Неточные совпадения
За
стулом в
белом галстуке
Ипат, дворовый преданный,
Обмахивает мух.
Он в
белой рубашке сидел верхом на
стуле, хмурился глазами и улыбался ртом.
Катерина Ивановна бросилась к окну; там, на продавленном
стуле, в углу, установлен был большой глиняный таз с водой, приготовленный для ночного мытья детского и мужниного
белья.
— Ich danke, [Благодарю (нем.).] — сказала та и тихо, с шелковым шумом, опустилась на
стул. Светло-голубое с
белою кружевною отделкой платье ее, точно воздушный шар, распространилось вокруг
стула и заняло чуть не полкомнаты. Понесло духами. Но дама, очевидно, робела того, что занимает полкомнаты и что от нее так несет духами, хотя и улыбалась трусливо и нахально вместе, но с явным беспокойством.
В большой комнате на крашеном полу крестообразно лежали темные ковровые дорожки, стояли кривоногие старинные
стулья, два таких же стола; на одном из них бронзовый медведь держал в лапах стержень лампы; на другом возвышался черный музыкальный ящик; около стены, у двери, прижалась фисгармония, в углу — пестрая печь кузнецовских изразцов, рядом с печью —
белые двери...
В дверях буфетной встала Алина, платье на ней было так ослепительно
белое, что Самгин мигнул; у пояса — цветы, гирлянда их спускалась по бедру до подола, на голове — тоже цветы, в руках блестел веер, и вся она блестела, точно огромная рыба. Стало тихо, все примолкли, осторожно отодвигаясь от нее. Лютов вертелся, хватал
стулья и бормотал...
Точно уколотый или внезапно вспомнив нечто тревожное, Диомидов соскочил со
стула и начал молча совать всем руку свою. Клим нашел, что Лидия держала эту слишком
белую руку в своей на несколько секунд больше, чем следует. Студент Маракуев тоже простился; он еще в комнате молодецки надел фуражку на затылок.
Иноков подошел к Робинзону, угрюмо усмехаясь, сунул руку ему, потом Самгину, рука у него была потная, дрожала, а глаза странно и жутко
побелели, зрачки как будто расплылись, и это сделало лицо его слепым. Лакей подвинул ему
стул, он сел, спрятал руки под столом и попросил...
Пузатый комод и на нем трюмо в форме лиры, три неуклюжих
стула, старенькое на низких ножках кресло у стола, под окном, — вот и вся обстановка комнаты. Оклеенные
белыми обоями стены холодны и голы, только против кровати — темный квадрат небольшой фотографии: гладкое, как пустота, море, корма баркаса и на ней, обнявшись, стоят Лидия с Алиной.
— Пусти, дурак, — тоже негромко пробормотала Дуняша, толкнула его плечом. — Ничего не понимают, — прибавила она, протаскивая Самгина в дверь. В комнате у окна стоял человек в
белом с сигарой в зубах, другой, в черном, с галунами, сидел верхом на
стуле, он строго спросил...
Диомидов, в ярко начищенных сапогах с голенищами гармоникой, в черных шароварах, в длинной,
белой рубахе, помещался на
стуле, на высоте трех ступенек от земли; длинноволосый, желтолицый, с Христовой бородкой, он был похож на икону в киоте. Пред ним, на засоренной, затоптанной земле двора, стояли и сидели темно-серые люди; наклонясь к ним, размешивая воздух правой рукой, а левой шлепая по колену, он говорил...
— Нет, покорнейше благодарю; некогда покладываться, — отвечала она, уклоняясь опять от
стула. — Сегодня стирка у нас; надо все
белье приготовить.
Они прошли через сени, через жилую избу хозяев и вошли в заднюю комнатку, в которой стояла кровать Марка. На ней лежал тоненький старый тюфяк, тощее ваточное одеяло, маленькая подушка. На полке и на столе лежало десятка два книг, на стене висели два ружья, а на единственном
стуле в беспорядке валялось несколько
белья и платья.
Она не стыдливо, а больше с досадой взяла и выбросила в другую комнату кучу
белых юбок, принесенных Мариной, потом проворно прибрала со
стульев узелок, брошенный, вероятно, накануне вечером, и подвинула к окну маленький столик. Все это в две, три минуты, и опять села перед ним на
стуле свободно и небрежно, как будто его не было.
В комнату вошел, или, вернее, вскочил — среднего роста, свежий, цветущий, красиво и крепко сложенный молодой человек, лет двадцати трех, с темно-русыми, почти каштановыми волосами, с румяными щеками и с серо-голубыми вострыми глазами, с улыбкой, показывавшей ряд
белых крепких зубов. В руках у него был пучок васильков и еще что-то бережно завернутое в носовой платок. Он все это вместе со шляпой положил на
стул.
Показался свет и рука, загородившая огонь. Вера перестала смотреть, положила голову на подушку и притворилась спящею. Она видела, что это была Татьяна Марковна, входившая осторожно с ручной лампой. Она спустила с плеч на
стул салоп и шла тихо к постели, в
белом капоте, без чепца, как привидение.
Судебный пристав тотчас к нему приблизился. Алеша вдруг вскочил и закричал: «Он болен, не верьте ему, он в
белой горячке!» Катерина Ивановна стремительно встала со своего
стула и, неподвижная от ужаса, смотрела на Ивана Федоровича. Митя поднялся и с какою-то дикою искривленною улыбкой жадно смотрел и слушал брата.
Пришел вотчим в парусиновом пиджаке, в
белой фуражке. Бесшумно взял
стул, понес его к постели матери и вдруг, ударив
стулом о пол, крикнул громко, как медная труба...
Апраксея долго терла и мыла ее, стирая ее, как
белье, прежде чем положила ее в кастрюлю; когда она, наконец, сварилась, Антон накрыл и убрал стол, поставил перед прибором почерневшую солонку аплике о трех ножках и граненый графинчик с круглой стеклянной пробкой и узким горлышком; потом доложил Лаврецкому певучим голосом, что кушанье готово, — и сам стал за его
стулом, обвернув правый кулак салфеткой и распространяя какой-то крепкий, древний запах, подобный запаху кипарисового дерева.
Белый деревянный столик был обколот ловко собранной
белой кисеей, на окнах тоже были чистые занавески, детская кроватка под зеленым ситцевым пологом, сундук, несколько игрушек на полу, пять
стульев, крашеный столик, диван и на стене деревянная вешалка, закрытая
белою простынею, — это было все убранство жилища Полины Петровны и ее ребенка.
Дом двухэтажный, зеленый с
белым, выстроен в ложнорусском, ёрническом, ропетовском стиле, с коньками, резными наличниками, петухами и деревянными полотенцами, окаймленными деревянными же кружевами; ковер с
белой дорожкой на лестнице; в передней чучело медведя, держащее в протянутых лапах деревянное блюдо для визитных карточек; в танцевальном зале паркет, на окнах малиновые шелковые тяжелые занавеси и тюль, вдоль стен
белые с золотом
стулья и зеркала в золоченых рамах; есть два кабинета с коврами, диванами и мягкими атласными пуфами; в спальнях голубые и розовые фонари, канаусовые одеяла и чистые подушки; обитательницы одеты в открытые бальные платья, опушенные мехом, или в дорогие маскарадные костюмы гусаров, пажей, рыбачек, гимназисток, и большинство из них — остзейские немки, — крупные, белотелые, грудастые красивые женщины.
Несколько
стульев, комод для
белья, на нем маленькое зеркало, сундук с платьем, часы на стене и две иконы в углу — вот и все.
Благодаря яркому освещению эта большая комната с голыми стенами, оклеенными
белыми обоями, с венскими
стульями по бокам, с тюлевыми занавесками на окнах, казалась особенно пустой.
Полина села за рояль, а княжна стала у чей за
стулом и, слегка облокотившись на спинку его, начала перевертывать ноты своею
белой, античной формы ручкою.
На эстраде, на пустой эстраде, куда до сей минуты обращались все взоры и все ожидания и где только и видели небольшой стол, пред ним
стул, а на столе стакан воды на серебряном подносике, — на пустой эстраде вдруг мелькнула колоссальная фигура капитана Лебядкина во фраке и в
белом галстуке.
Комната ее вечно оставалась неприбранною; постель стояла в беспорядке; принадлежности
белья и туалета валялись разбросанные по
стульям и на полу.
При этом Николай Афанасьевич вдруг заморгал частенько своими тонкими веками и, проворно соскочив со
стула, отбежал в уголок, где утер
белым платочком глаза и возвратился со стыдливою улыбкой на свое место. Снова усевшись, он начал совсем другим, торжественным голосом, очень мало напоминавшим прежний...
Комната была просторная. В ней было несколько кроватей, очень широких, с
белыми подушками. В одном только месте стоял небольшой столик у кровати, и в разных местах — несколько
стульев. На одной стене висела большая картина, на которой фигура «Свободы» подымала свой факел, а рядом — литографии, на которых были изображены пятисвечники и еврейские скрижали. Такие картины Матвей видел у себя на Волыни и подумал, что это Борк привез в Америку с собою.
В Людмилиной горнице было просторно, весело и светло от двух больших окон в сад, слегка призадернутых легким, желтоватым тюлем. Пахло сладко. Все вещи стояли нарядные и светлые.
Стулья и кресла были обиты золотисто-желтою тканью с
белым, едва различаемым узором. Виднелись разнообразные скляночки с духами, с душистыми водами, баночки, коробочки, веера и несколько русских и французских книжек.
Он постоянно становится за
стулом генеральши и ужасно любит сахар. Когда ему дадут сахарцу, он тут же сгрызает его своими крепкими,
белыми, как молоко, зубами, и неописанное удовольствие сверкает в его веселых голубых глазах и на всем его хорошеньком личике.
Как новичок, я забрался слишком рано и в течение целого часа мог любоваться лепным потолком громадной министерской залы, громадным столом, покрытым зеленым сукном, листами
белой бумаги, которые были разложены по столу перед каждым
стулом, — получалась самая зловещая обстановка готовившегося ученого пиршества.
Дома он увидел на
стуле зонтик, забытый Юлией Сергеевной, схватил его и жадно поцеловал. Зонтик был шелковый, уже не новый, перехваченный старою резинкой; ручка была из простой,
белой кости, дешевая. Лаптев раскрыл его над собой, ему казалось, что около него даже пахнет счастьем.
Илья понял вопрос. Он круто повернулся на
стуле от злобы к этому человеку в ослепительно
белой рубашке, к его тонким пальцам с чистыми ногтями, к золоту его очков и острым, тёмным глазам. Он ответил вопросом...
Его красивая, статная фигура, даже пальцы его
белых рук замерли на красном фоне спинки
стула. Он как-то застыл. Казалось, что глаза ничего не видят перед собой или видят то, что не видит никто, или недвижно ищут ответа невозможного.
Хозяин в ночном
белье, сидя на
стуле у дивана, наливал вино в стакан, рука у него дрожала и клок седых волос на подбородке тоже дрожал.
— Здравствуйте, m-r Долинский! — сказала она, радушно протягивая ему свою длинную
белую руку. — Берите
стул и садитесь. Maman еще не вышла, а брата нет дома — поскучайте со мною.
Акушерка тоже была довольно нарядна и довольно весела; но зато Миклаков, в новом своем фраке, в новом
белье и
белом даже галстуке, сидел мрачный в зале на
стуле.
Зарецкой кивнул в знак согласия головою, а девочка села на
стул и принялась снова вязать свой
белый бумажный колпак с синими полосками.
— Грохов, вы были всегда так добры ко мне, и я приехала просить вашей помощи!.. — проговорила Домна Осиповна, опускаясь от волнения и усталости на
стул; слезы текли по ее щекам и делали борозды на
белилах.
Один мой знакомый, много покатавшийся на своем веку по России, сделал замечание, что если в станционной комнате на стенах висят картинки, изображающие сцены из «Кавказского пленника» или русских генералов, то лошадей скоро достать можно; но если на картинках представлена жизнь известного игрока Жоржа де Жермани, то путешественнику нечего надеяться на быстрый отъезд: успеет он налюбоваться на закрученный кок,
белый раскидной жилет и чрезвычайно узкие и короткие панталоны игрока в молодости, на его исступленную физиономию, когда он, будучи уже старцем, убивает, высоко взмахнув
стулом, в хижине с крутою крышей, своего сына.
Саша неприятно улыбнулся и, ничего не ответив, заложил руки в карманы и стал ходить по комнате, то пропадая в тени, то весь выходя на свет; и серая куртка была у него наверху расстегнута, открывая кусочек
белой рубашки — вольность, которой раньше он не позволял себе даже один. Елена Петровна и сама понимала, что говорит глупости, но уж очень ей обидно было за второй самовар; подобралась и, проведя рукой по гладким волосам, спокойно села на Сашин
стул.
Его бархатная куртка была расстегнута у самого горла, обнажая
белый треугольник сорочки, одна нога отставлена далеко, другая — под
стулом, а лицо думало, смотря мимо меня; в этой позе заполнил он собой всю маленькую каюту.
У неё была какая-то особенно раздражавшая страсть к чистоте: садясь на
стул, она обмахивала его платочком, от неё так крепко пахло духами, что хотелось чихать; её бесцеремонная, обидная брезгливость ко всему в доме вызывала у Артамонова желание возместить дочери за всё, чем она раздражала его; он при ней ходил по дому и даже по двору в одном нижнем
белье, в неподпоясанном халате, в галошах на босую ногу, а за обедом громко чавкал и рыгал, как башкир. Дочь возмущалась...
Шубу кто-то с меня снял, повели по праздничным половичкам и привели к
белой кровати. Навстречу мне поднялся со
стула молоденький врач. Глаза его были замучены и растерянны. На миг в них мелькнуло удивление, что я так же молод, как и он сам. Вообще мы были похожи на два портрета одного и того же лица, да и одного года. Но потом он обрадовался мне до того, что даже захлебнулся.
Мы встали и пошли бродить по комнатам. В конце анфилады их широкая дверь вела в зал, назначенный для танцев. Желтые шелковые занавески на окнах и расписанный потолок, ряды венских
стульев по стенам, в углу залы большая
белая ниша в форме раковины, где сидел оркестр из пятнадцати человек. Женщины, по большей части обнявшись, парами ходили по зале; мужчины сидели по стенам и наблюдали их. Музыканты настраивали инструменты. Лицо первой скрипки показалось мне немного знакомым.
Те же
белые крашеные
стулья, кресла, столы, зеркала и диваны времени Империи.
— У вас нет водки? — громко спросил я. Она не ответила, раскладывая по столу карты. Человек, которого я привел, сидел на
стуле, низко наклонив голову, свесив вдоль туловища красные руки. Я положил его на диван и стал раздевать, ничего не понимая, живя как во сне. Стена предо мною над диваном была сплошь покрыта фотографиями, среди них тускло светился золотой венок в
белых бантах ленты, на конце ее золотыми буквами было напечатано...
Белый некрашеный пол, пожелтевший потолок, неуклюжий старинный диван у одной стены, пред ним раскинутый ломберный стол с остывшим самоваром, крошками
белого хлеба и недопитым стаканом чаю, в котором плавали окурки папирос; в углу небольшая железная кровать с засаленной подушкой и какой-то сермягой вместо одеяла, несколько сборных дешевых
стульев и длинный
белый сосновый стол у окна.
При этом Николай Афанасьевич заморгал частенько своими тонкими веками и вдруг проворно соскочил со
стула, отбежал в уголок, взмахнул над глазами своими ручками, как крылышками, отер
белым платочком слезы и возвратился со стыдливою улыбкой на прежнее место. Усевшись снова, он начал другим, несколько торжественным голосом...
Посреди комнаты стол большой, у окна кресло мягкое, с одной стороны стола — диван, дорогим ковром покрытый, а перед столом
стул с высокой спинкой, кожею обит. Другая комната — спальня его: кровать широкая, шкаф с рясами и
бельём, умывальник с большим зеркалом, много щёточек, гребёночек, пузырьков разноцветных, а в стенах третьей комнаты — неприглядной и пустой — два потайные шкафа вделаны: в одном вина стоят и закуски, в другом чайная посуда, печенье, варенье и всякие сладости.