Неточные совпадения
Цветы и ленты на шляпе, вся веселится бурлацкая ватага, прощаясь с любовницами и женами, высокими, стройными, в монистах и лентах; хороводы, песни, кипит вся площадь, а носильщики между тем при криках, бранях и понуканьях, нацепляя крючком по девяти пудов себе на спину, с шумом сыплют горох и пшеницу в глубокие суда, валят кули с овсом и крупой, и далече виднеют по всей площади кучи наваленных в пирамиду, как ядра, мешков, и громадно выглядывает весь хлебный арсенал, пока не перегрузится весь в глубокие суда-суряки [Суда-суряки — суда, получившие свое название от реки Суры.] и не понесется гусем вместе с весенними льдами
бесконечный флот.
Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце не скрылось в могиле,
цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том великом спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни
бесконечной…
Правда: комнатка твоя выходила в сад; черемухи, яблони, липы сыпали тебе на стол, на чернильницу, на книги свои легкие
цветки; на стене висела голубая шелковая подушечка для часов, подаренная тебе в прощальный час добренькой, чувствительной немочкой, гувернанткой с белокурыми кудрями и синими глазками; иногда заезжал к тебе старый друг из Москвы и приводил тебя в восторг чужими или даже своими стихами; но одиночество, но невыносимое рабство учительского звания, невозможность освобождения, но
бесконечные осени и зимы, но болезнь неотступная…
Но тогда я отчетливо видел все эти звезды, различал их переменные
цвета и, главное, ощутил взволнованной детской душой глубину этой бездны и
бесконечное число ее живых огней, уходящих в неведомую, таинственную синюю даль…
Неравнодушно смотрел я на эту картину и со страхом замечал, что ветерок, который сначала едва тянул с восхода, становился сильнее и что поверхность Волги беспрестанно меняла свой
цвет, то темнела, то светлела, — и крупная рябь
бесконечными полосами бороздила ее мутную воду.
Сидя весь день на палубе, она смотрела то на
бесконечную даль моря, то внимательно вглядывалась в странный для нее
цвет морской воды.
Я любил, бывало, засматриваться на такую бумагу, как засмотрелся, едучи, и на полосу заката, и вовсе не заметил, как она угасла и как пред остановившимся внезапно экипажем вытянулась черная полоса каких-то городулек, испещренных огненными точками красного
цвета, отражавшегося длинными и острыми стрелками на темных лужах шоссе, по которым порывистый ветер гнал
бесконечную рябь.
Представьте себе четвероугольное туловище, которое едва могло держаться в равновесии на двух коротких и кривых ногах; величественно закинутую назад голову в превысокой косматой шапке, широкое, багровое лицо; огромные, оловянного
цвета, круглые глаза; вздернутый нос, похожий на луковицу, и
бесконечные усы, которые не опускались книзу и не подымались вверх, но в прямом, горизонтальном направлении, казалось, защищали надутые щеки, разрумяненные природою и частым употреблением горелки.
Гаврила смотрел ему вслед до поры, пока он не исчез в дожде, все гуще лившем из туч тонкими,
бесконечными струйками и окутывавшем степь непроницаемой стального
цвета мглой.
Вдруг она вырвалась из их толпы, и море —
бесконечное, могучее — развернулось перед ними, уходя в синюю даль, где из вод его вздымались в небо горы облаков — лилово-сизых, с желтыми пуховыми каймами по краям, зеленоватых,
цвета морской воды, и тех скучных, свинцовых туч, что бросают от себя такие тоскливые, тяжелые тени.
В небольшую щель, образовавшуюся в тыну, мне отлично была видна такая картина: на лесенке крыльца сидел в одном жилете сам о. Андроник, он был немного навеселе и улыбался своей широчайшей и добродушнейшей улыбкой; посредине двора нетвердыми шагами ходил Асклипиодот, сильно заплетаясь в своем
бесконечном подряснике
цвета Bismark-furioso.
Туманная, наклонная к созерцанию и мистицизму фантазия германских народов развернулась во всем своем
бесконечном характере, приняв в себя и переработав христианство; но с тем вместе она придала религии национальный
цвет, и христианство могло более дать, нежели романтизм мог взять; даже то, что было взято ею, взято односторонно и, развившись — развилось на счет остальных сторон.
Нет, это было совсем не похоже на ту марсельезу, которую скрепя сердце разрешил играть градоначальник в неделю франко-русских восторгов. По улицам ходили
бесконечные процессии с красными флагами и пением. На женщинах алели красные ленточки и красные
цветы. Встречались совсем незнакомые люди и вдруг, светло улыбнувшись, пожимали руки друг другу…
Бирюзовый
цвет воды, какого она раньше никогда не видала, небо, берега, черные тени и безотчетная радость, наполнявшая ее душу, говорили ей, что из нее выйдет великая художница и что где-то там за далью, за лунной ночью, в
бесконечном пространстве ожидают ее успех, слава, любовь народа…
У печки возилась с самоваром, вероятно, сноха Гаврилы Ивановича, молодая, но очень худая женщина с землистым
цветом лица; у окна с прялкой сидела какая-то старуха в синем изгребном дубасе и, не торопясь, тянула
бесконечную нитку.
Акулина перелезла через околицу и почти машинально своротила на проселок, огибавший
бесконечное поле ржи, только что золотившейся от
цвета.
Постепенно, однако, былые воспоминания потянулись
бесконечной вереницей в моих мыслях… Мне вспомнился чудесный розовый день… шумный пир… возгласы тулумбаши… бледная, тоненькая девушка… мой храбрый красавец папа, бесстрашно несшийся на диком коне… И надо всем этим море
цветов и море лучей…
Если бы человек не умел определять расстояние предметов, не смотрел бы, располагая предметы в перспективе, а признавал бы бóльшую простоту и определенность очертаний и
цвета предмета большей степенью видимости, то самым простым и видимым для такого человека представлялось бы
бесконечное небо, потом уже менее видимыми предметами представлялись бы для него сложные очертания горизонта, потом еще менее видимыми представлялись бы ему еще более сложные по
цветам и очертаниям дома, деревья, потом еще менее видимым представлялась бы ему своя движущаяся пред глазами рука, и самым невидимым представлялся бы ему свет.
Ни на озере, ни на горах, ни на небе ни одной цельной линии, ни одного цельного
цвета, ни одного одинакового момента, везде движение, несимметричность, причудливость,
бесконечная смесь и разнообразие теней и линий, и во всем спокойствие, мягкость, единство и необходимость прекрасного.
Среди грома рукоплесканий окружающих крик
бесконечной любви и счастия вырвался из ее груди и она, как подкошенный
цветок, упала на руки подскочивших кавалеров.