Неточные совпадения
Он
больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп — он черт знает чего плеснул туда, я должен был выбросить его за окно. Он меня морил голодом по целым дням… Чай такой странный: воняет
рыбой, а не чаем. За что ж я… Вот новость!
В промежутках он ходил на охоту, удил
рыбу, с удовольствием посещал холостых соседей, принимал иногда у себя и любил изредка покутить, то есть заложить несколько троек,
большею частию горячих лошадей, понестись с ватагой приятелей верст за сорок, к дальнему соседу, и там пропировать суток трое, а потом с ними вернуться к себе или поехать в город, возмутить тишину сонного города такой громадной пирушкой, что дрогнет все в городе, потом пропасть месяца на три у себя, так что о нем ни слуху ни духу.
Дальше набрел он на постройку дома, на кучу щепок, стружек, бревен и на кружок расположившихся около огромной деревянной чашки плотников.
Большой каравай хлеба, накрошенный в квас лук да кусок красноватой соленой
рыбы — был весь обед.
Вчера привезли свежей и отличной
рыбы, похожей на форель, и огромной. Одной стало на тридцать человек, и десятка три пронсов (раков, вроде шримсов, только
большего размера), превкусных. Погода как летняя, в полдень 17 градусов в тени, но по ночам холодно.
Рыба, с загнутым хвостом и головой, была, как и в первый раз, тут же, но только гораздо
больше прежней. Это красная толстая
рыба, называемая steinbrassen по-голландски, по-японски тай — лакомое блюдо у японцев; она и в самом деле хороша.
Плавание в южном полушарии замедлялось противным зюйд-остовым пассатом; по меридиану уже идти было нельзя: диагональ отводила нас в сторону, все к Америке. 6-7 узлов был самый
большой ход. «Ну вот вам и лето! — говорил дед, красный, весь в поту, одетый в прюнелевые ботинки, но, по обыкновению, застегнутый на все пуговицы. — Вот и акулы, вот и Южный Крест, вон и «Магеллановы облака» и «Угольные мешки!» Тут уж особенно заметно целыми стаями начали реять над поверхностью воды летучие
рыбы.
Сегодня суббота: по обыкновению, привезли провизию и помешали опять служить всенощную. Кроме зелени всякого рода,
рыбы и гомаров привезли, между прочим, маленького живого оленя или лань, за неимением свиней; говорят, что
больше нет; остались поросята, но те нужны для приплода.
В другой чашке была похлебка с
рыбой, вроде нашей селянки. Я открыл, не помню, пятую или шестую чашку: в ней кусочек
рыбы плавал в чистом совершенно и светлом бульоне, как горячая вода. Я думал, что это уха, и проглотил ложки четыре, но мне показалось невкусно. Это действительно была горячая вода — и
больше ничего.
Наконец объяснилось, что Мотыгин вздумал «поиграть» с портсмутской леди, продающей
рыбу. Это все равно что поиграть с волчицей в лесу: она отвечала градом кулачных ударов, из которых один попал в глаз. Но и матрос в своем роде тоже не овца: оттого эта волчья ласка была для Мотыгина не
больше, как сарказм какой-нибудь барыни на неуместную любезность франта. Но Фаддеев утешается этим еще до сих пор, хотя синее пятно на глазу Мотыгина уже пожелтело.
Для вас, не последних гастрономов, замечу, что здесь есть превосходная
рыба — нельма, которая играла бы
большую роль на петербургских обедах.
— Оскар? О, это безнадежно глупый человек и
больше ничего, — отвечала Агриппина Филипьевна. — Представьте себе только: человек из Петербурга тащится на Урал, и зачем?.. Как бы вы думали? Приехал удить
рыбу. Ну, скажите ради бога, это ли не идиотство?
Дерсу молча начал укладывать свою котомку. Желая показать ему, что я разделяю его мысли, я взял то, что первое мне попало под руку, — кусок сухой
рыбы и
большую головешку — и подошел к водопаду.
Большая часть
рыб была мертвой, но некоторые из них еще не утратили способности двигаться.
Больше всего здесь было пернатых. Орлы сидели около воды и лениво, не торопясь, точно сознавая свое превосходство, клевали то, что осталось от медвежьей трапезы. Особенно же много было ворон. Своим черным оперением они резко выделялись на светлой каменистой отмели. Вороны передвигались прыжками и особое предпочтение оказывали той
рыбе, которая стала уже разлагаться. По кустам шныряли сойки, они ссорились со всеми птицами и пронзительно кричали.
Енотовидная собака обитает почти по всему Уссурийскому краю, преимущественно же в западной и южной его частях, и держится главным образом по долинам около рек. Животное это трусливое, ведущее
большей частью ночной образ жизни, и весьма прожорливое. Его можно назвать всеядным; оно не отказывается от растительной пищи, но любимое лакомство его составляют
рыбы и мыши. Если летом корма было достаточно, то зимой енотовидная собака погружается в спячку.
— Нет, — говорил Дерсу, — это удэге. Китайская фанза
большой труба есть: дым высоко ходи. Из юрты дым низко ходи. Удэге
рыбу жарят.
В азарт она не приходила, а впадала
больше буколическое настроение, с восторгом вникая во все подробности бедноватого быта Лопуховых и находя, что именно так следует жить, что иначе нельзя жить, что только в скромной обстановке возможно истинное счастье, и даже объявила Сержу, что они с ним отправятся жить в Швейцарию, поселятся в маленьком домике среди полей и гор, на берегу озера, будут любить друг друга, удить
рыбу, ухаживать за своим огородом...
Вера Павловна занималась делами, иногда подходила ко мне, а я говорила с девушками, и таким образом мы дождались обеда. Он состоит, по будням, из трех блюд. В тот день был рисовый суп, разварная
рыба и телятина. После обеда на столе явились чай и кофе. Обед был настолько хорош, что я поела со вкусом и не почла бы
большим лишением жить на таком обеде.
Но внимание всех уже оставило их, оно обращено на осетрину; ее объясняет сам Щепкин, изучивший мясо современных
рыб больше, чем Агассис — кости допотопных. Боткин взглянул на осетра, прищурил глаза и тихо покачал головой, не из боку в бок, а склоняясь; один Кетчер, равнодушный по принципу к величиям мира сего, закурил трубку и говорит о другом.
Когда он, бывало, приходил в нашу аудиторию или с деканом Чумаковым, или с Котельницким, который заведовал шкапом с надписью «Materia Medica», [Медицинское вещество (лат.).] неизвестно зачем проживавшим в математической аудитории, или с Рейсом, выписанным из Германии за то, что его дядя хорошо знал химию, — с Рейсом, который, читая по-французски, называл светильню — baton de coton, [хлопчатобумажной палкой вместо: «cordon de coton» — хлопчатобумажным фитилем (фр.).] яд —
рыбой (poisson [Яд — poison;
рыба — poisson (фр.).]), а слово «молния» так несчастно произносил, что многие думали, что он бранится, — мы смотрели на них
большими глазами, как на собрание ископаемых, как на последних Абенсерагов, представителей иного времени, не столько близкого к нам, как к Тредьяковскому и Кострову, — времени, в котором читали Хераскова и Княжнина, времени доброго профессора Дильтея, у которого были две собачки: одна вечно лаявшая, другая никогда не лаявшая, за что он очень справедливо прозвал одну Баваркой, [Болтушкой (от фр. bavard).] а другую Пруденкой.
Матвей, из экономических видов, сделал отчаянный опыт превратиться в повара, но, кроме бифстека и котлет, он не умел ничего делать и потому держался
больше вещей по натуре готовых, ветчины, соленой
рыбы, молока, яиц, сыру и каких-то пряников с мятой, необычайно твердых и не первой молодости.
С часу на час ожидают из деревни подвод; Стрелкова командируют в Охотный ряд за запасами для деревни, и к полудню он уже является в
больших санях, нагруженных мукой, крупой и мерзлой
рыбой.
— Мало чего нет! Что было, то прошло! — молвил он и поник головой. Очевидно, воспоминания роями хлынули и пронеслись перед его глазами. — Здесь суп только для проформы подают. На второе что? Хотите piиce de rйsistance [
большой кусок мяса (фр.).] или с
рыбы начать?
Ах ты, сукин сын Гагарин,
Ты собака, а не барин…
Заедаешь харчевые,
Наше жалованье,
И на эти наши деньги
Ты
большой построил дом
Среди улицы Тверской
За Неглинной за рекой.
Со стеклянным потолком,
С москворецкою водой,
По фонтану ведена,
Жива
рыба пущена…
Прошло после свадьбы не
больше месяца, как по городу разнеслась страшная весть. Нагибин скоропостижно умер. Было это вскоре после обеда. Он поел какой-то ухи из соленой
рыбы и умер. Когда кухарка вошла в комнату, он лежал на полу уже похолодевший. Догадкам и предположениям не было конца. Всего удивительнее было то, что после миллионера не нашли никаких денег. Имущество было в полной сохранности, замки все целы, а кухарка показывала только одно, что хозяин ел за час до смерти уху.
Те дербинцы, которые, отбыв каторгу до 1880 г., селились тут первые, вынесли на своих плечах тяжелое прошлое селения, обтерпелись и мало-помалу захватили лучшие места и куски, и те, которые прибыли из России с деньгами и семьями, такие живут не бедно; 220 десятин земли и ежегодный улов
рыбы в три тысячи пудов, показываемые в отчетах, очевидно, определяют экономическое положение только этих хозяев; остальные же жители, то есть
больше половины Дербинского, голодны, оборваны и производят впечатление ненужных, лишних, не живущих и мешающих другим жить.
Единственное, что привлекало их на Южный Сахалин, была
рыба; она приносила им
большой доход, так как ловилась в изобилии, и айно, на которых лежала вся тяжесть труда, обходились им почти даром.
Пища у них отличается
большим разнообразием, чем у гиляков; кроме мяса и
рыбы, они едят разные растения, моллюсков и то, что итальянские нищие называют вообще frutti di mare. [плоды моря (итал.)]
Болотною и водяною дичью они не богаты; только позднею осенью отлетная птица в
больших стаях гостит на них короткое время, как будто на прощанье; зато всякая
рыба бель, кроме красной, то есть осетра, севрюги, стерляди и проч., водится в степных озерах в изобилии и отличается необыкновенным вкусом.
— Ну-ну, без тебя знаю, — успокоил его Кишкин. — Только вот тебе мой сказ, Петр Васильич… Видал, как
рыбу бреднем ловят:
большая щука уйдет, а маленькая рыбешка вся тут и осталась. Так и твое дело… Ястребов-то выкрутится: у него семьдесят семь ходов с ходом, а ты влопаешься со своими весами как кур во щи.
Рыбы поймали такое множество, какого не ожидали, и потому послали за телегой; по
большей части были серебряные и золотые лещи, ярко блиставшие на лунном свете; попалось также довольно крупной плотвы, язей и окуней; щуки, жерехи и головли повыскакали, потому что были вороваты, как утверждали рыбаки.
Отец взял самую
большую, с крепкою лесою, насадил какого-то необыкновенно толстого червяка и закинул как можно дальше: ему хотелось поймать крупную
рыбу; мы же с Евсеичем удили на средние удочки и на маленьких навозных червячков.
Крупная
рыба попадалась все отцу, а иногда и Евсеичу, потому что удили на
большие удочки и насаживали
большие куски, а я удил на маленькую удочку, и у меня беспрестанно брала плотва, если Евсеич насаживал мне крючок хлебом, или окуни, если удочка насаживалась червяком.
Всякий день кто-нибудь из охотников убивал то утку, то кулика, а Мазан застрелил даже дикого гуся и принес к отцу с
большим торжеством, рассказывая подробно, как он подкрался камышами, в воде по горло, к двум гусям, плававшим на материке пруда, как прицелился в одного из них, и заключил рассказ словами: «Как ударил, так и не ворохнулся!» Всякий день также стал приносить старый грамотей Мысеич разную крупную
рыбу: щук, язей, головлей, линей и окуней.
Я любил тогда
рыбу больше, чем птиц, потому что знал и любил рыбную ловлю, то есть уженье, каждого
большого линя, язя или головля воображал я на удочке, представляя себе, как бы он стал биться и метаться и как было бы весело вытащить его на берег.
Мне тоже захотелось выудить что-нибудь покрупнее, и хотя Евсеич уверял, что мне хорошей
рыбы не вытащить, но я упросил его дать мне удочку побольше и также насадить
большой кусок.
Евсеич приготовил мне три удочки: маленькую, среднюю и побольше, но не такую
большую, какие употреблялись для крупной
рыбы; такую я и сдержать бы не мог.
У нас поднялась страшная возня от частого вытаскиванья
рыбы и закидыванья удочек, от моих восклицаний и Евсеичевых наставлений и удерживанья моих детских порывов, а потому отец, сказав: «Нет, здесь с вами ничего не выудишь хорошего», — сел в лодку, взял свою
большую удочку, отъехал от нас несколько десятков сажен подальше, опустил на дно веревку с камнем, привязанную к лодке, и стал удить.
Странно, что моя охотничья жадность слишком скоро удовлетворилась от мысли: «Да куда же нам деваться с этой
рыбой, которой и вчера наловлено такое множество?» Впоследствии развилось во мне это чувство в
больших размерах и всегда охлаждало мою охотничью горячность.
Рыбы поймали мало, но отец выудил
большого жереха, которого мне очень захотелось посмотреть.
«Вот видишь, соколик, — говорил Евсеич, — рыбы-то стало
больше.
— Василий, — говорю я, когда замечаю, что он начинает удить
рыбу на козлах, — пусти меня на козлы, голубчик. — Василий соглашается. Мы переменяемся местами: он тотчас же начинает храпеть и разваливается так, что в бричке уже не остается
больше ни для кого места; а передо мной открывается с высоты, которую я занимаю, самая приятная картина: наши четыре лошади, Неручинская, Дьячок, Левая коренная и Аптекарь, все изученные мною до малейших подробностей и оттенков свойств каждой.
— Дедушка Лодыжкин, а дедушка, глянькось, в фонтане-то — золотые
рыбы!.. Ей-богу, дедушка, золотые, умереть мне на месте! — кричал мальчик, прижимаясь лицом к решетке, огораживающей сад с
большим бассейном посередине. — Дедушка, а персики! Вона сколько! На одном дереве!
Первые два блюда прошли почти незаметно, но когда подали уху из живых харюзов [Кто-то и почему-то окрестил эту
рыбу ученым именем — хариус; на Урале ее называют просто — харюз, и последнее название, по нашему мнению,
больше отвечает складу русской речи.
Все свое время, все заботы и всю неиспользованную способность сердца к любви и к привязанности он отдавал своим милым зверям — птицам,
рыбам и четвероногим, которых у него был целый
большой и оригинальный зверинец.
В этих приютах останавливались по
большей части иногородные купцы, приезжавшие в Москву по делам, с своей квашеной капустой, с соленой
рыбой, огурцами и прочей соленой и копченой снедью, ничего не требуя от гостиницы, кроме самовара, и ни за что не платя, кроме как за"тепло".
— Да, правда; только там судьбе не над чем забавляться,
больше забавляюсь я над нею: смотришь, то
рыба сорвется с удочки, когда уж протянул к ней руку, то дождь пойдет, когда собрался за город, или погода хороша, да самому не хочется… ну и смешно…
Нельзя было нанести ему
большего оскорбления, как явиться к нему на берег и шумом и разговором спугнуть
рыбу, которая клюет только при полной тишине и немедленно уходит, раз эта полная тишина нарушена.
— Здесь вам не постоялый двор, господин, мы обеда для проезжих не содержим. Раков сварить аль самовар поставить, а
больше нет у нас ничего.
Рыба свежая завтра лишь будет.
Конечно, такой мизерный господин для всякой женщины не
большою был находкой; но по пословице: на безрыбье и рак
рыба, сверх того, если принять в расчет собственное признание Екатерины Петровны, откровенно говорившей своим приятельницам, что она без привязанности не может жить, то весьма будет понятно, что она уступила ухаживаньям камер-юнкера и даже совершенно утешилась в потере красивого жен-премьера.