Неточные совпадения
Хвост ее
болтался в
воде, а все остальное выходило
на поверхность.
У самой реки мы встретили знакомого нам француза-гувернера в одной рубашке; он был перепуган и кричал: «Тонет! тонет!» Но прежде, нежели наш приятель успел снять рубашку или надеть панталоны, уральский казак сбежал с Воробьевых гор, бросился в
воду, исчез и через минуту явился с тщедушным человеком, у которого голова и руки
болтались, как платье, вывешенное
на ветер; он положил его
на берег, говоря: «Еще отходится, стоит покачать».
На полдороге стало темнеть, и скоро нас окутала настоящая тьма. Я уже потерял надежду, что когда-нибудь будет конец этой прогулке, и шел ощупью,
болтаясь по колена в
воде и спотыкаясь о бревна. Кругом меня и моих спутников там и сям мелькали или тлели неподвижно блуждающие огоньки; светились фосфором целые лужи и громадные гниющие деревья, а сапоги мои были усыпаны движущимися точками, которые горели, как ивановские светляки.
Он не знал также, как все это окончилось. Он застал себя стоящим в углу, куда его оттеснили, оторвав от Николаева. Бек-Агамалов поил его
водой, но зубы у Ромашова судорожно стучали о края стакана, и он боялся, как бы не откусить кусок стекла. Китель
на нем был разорван под мышками и
на спине, а один погон, оторванный,
болтался на тесемочке. Голоса у Ромашова не было, и он кричал беззвучно, одними губами...
Он нес в одной руке глиняный кувшин с
водою —
на всякий случай; сумка с хирургическими инструментами и бинтами
болталась на его левом плече.
Лужа крови. Мои руки по локоть в крови. Кровяные пятна
на простынях. Красные сгустки и комки марли. А Пелагея Ивановна уже встряхивает младенца и похлопывает его. Аксинья гремит ведрами, наливая в тазы
воду. Младенца погружают то в холодную, то в горячую
воду. Он молчит, и голова его безжизненно, словно
на ниточке,
болтается из стороны в сторону. Но вот вдруг не то скрип, не то вздох, а за ним слабый, хриплый первый крик.
Однажды, когда, играя с дядею у него
на Ядрине
на биллиарде, я
проболтался, что, раздобывшись небольшим количеством пороху, я из разысканного в гардеробном чулане пистолета пробовал стрелять воробьев, дядя приказал принести маленькое двуствольное ружье и подарил мне его, к величайшему моему восторгу; но так как ружье было кремневое, то я помню, как несколько дней спустя, я целый вечер до совершенной темноты стрелял
на реке в нырка, который при первом щелканьи замка был уже под
водою, тщетно осыпаемый запоздалою дробью.
Видно, что эти люди, пока плыли сюда
на арестантских баржах, скованные попарно наручниками, и пока шли этапом по тракту, ночуя в избах, где их тело невыносимо жгли клопы, одеревенели до мозга костей; а теперь,
болтаясь день и ночь в холодной
воде и не видя ничего, кроме голых берегов, навсегда утратили всё тепло, какое имели, и осталось у них в жизни только одно: водка, девка, девка, водка…