Неточные совпадения
«Ну, ребята, — сказал комендант, — теперь отворяй
ворота,
бей в барабан.
Смерть у них приключалась от вынесенного перед тем из дома покойника головой, а не ногами из
ворот; пожар — от того, что собака выла три ночи под окном; и они хлопотали, чтоб покойника выносили ногами из
ворот, а ели все то же, по стольку же и спали по-прежнему на голой траве; воющую собаку
били или сгоняли со двора, а искры от лучины все-таки сбрасывали
в трещину гнилого пола.
Она увидела, что идет домой, когда прошла уже
ворота Пажеского корпуса, взяла извозчика и приехала счастливо,
побила у двери отворившего ей Федю, бросилась к шкапчику,
побила высунувшуюся на шум Матрену, бросилась опять к шкапчику, бросилась
в комнату Верочки, через минуту выбежала к шкапчику, побежала опять
в комнату Верочки, долго оставалась там, потом пошла по комнатам, ругаясь, но
бить было уже некого: Федя бежал на грязную лестницу, Матрена, подсматривая
в щель Верочкиной комнаты, бежала опрометью, увидев, что Марья Алексевна поднимается,
в кухню не попала, а очутилась
в спальной под кроватью Марьи Алексевны, где и пробыла благополучно до мирного востребования.
Когда я увидел его впервые, мне вдруг вспомнилось, как однажды, давно, еще во время жизни на Новой улице, за
воротами гулко и тревожно
били барабаны, по улице, от острога на площадь, ехала, окруженная солдатами и народом, черная высокая телега, и на ней — на скамье — сидел небольшой человек
в суконной круглой шапке,
в цепях; на грудь ему повешена черная доска с крупной надписью белыми словами, — человек свесил голову, словно читая надпись, и качался весь, позванивая цепями.
Вспоминая эти сказки, я живу, как во сне; меня будит топот, возня, рев внизу,
в сенях, на дворе; высунувшись
в окно, я вижу, как дед, дядя Яков и работник кабатчика, смешной черемисин Мельян, выталкивают из калитки на улицу дядю Михаила; он упирается, его
бьют по рукам,
в спину, шею, пинают ногами, и наконец он стремглав летит
в пыль улицы. Калитка захлопнулась, гремит щеколда и запор; через
ворота перекинули измятый картуз; стало тихо.
Входит он на широкий двор,
в ворота широкие, растворенные; дорога пошла из белого мрамора, а по сторонам
бьют фонтаны воды высокие, большие и малые.
— А я и сам не знаю, за что, — отвечал со вздохом Ваня. — Я на дворе играл, а он стоял на крыльце; ну, я ему говорю: «Давай, говорю, играть»; а он как пхнет меня: «Я-те лукну!» — говорит, такой серчалый!.. Потом он опять говорит: «Ступай, говорит, тебя тятька кличет». Я поглядел
в ворота: вижу, ты меня не кличешь, и опять стал играть; а он опять: «Тебя, говорит, тятька кличет; ступай!» Я не пошел… что мне!.. Ну, а он тут и зачал меня
бить… Я и пошел…
Когда к
вороту станут человек шестьдесят, сила давления получается страшная, причем сплошь и рядом лопается снасть.
В последнем случае народ
бьет и концом порвавшейся снасти, и жердями самого
ворота. Бурлаки, конечно, отлично знают все опасности работы
воротом, и, чтобы заставить их работать на нем, прежде всего пускают
в ход все ту же водку, этот самый страшный из всех двигателей. Субъектам, вроде Гришки, Бубнова и Кравченки, работа
воротом — настоящий праздник.
Подьячий Шошин, один из самых близких поверенных Софии, нарядившись
в белый атласный кафтан и боярскую шапку, под именем боярина Льва Кирилловича Нарышкина
в июле 1688 года ездил по ночам по Земляному городу, с несколькими сообщниками, также переряженными, и до полусмерти
бил обухами и кистенями караульных стрельцов при Мясницких и Покровских
воротах.
— Ты на своего дяденьку Ивана Леонтьевича не очень смотри: они
в Ельце все колобродники. К ним даже и
в дома-то их ходить страшно: чиновников зазовут угощать, а потом
в рот силой льют, или выливают за
ворот, и шубы спрячут, и
ворота запрут, и запоют: «Кто не хочет пить — того будем
бить». Я своего братца на этот счет знаю.
Но под страстной понедельник, поздно вечером, вдруг раздался зловещий стук
в ворота; кто-то
бил в калитку, как
в бочку: бум! бум! бум!
Впереди шли солдаты, сзади четыре колодника
в цепях. У двух колодников
в руках были длинные железные крючья и у двух дубины. Перед нашими
воротами один колодник крючком зацепил дворную собачонку, притянул ее на середину улицы, а другой колодник стал
бить ее дубиной. Собачонка визжала ужасно, а колодники кричали что-то и смеялись. Колодник с крючком перевернул собачонку, и когда увидал, что она издохла, он вынул крючок и стал оглядываться, нет ли еще собаки.
Завидя работников, приходивших друг за другом
в деревню, Асаф уже без счету стал колотить
в свои
ворота, ровно всполох
бить.
— Вот что. Пошли тотчас с моим гонцом князя Холмского
в Тверь и вели ему скорее, именем твоим, отпереть
ворота городские великому князю московскому Ивану Васильевичу и
бить ему челом от тверчан как своему законному государю.
Курили и курили ладаном так, что можно было
в нем задохнуться, пели молебны с окроплением богоявленскою водой двора, жилого и нежилого строения, водрузили над
воротами и над всеми входами медные кресты с святыми изображениями, и чаще с изображением святого Никиты, который дубинкою
побивает беса, и водворили божье милосердие.
— Я приехал… был у Ивана Васильевича… Тверь моя родина… я отказался идти… Но слышишь? стучат
в ворота, будто
бьют в набат. Избавь от желез, от черного позора…
Таков он был во всех случаях жизни: ныне, из тщеславия, готов играть своею жизнью на концах копьев, пуститься
в новый крестовый поход, завтра не дотронется до булавки, не замарает ноги, чтобы спасти погибающего; ныне, у ног врага, которого вчера
бил, целует у него руку, завтра готов повторить с ним римскую сцену, если б она опять представилась; ныне сажает вас на первое место за своей трапезой, осыпает вас всеми почетными именами, вытаскивая их из словаря приличия и уважения; завтра, по первому намеку прохожего цыгана, без всяких исследований, оборотится к вам спиной, заставит вас ждать у
ворот своего замка, если вы имеете
в нем нужду, и встретит вас с своей баронской высоты словами: «Здорово, любезный мой!» Такие характеры нередки.
Весь глубокомысленный план о том, чтоб отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к
воротам и стал бы по голове
бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать
в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но и этого нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.