Неточные совпадения
Оказалось, что все как-то было еще лучше, чем прежде: щечки интереснее, подбородок заманчивей, белые воротнички давали тон щеке, атласный синий галстук давал тон воротничкам; новомодные складки манишки давали тон галстуку, богатый бархатный <жилет> давал <тон> манишке, а фрак наваринского дыма с
пламенем,
блистая, как шелк, давал тон всему.
Налево, в зеленой долине,
блестела Рона, направо — зеркало озера отражало красное
пламя заходящего солнца.
Наташа похорошела, пополнела, была весела, но ни разу на лице у ней не
блеснул таинственный луч затаенного, сдержанного упоения, никогда — потерянного, безумного взгляда, которым выговаривается пожирающее душу
пламя.
Ночь была лунная и холодная. Предположения Дерсу оправдались. Лишь только солнце скрылось за горизонтом, сразу подул резкий, холодный ветер. Он трепал ветви кедровых стланцев и раздувал
пламя костра. Палатка парусила, и я очень боялся, чтобы ее не сорвало со стоек. Полная луна ярко светила на землю; снег
блестел и искрился. Голый хребет Карту имел теперь еще более пустынный вид.
Большое
пламя стояло, казалось, над водой на далеком мыске Александровской батареи и освещало низ облака дыма, стоявшего над ним, и те же, как и вчера, спокойные, дерзкие огни
блестели в море на далеком неприятельском флоте.
Миром веяло от сосен, стройных, как свечи, вытопившаяся смола
блестела золотом и янтарём, кроны их, благословляя землю прохладною тенью, горели на солнце изумрудным
пламенем. Сквозь волны зелени сияли главы церквей, просвечивало серебро реки и рыжие полосы песчаных отмелей. Хороводами спускались вниз ряды яблонь и груш, обильно окроплённых плодами, всё вокруг было ласково и спокойно, как в добром сне.
Отец стоял в синей поддёвке и жёлтой шёлковой рубахе, на складках шёлка
блестел огонь лампад, и Матвею казалось, что грудь отца охвачена
пламенем, а голова и лицо раскалились.
В тёмный час одной из подобных сцен Раиса вышла из комнаты старика со свечой в руке, полураздетая, белая и пышная; шла она, как во сне, качаясь на ходу, неуверенно шаркая босыми ногами по полу, глаза были полузакрыты, пальцы вытянутой вперёд правой руки судорожно шевелились, хватая воздух.
Пламя свечи откачнулось к её груди, красный, дымный язычок почти касался рубашки, освещая устало открытые губы и
блестя на зубах.
Невзирая на пору и время, труба в избе Силантия дымилась сильно, и в поднятых окнах
блистала широким
пламенем жарко топившаяся печь. Кроме того, на подоконниках появлялись беспрестанно доски, унизанные ватрушками, гибанцами [Гибанцы — крендели.], пирогами, или выставлялись горшки и золоченые липовые чашки с киселем, саламатою [Саламата — мучная кашица.], холодничком и кашею.
Источник заговора — византийская полулегенда, полузаклинание, где говорится о святом Сисинии, гоняющемся за демонической Гилло, у которой двенадцать имен: «волосы у ней до пят, глаза как огонь, из пасти и от всего тела исходило
пламя; она шла, сильно
блеща, безобразная видом».
Молод цвет ее ланит,
Меж ресницами
блеститПламя сонное очей...
Почти бегает взад и вперед по светлице взволнованная девушка, на разные лады обдумывая мщенье небывалой разлучнице. Лицо горит, глаза зловещим
пламенем блещут, рукава засучены, руки крепко сжаты, губы трепещут судорогами.
И вот вздох один глубже другого: рама встряхнулась на петлях, задрожало стекло, словно кому-то тесно, словно кто-то спешит на свиданье, вот даже кто-то ворвался, вот сзади Синтяниной послышался электрический треск и за спиной у нее что-то
блеснуло и все осветилось светло-голубым
пламенем.
Сумерки уже совершенно заменились темнотою ночи, над черным профилем гор зажглась яркая вечерняя зарница, над головами на светло-синем морозном небе мерцали мелкие звезды, со всех сторон краснело во мраке
пламя дымящихся костров, вблизи серели палатки и мрачно чернела насыпь нашей батареи. От ближайшего костра, около которого, греясь, тихо разговаривали наши денщики, изредка
блестела на батарее медь наших тяжелых орудий, и показывалась фигура часового в шинели внакидку, мерно двигавшегося вдоль насыпи.
Зенон почувствовал, словно море зашумело в его ушах и будто
пламя блеснуло у него перед глазами: его клонило в ее объятиях, как клонит трость под дыханием бури, но вдруг на корме пробудился повелевающий волнам и буре.
Зенон увидал его, отстранил от себя страстные руки Нефоры, рванулся к столу, и теперь Нефоре как будто
блеснуло между нею и Зеноном… что-то как нож и кровавое
пламя, а Зенон уже стоял и шатался, держась сзади руками за стол.