Неточные совпадения
Да черт его со временем
Нанес-таки на барина:
Везет Агап бревно
(Вишь, мало
ночи глупому,
Так воровать отправился
Лес — среди
бела дня...
Всю
ночь до свету
белогоМолилась я, а дедушка
Протяжным, ровным голосом
Над Демою читал…
Молиться в
ночь морозную
Под звездным небом Божиим
Люблю я с той поры.
Беда пристигнет — вспомните
И женам посоветуйте:
Усердней не помолишься
Нигде и никогда.
Чем больше я молилася,
Тем легче становилося,
И силы прибавлялося,
Чем чаще я касалася
До
белой, снежной скатерти
Горящей головой…
Настала
ночь, весь мир затих,
Одна рыдала пташечка,
Да мертвых не докликалась
До
белого утра!..
Вернувшись домой после трех бессонных
ночей, Вронский, не раздеваясь, лег ничком на диван, сложив руки и положив на них голову. Голова его была тяжела. Представления, воспоминания и мысли самые странные с чрезвычайною быстротой и ясностью сменялись одна другою: то это было лекарство, которое он наливал больной и перелил через ложку, то
белые руки акушерки, то странное положение Алексея Александровича на полу пред кроватью.
«Как красиво! — подумал он, глядя на странную, точно перламутровую раковину из
белых барашков-облачков, остановившуюся над самою головой его на середине неба. — Как всё прелестно в эту прелестную
ночь! И когда успела образоваться эта раковина? Недавно я смотрел на небо, и на нем ничего не было — только две
белые полосы. Да, вот так-то незаметно изменились и мои взгляды на жизнь!»
Карл Иваныч одевался в другой комнате, и через классную пронесли к нему синий фрак и еще какие-то
белые принадлежности. У двери, которая вела вниз, послышался голос одной из горничных бабушки; я вышел, чтобы узнать, что ей нужно. Она держала на руке туго накрахмаленную манишку и сказала мне, что она принесла ее для Карла Иваныча и что
ночь не спала для того, чтобы успеть вымыть ее ко времени. Я взялся передать манишку и спросил, встала ли бабушка.
В эту самую минуту Амалия Ивановна, уже окончательно обиженная тем, что во всем разговоре она не принимала ни малейшего участия и что ее даже совсем не слушают, вдруг рискнула на последнюю попытку и с потаенною тоской осмелилась сообщить Катерине Ивановне одно чрезвычайно дельное и глубокомысленное замечание о том, что в будущем пансионе надо обращать особенное внимание на чистое
белье девиц (ди веше) и что «непременно должен буль одна такая хороши дам (ди даме), чтоб карашо про
белье смотрель», и второе, «чтоб все молоды девиц тихонько по
ночам никакой роман не читаль».
Это ночное мытье производилось самою Катериной Ивановной, собственноручно, по крайней мере два раза в неделю, а иногда и чаще, ибо дошли до того, что переменного
белья уже совсем почти не было, и было у каждого члена семейства по одному только экземпляру, а Катерина Ивановна не могла выносить нечистоты и лучше соглашалась мучить себя по
ночам и не по силам, когда все спят, чтоб успеть к утру просушить мокрое
белье на протянутой веревке и подать чистое, чем видеть грязь в доме.
Что́ бал? братец, где мы всю
ночь до
бела дня,
В приличьях скованы, не вырвемся из ига,
Читал ли ты? есть книга…
И, верно, счастлив там, где люди посмешнее.
Кого люблю я, не таков:
Молчалин за других себя забыть готов,
Враг дерзости, — всегда застенчиво, несмело
Ночь целую с кем можно так провесть!
Сидим, а на дворе давно уж
побелело,
Как думаешь? чем заняты?
Няня не обманула:
ночь пролетела как краткое мгновение, которого я и не заметил, и бабушка уже стояла над моею кроваткою в своем большом чепце с рюшевыми мармотками и держала в своих
белых руках новенькую, чистую серебряную монету, отбитую в самом полном и превосходном калибре.
Город молчал, тоже как бы прислушиваясь к будущему.
Ночь была холодная, сырая, шаги звучали глухо,
белые огни фонарей вздрагивали и краснели, как бы собираясь погаснуть.
Самгин медленно поднялся, сел на диван. Он был одет, только сюртук и сапоги сняты. Хаос и запахи в комнате тотчас восстановили в памяти его пережитую
ночь. Было темно. На столе среди бутылок двуцветным огнем горела свеча, отражение огня нелепо заключено внутри пустой бутылки
белого стекла. Макаров зажигал спички, они, вспыхнув, гасли. Он склонился над огнем свечи, ткнул в него папиросой, погасил огонь и выругался...
— Я тоже не могла уснуть, — начала она рассказывать. — Я никогда не слышала такой мертвой тишины.
Ночью по саду ходила женщина из флигеля, вся в
белом, заломив руки за голову. Потом вышла в сад Вера Петровна, тоже в
белом, и они долго стояли на одном месте… как Парки.
Какая-то сила вытолкнула из домов на улицу разнообразнейших людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно было думать, что они ждут праздника. Самгин смотрел на них, хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По
ночам пред ним опять вставала картина
белой земли в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
По
ночам, волнуемый привычкой к женщине, сердито и обиженно думал о Лидии, а как-то вечером поднялся наверх в ее комнату и был неприятно удивлен: на пружинной сетке кровати лежал свернутый матрац, подушки и
белье убраны, зеркало закрыто газетной бумагой, кресло у окна — в сером чехле, все мелкие вещи спрятаны, цветов на подоконниках нет.
В окно смотрело серебряное солнце, небо — такое же холодно голубое, каким оно было
ночью, да и все вокруг так же успокоительно грустно, как вчера, только светлее раскрашено. Вдали на пригорке, пышно окутанном серебряной парчой, курились розоватым дымом трубы домов, по снегу на крышах ползли тени дыма, сверкали в небе кресты и главы церквей, по
белому полю тянулся обоз, темные маленькие лошади качали головами, шли толстые мужики в тулупах, — все было игрушечно мелкое и приятное глазам.
Взрослые пили чай среди комнаты, за круглым столом, под лампой с
белым абажуром, придуманным Самгиным: абажур отражал свет не вниз, на стол, а в потолок; от этого по комнате разливался скучный полумрак, а в трех углах ее было темно, почти как
ночью.
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже попадал на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной
ночью, кто-то забрался из сада на крышу с целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова в состояние мрачной ярости; утром он бегал по двору в ночном
белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем пришел к Самгину пить кофе и, желтый от злобы, заявил...
Что оно
Белое — это плохо придумано, оно, знаешь, эдакое оловянное и скверного характера, воет, рычит, особенно — по
ночам, а
ночи — без конца!
В приплюснутом крышей окне мезонина, где засел дядя Миша, с вечера до поздней
ночи горела неярко лампа под
белым абажуром, но опаловое бельмо ее не беспокоило Самгина.
Уже светало; перламутровое, очень высокое небо украшали розоватые облака. Войдя в столовую, Самгин увидал на
белой подушке освещенное огнем лампы нечеловечье, точно из камня грубо вырезанное лицо с узкой щелочкой глаза, оно было еще страшнее, чем
ночью.
Ночами перед Самгиным развертывалась картина зимней, пуховой земли, сплошь раскрашенной по
белому огромными кострами пожаров; огненные вихри вырывались точно из глубины земной, и всюду, по ослепительно
белым полям, от вулкана к вулкану двигались, яростно шумя, потоки черной лавы — толпы восставших крестьян.
Тиха украинская
ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой-Церковью сияет
И пышных гетманов сады
И старый замок озаряет.
И тихо, тихо всё кругом;
Но в замке шепот и смятенье.
В одной из башен, под окном,
В глубоком, тяжком размышленье,
Окован, Кочубей сидит
И мрачно на небо глядит.
Где он возьмет цвета для этого пронзительно-белого луча здешних звезд? как нарисует это мление вечернего, только что покинутого солнцем и отдыхающего неба, эту теплоту и кротость лунной
ночи?
Часов в семь утра мгновенно стихло, наступила отличная погода. Следующая и вчерашняя
ночи были так хороши, что не уступали тропическим. Какие нежные тоны — сначала розового, потом фиолетового, вечернего неба! какая грациозная, игривая группировка облаков! Луна
бела, прозрачна, и какой мягкий свет льет она на все!
Набатов побежал за снегом. Марья Павловна достала валерьяновые капли и предлагала ему, но он, закрыв глаза, отталкивал ее
белой похудевшей рукой и тяжело и часто дышал. Когда снег и холодная вода немного успокоили его, и его уложили на
ночь, Нехлюдов простился со всеми и вместе с унтер-офицером, пришедшим за ним и уже давно дожидавшимся его, пошел к выходу.
Так прошел весь вечер, и наступила
ночь. Доктор ушел спать. Тетушки улеглись. Нехлюдов знал, что Матрена Павловна теперь в спальне у теток и Катюша в девичьей — одна. Он опять вышел на крыльцо. На дворе было темно, сыро, тепло, и тот
белый туман, который весной сгоняет последний снег или распространяется от тающего последнего снега, наполнял весь воздух. С реки, которая была в ста шагах под кручью перед домом, слышны были странные звуки: это ломался лед.
Черная, гладкая, блестящая головка,
белое платье с складками, девственно охватывающее ее стройный стан и невысокую грудь, и этот румянец, и эти нежные, чуть-чуть от бессонной
ночи косящие глянцовитые черные глаза, и на всем ее существе две главные черты: чистота девственности любви не только к нему, — он знал это, — но любви ко всем и ко всему, не только хорошему, что только есть в мире, — к тому нищему, с которым она поцеловалась.
Да, эта совокупность ужасна; эта кровь, эта с пальцев текущая кровь,
белье в крови, эта темная
ночь, оглашаемая воплем «отцеубивец!», и кричащий, падающий с проломленною головой, а затем эта масса изречений, показаний, жестов, криков — о, это так влияет, так может подкупить убеждение, но ваше ли, господа присяжные заседатели, ваше ли убеждение подкупить может?
На дворе была уже весна: снег быстро таял. Из
белого он сделался грязным, точно его посыпали сажей. В сугробах в направлении солнечных лучей появились тонкие ледяные перегородки; днем они рушились, а за
ночь опять замерзали. По канавам бежала вода. Она весело журчала и словно каждой сухой былинке торопилась сообщить радостную весть о том, что она проснулась и теперь позаботится оживить природу.
Ночью, перед рассветом, меня разбудил караульный и доложил, что на небе видна «звезда с хвостом». Спать мне не хотелось, и потому я охотно оделся и вышел из палатки. Чуть светало. Ночной туман исчез, и только на вершине горы Железняк держалось
белое облачко. Прилив был в полном разгаре. Вода в море поднялась и затопила значительную часть берега. До восхода солнца было еще далеко, но звезды стали уже меркнуть. На востоке, низко над горизонтом, была видна комета. Она имела длинный хвост.
А между тем наступает
ночь; за двадцать шагов уже не видно; собаки едва
белеют во мраке.
Через полчаса свет на небе еще более отодвинулся на запад. Из
белого он стал зеленым, потом желтым, оранжевым и наконец темно-красным. Медленно земля совершала свой поворот и, казалось, уходила от солнца навстречу
ночи.
Теперь перед нами расстилалась равнина, покрытая сухой буро-желтой травой и занесенная снегом. Ветер гулял по ней, трепал сухие былинки. За туманными горами на западе догорала вечерняя заря, а со стороны востока уже надвигалась холодная темная
ночь. На станции зажглись
белые, красные и зеленые огоньки.
А между этих дел он сидит, болтает с детьми; тут же несколько девушек участвуют в этом разговоре обо всем на свете, — и о том, как хороши арабские сказки «Тысяча и одна
ночь», из которых он много уже рассказал, и о
белых слонах, которых так уважают в Индии, как у нас многие любят
белых кошек: половина компании находит, что это безвкусие, —
белые слоны, кошки, лошади — все это альбиносы, болезненная порода, по глазам у них видно, что они не имеют такого отличного здоровья, как цветные; другая половина компании отстаивает
белых кошек.
Накануне решительного дня Марья Гавриловна не спала всю
ночь; она укладывалась, увязывала
белье и платье, написала длинное письмо к одной чувствительной барышне, ее подруге, другое к своим родителям.
Но в эту
ночь, как нарочно, загорелись пустые сараи, принадлежавшие откупщикам и находившиеся за самым Машковцевым домом. Полицмейстер и полицейские действовали отлично; чтоб спасти дом Машковцева, они даже разобрали стену конюшни и вывели, не опаливши ни гривы, ни хвоста, спорную лошадь. Через два часа полицмейстер, парадируя на
белом жеребце, ехал получать благодарность особы за примерное потушение пожара. После этого никто не сомневался в том, что полицмейстер все может сделать.
Устраивали засады, подстерегали по
ночам, рылись в грязном
белье и проч.
Одна только
ночь оставалась ему шататься на
белом свете; но и в эту
ночь он выискивал чем-нибудь выместить на кузнеце свою злобу.
И
ночь, как нарочно, так роскошно теплилась! и еще
белее казался свет месяца от блеска снега.
Настала
ночь: ушел сотник с молодою женой в свою опочивальню; заперлась и
белая панночка в своей светлице.
Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не
белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец и не губернский стряпчий, а просто черт, которому последняя
ночь осталась шататься по
белому свету и выучивать грехам добрых людей.
В следующую
ночь дом Белосельских был тоже окружен мушкетерами и пожарными, и в надворных строениях была задержана разбойничья шайка, переселившаяся из дома Гурьева. Была найдена и простыня, в которой форейтор изображал «
белую даму». В числе арестованных оказалось с десяток поротых клиентов квартального.
На другой день, придя в «Развлечение» просить аванс по случаю ограбления, рассказывал финал своего путешествия: огромный будочник, босой и в одном
белье, которому он назвался дворянином, выскочил из будки, повернул его к себе спиной и гаркнул: «Всякая сволочь по
ночам будет беспокоить!» — и так наподдал ногой — спасибо, что еще босой был, — что Епифанов отлетел далеко в лужу…
Ночью вывешивались вместо шаров фонари: шар —
белый фонарь, крест — красный. А если красный фонарь сбоку, на том месте, где днем — красный флаг, — это сбор всех частей. По третьему номеру выезжали пожарные команды трех частей, по пятому — всех частей.
Такие слухи упорно носились по Москве. Прохожие по
ночам слышали раздававшиеся в доме вой, грохот ржавого железа, а иногда на улицу вылетали из дома кирпичи, а сквозь разбитые окна многие видели
белое привидение.
И, насмотревшись за
ночь на важных гостей, сами важничали и пробирали половых в
белых рубашках за всякую ошибку и даже иногда подражали тем, которым они служили час назад, важно подзывали половых...
На следующий день метель стихла, над наметанными за
ночь, сугробами ярко светило солнце, с крыш и ветвей срывались
белые комочки снега… Мы решили, что наверное собаки вчера испугались забежавшего из лесу волка.