Неточные совпадения
Когда половой все еще разбирал
по складам записку, сам Павел Иванович Чичиков отправился посмотреть
город, которым был, как казалось, удовлетворен, ибо нашел, что
город никак не уступал другим губернским
городам: сильно
била в глаза желтая краска на каменных домах и скромно темнела серая на деревянных.
Было что-то нелепое в гранитной массе Исакиевского собора, в прикрепленных к нему серых палочках и дощечках лесов, на которых Клим никогда не видел ни одного рабочего.
По улицам машинным шагом ходили необыкновенно крупные солдаты; один из них, шагая впереди, пронзительно свистел на маленькой дудочке, другой жестоко
бил в барабан. В насмешливом, злокозненном свисте этой дудочки, в разноголосых гудках фабрик, рано
по утрам разрывавших сон, Клим слышал нечто, изгонявшее его из
города.
Она повествует ему о подвигах наших Ахиллов и Улиссов, об удали Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алеши Поповича, о Полкане-богатыре, о Калечище прохожем, о том, как они странствовали
по Руси,
побивали несметные полчища басурманов, как состязались в том, кто одним духом выпьет чару зелена вина и не крякнет; потом говорила о злых разбойниках, о спящих царевнах, окаменелых
городах и людях; наконец, переходила к нашей демонологии, к мертвецам, к чудовищам и к оборотням.
— О том, как в одном
городе городничий
бьет мещан
по зубам…
Как раз пред тем, как я Грушеньку пошел
бить, призывает меня в то самое утро Катерина Ивановна и в ужасном секрете, чтобы покамест никто не знал (для чего, не знаю, видно, так ей было нужно), просит меня съездить в губернский
город и там
по почте послать три тысячи Агафье Ивановне, в Москву; потому в
город, чтобы здесь и не знали.
— Да так, как
бьют жен. Все это знают… Ревнует он меня до смерти, — ну, такие и побои не в обиду. Прислуга разболтала
по всему
городу.
Целый день дед, бабушка и моя мать ездили
по городу, отыскивая сбежавшего, и только к вечеру нашли Сашу у монастыря, в трактире Чиркова, где он увеселял публику пляской. Привезли его домой и даже не
били, смущенные упрямым молчанием мальчика, а он лежал со мною на полатях, задрав ноги, шаркая подошвами
по потолку, и тихонько говорил...
На эти деньги можно было очень сытно прожить день, но Вяхиря
била мать, если он не приносил ей на шкалик или на косушку водки; Кострома копил деньги, мечтая завести голубиную охоту; мать Чурки была больна, он старался заработать как можно больше; Хаби тоже копил деньги, собираясь ехать в
город, где он родился и откуда его вывез дядя, вскоре
по приезде в Нижний утонувший. Хаби забыл, как называется
город, помнил только, что он стоит на Каме, близко от Волги.
Стоит только не делать глупостей, не
бить в барабан, не бегать высуня язык
по городу.
—
По городу ходят слухи, — продолжал Сергей Степаныч, — что родная дочь Василия Михайлыча Попова явилась к шефу жандармов и объявила, что отец заставляет ее ходить на их там дачах на собрания к Екатерине Филипповне, и когда она не хотела этого делать, он
бил ее за то, запирал в комнате и не кормил.
По таковом счастливом завладении он, Нечай, и бывшие с ним казаки несколько времени жили в Хиве во всяких забавах и об опасности весьма мало думали; но та ханская жена, знатно полюбя его, Нечая, советовала ему: ежели он хочет живот свой спасти, то б он со всеми своими людьми заблаговременно из
города убирался, дабы хан с войском своим тут его не застал; и хотя он, Нечай, той ханской жены наконец и послушал, однако не весьма скоро из Хивы выступил и в пути, будучи отягощен многою и богатою добычею, скоро следовать не мог; а хан, вскоре потом возвратясь из своего походу и видя, что
город его Хива разграблен, нимало не мешкав, со всем своим войском в погоню за ним, Нечаем, отправился и чрез три дня его настиг на реке, именуемой Сыр-Дарья, где казаки чрез горловину ее переправлялись, и напал на них с таким устремлением, что Нечай с казаками своими, хотя и храбро оборонялся и многих хивинцев
побил, но напоследок со всеми имевшимися при нем людьми побит, кроме трех или четырех человек, кои, ушед от того побоища, в войско яицкое возвратились и о его погибели рассказали.
Всклокоченный, грязный, с лицом, опухшим от пьянства и бессонных ночей, с безумными глазами, огромный и ревущий хриплым голосом, он носился
по городу из одного вертепа в другой, не считая бросал деньги, плакал под пение заунывных песен, плясал и
бил кого-нибудь, но нигде и ни в чем не находил успокоения.
Они ни в чем не успели; их скоро смирили, 130 человек повесили, 140
били кнутом и сослали, до 2000 разослали
по разным
городам в тюрьмы (Устрялов, том III, стр. 178).
Подьячий Шошин, один из самых близких поверенных Софии, нарядившись в белый атласный кафтан и боярскую шапку, под именем боярина Льва Кирилловича Нарышкина в июле 1688 года ездил
по ночам
по Земляному
городу, с несколькими сообщниками, также переряженными, и до полусмерти
бил обухами и кистенями караульных стрельцов при Мясницких и Покровских воротах.
И им тех
городов дворян и детей боярских, велети имая приведчи к себе и
бить велеть
по торгом кнутом и сажать в тюрьму; а из тюрьмы выимая велети их давать на крепкие поруки с записьми, что им быти с ними на государеве службе; и отписывать поместья и приказывать беречь до государева указу, и отписных поместий крестьянам слушать их ни в чем не велеть».
Они начали злобно дергать, рвать,
бить его, точно псы отсталого волка, выли, кричали, катались
по земле темною кучею, а на них густо падали хлопья снега, покрывая весь
город белым покровом долгой и скучной зимы.
Развелось много собак, и городское начальство велело
бить всех собак
по городу».
С тех пор римляне в память этого дня завели у себя праздник. Жрецы идут наряженные
по городу; один из них несет гуся, а за ним на веревке тащат собаку. И народ подходит к гусю и кланяется ему и жрецу: для гусей дают дары, а собаку
бьют палками до тех пор, пока она не издохнет.
Леска дурак
Повадился в кабак,
Там его
били,
Били, колотили
Во три дубины,
Четвертый костыль
По зубам вострил,
Пята дубина
По бокам возила,
Шесто колесо
Всего Леску разнесло,
По всем
городам,
По всем сёлкам, деревням.
— Д-да, картина, во всяком случае, довольно умилительная: мы работаем, выбиваясь из сил, втрое больше прежнего, а «братья» — постояльцы
бьют себе баклуши на готовых хлебах… Воображаю, какую массу «братьев» мы расплодим
по городу!
За поселком, под шоссейным мостом, чабаны нашли труп застреленного татарина. Спина его была исполосована стальными шомполами. Узнали председателя ревкома соседней татарской деревни. Сгубил его георгиевский его крест, который он нацепил, чтобы умилостивить белых. Накануне вечером казаки, гнавшие арестованных в
город, пили вино в кофейне Аврамиди. Урядник
бил татарина
по щекам и говорил...
— Отчего надоесть… Они разнообразят удовольствия… Несколько вечеров извозничают, а то садятся в тройки и летят
по городу из конца в конец,
бьют стекла в окнах саблями и палашами, скандал, свистки полиции, а они на лихих лошадях уезжают в карьер; а то примутся тушить уличные фонари особо приспособленными для того палками…
Опечатали церкви, монастыри в
городе и окрестностях, связали иноков и священников, взыскали с каждого из них
по двадцать рублей, а кто не мог заплатить сей пени, того ставили на правеж: всенародно
били, секли с утра до вечера.
Андрей Андреевич Сидоров получил в наследство от своей мамаши четыре тысячи рублей и решил открыть на эти деньги книжный магазин. А такой магазин был крайне необходим.
Город коснел в невежестве и в предрассудках; старики только ходили в баню, чиновники играли в карты и трескали водку, дамы сплетничали, молодежь жила без идеалов, девицы день-деньской мечтали о замужестве и ели гречневую крупу, мужья
били своих жен, и
по улицам бродили свиньи.
С простым народом он умел обращаться и часто переряженным ходил
по городу, заходя в герберги, австерии и трактиры, затевал драку, любил
побить кого-нибудь и даже самому быть побитым.