю я, однако, мой Иван Петрович задумался, и как я в него веру
большую имел, так и думаю: выдумает он что-нибудь, право выдумает. Ну, и выдумал. На другой день, сидим мы это утром и опохмеляемся.
Вот-с и говорю я ему: какая же, мол, нибудь причина этому делу да есть, что все оно через пень-колоду идет, не по-божески, можно сказать, а
больше против всякой естественности?"А оттого, говорит, все эти мерзости, что вы, говорит, сами скоты, все это терпите; кабы, мол, вы разумели, что
подлец подлец и есть, что его
подлецом и называть надо, так не смел бы он рожу-то свою мерзкую на свет божий казать.
Больно, должно быть, ему показалось, и он усмирел и
больше не лезет, я и опять заснул, но только прошло мало времени, а он, гляжу,
подлец, опять за свое взялся, да еще с новым искусством.
Он не узнал меня: ему стыдно было поклониться Экзархатову, — так знай же, что я презираю его еще
больше —
подлец!
— Что за подлость и что за глупость! — позеленел от злости Петр Степанович. — Я, впрочем, это предчувствовал. Знайте, что вы меня не берете врасплох. Как хотите, однако. Если б я мог вас заставить силой, то я бы заставил. Вы, впрочем,
подлец, — всё
больше и
больше не мог вытерпеть Петр Степанович. — Вы тогда у нас денег просили и наобещали три короба… Только я все-таки не выйду без результата, увижу по крайней мере, как вы сами-то себе лоб раскроите.
— А разумеется, после того как ты смел меня, духовное лицо, такую глупость спросить, — ты
больше ничего как
подлец. А ты послушай: я тебе давеча спустил, когда ты пошутил про хвостик, но уж этого ты бойся.
— Ступайте сами и узнавайте, но я к этому
подлецу больше ни шагу.
— Мелюдэ… Физиологи делают такой опыт: вырезают у голубя одну половину мозга, и голубь начинает кружиться в одну сторону, пока не подохнет. И Мелюдэ тоже кружится… А затем она очень хорошо сказала относительно
подлецов: ведь в каждом из нас притаился неисправимый
подлец, которого мы так тщательно скрываем всю нашу жизнь, — вернее, вся наша жизнь заключается в этом скромном занятии. Из вежливости я говорю только о мужчинах… Впрочем, я, кажется, впадаю в философию, а в
большом количестве это скучно.
«Тут особый счёт надобен! — вспомнились Илье внушительные слова купца Строганого. — Ежели один честен, а девять —
подлецы, никто не выигрывает, а человек пропадёт… Которых
больше, те и правы…»
За такого рода качества ему, разумеется, немало доставалось, так что от многих домов ему совсем отказали; товарищи нередко говорили ему дурака и
подлеца, но Николя не унимался и даже год от году все
больше и
больше начинал изливать из себя то, что получал он из внешнего мира посредством уха и глаза.
— Верно!
Подлец мужичок, будь он проклят! А и то надо сказать: дело свое знает. Вот пойдет осень или опять весна: тут он себя покажет… Другому бы ни за что в водополь с перевозом не управиться. Для этого случая
больше и держим…
— Муж мой дурак и
подлец, — хватила Домна Осиповна откровенно, — вы одни только понимаете, можете, если только захотите, пособить мне!.. Любви между нами не может быть, — вы, конечно, меня не любите
больше, да и я вас не люблю; впрочем, я уж и никого не люблю!..
— Положим, он жид, но он человек очень богатый и чрезвычайно честный!.. — возразил Янсутский. — Не чета этому
подлецу Хмурину. — Прежде, когда Янсутский обделывал дела с Хмуриным, то всегда того хвалил
больше, чем Офонькина, а теперь, начав с Офонькиным оперировать, превозносил его до небес!
— Я
подлец, Зинаида Афанасьевна, я
подлец и
больше ничего! — скрепил Мозгляков, и все пришло в ужаснейшее волнение. Поднялись крики удивления, негодования, но Мозгляков стоял как вкопанный, без мысли и без голосу…
— Так-с, теперь и Страшный суд не надо! Для Сашеньки с Петенькой, может быть, и Бога не надо? Нет-с, ваш Сашенька зверь, и
больше ничего! Вы читали, нет, вы читали, что этот самый Сашка Жегулев на днях помещика пытал, на огне,
подлец, жег подошвы, допытывался денег. Это как вы назовете?
— Право, ей-богу, — продолжал Масуров, — я очень склонен к дружбе. Будь я
подлец, если не готов вот так, как теперь мы сидим, прожить десять лет в деревне. Жена… приятель, — черт возьми! Чего же
больше?
Он оборотился с тем, чтобы напрямик сказать господину в мундире, что он только прикинулся статским советником, что он плут и
подлец и что он
больше ничего, как только его собственный нос…
— Да цена хорошая: червивые французишки и англичане не отходят, всё осаждают и дают цену как раз в два раза
больше самой высокой, но я им,
подлецам, разумеется, не продам.
— Н-да-с!.. Инквизиция! Утонченная, рафинированная инквизиция-с! — восклицает Ардальон. — И знаете ли, я вам скажу, надо иметь слишком твердый характер, слишком
большой запасец силы воли, чтобы не пасть духом и не сделаться
подлецом при такой инквизиции… Тут-с, батенька мой, вот уж именно что гражданское мужество нужно!.. Н-да-с!… Но уж зато же, могу сказать, и закалился же я теперь!… Теперь они могут делать со мной все, что угодно, ни шиша им от меня не добиться.
— Что делать? Написал в Лондон хозяевам и своим компаньонам, чтобы прислали денег на возвратный путь — деньги-то из карманов
подлецы вытащили, а пока живу у одного старого приятеля, капитана, судно которого стоит здесь в ожидании груза… Спасибо — приютил, одел и дал денег. Сегодня вот съехал на берег… был у доктора. Пора и на корабль. Милости просим ко мне в гости… Очень рад буду вас видеть! — прибавил старик. — «Маргарита»,
большой клипер, стоит на рейде недалеко от вашего корвета… Приезжайте…
Предположения на баке о том, что эти «
подлецы арапы», надо полагать, и змею, и ящерицу, и крысу, словом, всякую нечисть жрут, потому что их голый остров «хлебушки не родит», нисколько не помешали в тот же вечер усадить вместе с собой ужинать тех из «
подлецов», которые были в
большем рванье и не имели корзин с фруктами, а были гребцами на шлюпках или просто забрались на корвет поглазеть. И надо было видеть, как радушно угощали матросы этих гостей.
У него жених тоже упорствовать стал, в приданом заметил что-то как будто не то, так он, Клякин-то, завел его в кладовую, заперся, вынул, знаете ли, из кармана
большой револьвер с пулями, как следует заряженный, и говорит: «Побожись, говорит, перед образом, что женишься, а то, говорит, убью сию минуту,
подлец этакой.
«А шельма, однако ж, этот Раскольников! Много на себе перетащил.
Большою шельмой может быть со временем, когда вздор повыскочит, а теперь слишком уж жить ему хочется. Насчет этого пункта этот народ —
подлецы».
Подлец будет вам напевать, что вы красавица и умница, что у вас во лбу звезда, а под косой месяц, а я вам говорю: вы не умны, да-с; и вы сделали одну ошибку, став не из-за чего в холодные и натянутые отношения к вашему мужу, которого я признаю
большим чудаком, но прекрасным человеком, а теперь делаете другую, когда продолжаете эту бескровную войну не тем оружием, которым способны наилучше владеть ваши войска.
— Что, любезный, говорят?
Подлецы они оба и скареды, и
больше ничего.
— Все, батюшка, свежие раны, но главное меня раздосадовало, что
подлец Кишенский меня на это место послал, а я приехала и узнала, что он себе за комиссию взял
больше половины моего жалованья и не сказал мне.
Он ее развел, мужу-„
подлецу“ заплатил отступного чуть не сорок тысяч; развод с венчанием обошелся ему тысяч в десять, если не
больше.
— Короткую ей надгробную речь можно сказать:
подлецы мы все с вами, девчата,
больше ничего!
Я загрязню ее гораздо
больше, если буду публично требовать ее возвращения, чем похитивший ее
подлец, который, едва пройдет его минутное увлечение, прогонит ее.
— Я его
больше не хочу знать… У меня
больше нет родных — у меня только один друг на свете — это ты. У меня только одна дочь — Таня, которую я люблю всею душою, и я готов сделать все, чтобы было упрочено ее счастье, которое я же, как вор, украл у ее родителей… Семен Толстых причинил горе нашей дочери — он негодяй и
подлец и ни одного часа не может
больше оставаться под этой кровлей… Выгони его немедленно, Иннокентий, выгони… Чтобы сегодня же здесь не было его духу…
— Да. Хорошего ждала. Пять лет ждала, может,
больше. Все они, какие приходили, жаловались, что
подлецы они. Да
подлецы они и есть. Мой писатель говорил сперва, что хороший, а потом сознался, что тоже
подлец. Таких мне не нужно.