Неточные совпадения
Самгин замолчал, отмечая знакомых: почти бежит, толкая людей, Ногайцев, в пиджаке из чесунчи, с лицом, на котором сияют восторг и пот, нерешительно шагает длинный Иеронимов, держа себя пальцами левой руки за ухо, наклонив голову,
идет Пыльников под руку с высокой дамой в белом и в необыкновенной шляпке, важно выступает Стратонов с толстой палкой в руке, рядом с ним дергается Пуришкевич, лысенький, с бесцветной бородкой, и шагает толсторожий Марков, похожий на празднично одетого
бойца с мясной бойни.
Наш род был богатый и древний,
Но пуще отец мой возвысил его:
Заманчивей
славы героя,
Дороже отчизны — не знал ничего
Боец, не любивший покоя.
Горожане долго вполголоса спорят — надо поставить против Мишки бойца-однолетка, а однолетки, зная его ловкость, неохотно
идут.
Ему пришлось драться: он
шёл домой, обгоняемый усталыми
бойцами города, смотрел, как они щупают пальцами расшатанные зубы и опухоли под глазами, слышал, как покрякивают люди, пробуя гибкость ноющих рёбер, стараются выкашлять боль из грудей и всё плюют на дорогу красными плевками.
По льду реки, не спеша, тёмным облаком
идут на город слободские
бойцы; горожане, стоя у обрыва, присматриваются к ним, считая...
— И хорошо, что не в отца
пошел, — говорила она, — с таким
бойцом жить — без ребрышка ходить… А нам не дорога его-то разгулка, а дорога домашняя потребность.
Трудность прохода под Молоковом заключается в следующем: водяная струя бьет прямо в скалу, делая здесь угол, и
идет к следующему
бойцу, Разбойнику; барка должна пересечь эту струю под Молоковом в самом углу, чтобы дальше попасть в суводь.
Немного ниже убитой барки нам пришлось «отуриться» под
бойцом, то есть
идти дальше кормой вперед, что иногда делается в опасных местах. Барка была на волосок от гибели, и только присутствие духа и находчивость Савоськи спасли ее. Лупан тоже «отурился», а Пашка потерял кормовое поносное.
Курились башкирские огоньки, а около них башкирские батыри пели кровавую
славу погибшим
бойцам, воодушевляя всех к новым жестокостям. Кровь смывалась кровью… У Арефы сердце сжималось, когда башкиры затягивали эти свои проклятые песни.
С Михайлова дня зачинались жестокие бои на льду реки, бои
шли всю зиму, вплоть до масленой недели, и, хотя у слобожан было много знаменитых
бойцов, город одолевал численностью, наваливался тяжестью: заречные всегда бывали биты и гонимы через всю слободу вплоть до песчаных бугров — «Кобыльих ям», где зарывали дохлый скот.
Ему казалось, что так оно и было: он любил Глафиру честно и крепко, и вся жизнь его, все дни были полны этой любовью. Ради нее он торчал в городе, ничего не желая, не ища лучшей доли; для нее он укреплял за собою всячески, чем можно,
славу первого смельчака и
бойца слободы.
И вам, господа русские, вам, честное, молодое поколение, пора, наконец, проснуться от долгой русской летаргии; и вы сами с своим развитием должны же понять, что ваш первый, священный долг освободить Польшу и даже
идти за нее передовыми
бойцами, потому что, освобождая Польшу, вы освобождаете и Россию, себя освобождаете!
Спешным делом миршенские парнишки в ряд становились и, крикнув в голос «камча!»,
пошли на якимовских. А те навстречу им, но тоже с расстановками: шагнут — остановятся, еще шагнут — еще остановятся. Близко сошлись бойцы-мальчуганы, но в драку покуда не лезут, задорнее только кричат...
Давыдов, пламенный
боец,
Он вихрем в бой кровавый;
Он в мире сча́стливый певец
Вина, любви и
славы.
Кудашев скоком через ров
И лётом на стремнину;
Бросает взглядом Чернышёв
На меч и гром дружину;
Орлов отважностью орёл;
И мчит грозу ударов
Сквозь дым и огнь, по грудам тел,
В среду врагов Кайсаров.