Неточные совпадения
Хотя в ее косвенных взглядах я читал что-то дикое и подозрительное, хотя в ее улыбке было что-то неопределенное, но такова сила предубеждений: правильный нос свел меня с
ума; я вообразил, что нашел Гётеву Миньону, это причудливое создание его немецкого воображения, — и точно, между ими было много сходства: те же быстрые переходы от величайшего
беспокойства к полной неподвижности, те же загадочные речи, те же прыжки, странные песни…
Какая бы горесть ни лежала на сердце, какое бы
беспокойство ни томило мысль, все в минуту рассеется; на душе станет легко, усталость тела победит тревогу
ума.
Подумаешь, как счастье своенравно!
Бывает хуже, с рук сойдет;
Когда ж печальное ничто на
ум не йдет,
Забылись музыкой, и время шло так плавно;
Судьба нас будто берегла;
Ни
беспокойства, ни сомненья…
А горе ждет из-за угла.
Однако ж, как ни ясен был
ум Ольги, как ни сознательно смотрела она вокруг, как ни была свежа, здорова, но у нее стали являться какие-то новые, болезненные симптомы. Ею по временам овладевало
беспокойство, над которым она задумывалась и не знала, как растолковать его себе.
Она была покойна, свежа. А ему втеснилось в душу, напротив,
беспокойство, желание узнать, что у ней теперь на
уме, что в сердце, хотелось прочитать в глазах, затронул ли он хоть нервы ее; но она ни разу не подняла на него глаз. И потом уже, когда после игры подняла, заговорила с ним — все то же в лице, как вчера, как третьего дня, как полгода назад.
Сам приучил его говорить с собою, всегда, однако, дивясь некоторой бестолковости или, лучше сказать, некоторому
беспокойству его
ума и не понимая, что такое «этого созерцателя» могло бы так постоянно и неотвязно беспокоить.
Ум, сердце озарялись необыкновенным светом; все волнения, все сомнения его, все
беспокойства как бы умиротворялись разом, разрешались в какое-то высшее спокойствие, полное ясной, гармоничной радости и надежды, полное разума и окончательной причины.
Это всегдашнее
беспокойство, выказывавшееся хоть и молча, но видимо; эта странная горячность и нетерпеливость иногда невольно высказанных надежд, подчас до того неосновательных, что они как бы походили на бред, и, что более всего поражало, уживавшихся нередко в самых практических, по-видимому,
умах, — все это придавало необыкновенный вид и характер этому месту, до того, что, может быть, эти-то черты и составляли самое характерное его свойство.
Разорились, оскудели и
умом, и спокойствием, и неведомо до чего бы мы дошли, если бы вдруг не появилось среди нас новое лицо, которое, может быть, еще худшие
беспокойства наделало, но, однако, дало толчок к развязке.
— Невмоготу было, матушка, истинно невмоготу, — сдержанно и величаво ответила Манефа. — Поверь слову моему, мать Таисея, не в силах была добрести до тебя… Через великую силу и по келье брожу… А сколько еще хлопот к послезавтраму!.. И то с
ума нейдет, о чем будем мы на Петров день соборовать… И о том гребтится, матушка, хорошенько бы гостей-то угостить, упокоить бы… А Таифушки нет, в отлучке… Без нее как без рук… Да тут и
беспокойство было еще — наши-то богомолки ведь чуть не сгорели в лесу.
Ум, сердце озарялись необыкновенным светом; все волнения, все сомнения его, все
беспокойства как бы умиротворялись разом, разрешались в какое-то высшее спокойствие, полное ясной, гармонической радости и надежды».
И тут слабый
ум Егорки, не поддерживаемый Марфуткою, опять начал склоняться к обвинению во всем домашнем
беспокойстве черта.
«Он умер», — мелькало в его
уме, и это обстоятельство отчасти уменьшало его
беспокойство за свою честь, за доброе имя.
В глазах его с проницательностью
ума спорило, однако ж,
беспокойство сильных страстей; редко сходила с губ его усмешка осуждения.