Неточные совпадения
— Cher, — зашептал он в каком-то
безумном уже
страхе, весь дрожа как лист, — друг мой, скажи мне всю правду: куда меня теперь денут?
Видя мать бледною, худою и слабою, я желал только одного, чтоб она ехала поскорее к доктору; но как только я или оставался один, или хотя и с другими, но не видал перед собою матери, тоска от приближающейся разлуки и
страх остаться с дедушкой, бабушкой и тетушкой, которые не были так ласковы к нам, как мне хотелось, не любили или так мало любили нас, что мое сердце к ним не лежало, овладевали мной, и мое воображение, развитое не по летам, вдруг представляло мне такие страшные картины, что я бросал все, чем тогда занимался: книжки, камешки, оставлял даже гулянье по саду и прибегал к матери, как
безумный, в тоске и
страхе.
Затем, как во сне, увидел он, еще не понимая этого, что в глазах Шульговича попеременно отразились удивление,
страх, тревога, жалость…
Безумная, неизбежная волна, захватившая так грозно и так стихийно душу Ромашова, вдруг упала, растаяла, отхлынула далеко. Ромашов, точно просыпаясь, глубоко и сильно вздохнул. Все стало сразу простым и обыденным в его глазах. Шульгович суетливо показывал ему на стул и говорил с неожиданной грубоватой лаской...
Но
страх и сомнения терзали бедного Александрова немилосердно. Время растягивалось подобно резине. Дни ожидания тянулись, как месяцы, недели — как годы. Никому он не сказал о своей первой дерзновенной литературной попытке, даже вернейшему другу Венсану; бродил как
безумный по залам и коридорам, ужасаясь длительности времени.
И вот, в час веселья, разгула, гордых воспоминаний о битвах и победах, в шуме музыки и народных игр пред палаткой царя, где прыгали бесчисленные пестрые шуты, боролись силачи, изгибались канатные плясуны, заставляя думать, что в их телах нет костей, состязаясь в ловкости убивать, фехтовали воины и шло представление со слонами, которых окрасили в красный и зеленый цвета, сделав этим одних — ужасными и смешными — других, — в этот час радости людей Тимура, пьяных от
страха пред ним, от гордости славой его, от усталости побед, и вина, и кумыса, — в этот
безумный час, вдруг, сквозь шум, как молния сквозь тучу, до ушей победителя Баязета-султана [Баязет-султан — Боязид 1, по прозвищу Йылдырым — «Молния» (1347–1402).
Когда же она узнала, что Гварначья жив и его отнесли на стуле в аптеку, чтобы перевязать страшные раны, ее охватил трепет, и, вращая
безумными, полными
страха глазами, она сказала...
У Евсея было своё объяснение события:
страх толкнул людей друг против друга, и тогда вооружённые и обезумевшие истребили безоружных и
безумных.
Припоминая бурные дни жизни на ярмарке, Пётр Артамонов ощущал жуткое недоумение, почти
страх; не верилось, что всё, что воскрешала память, он видел наяву и сам кипел в огромном, каменном котле, полном грохота, рёва музыки, песен, криков, пьяного восторга и сокрушающего душу тоскливого воя
безумных людей.
Я не спорю, я не буду противоречить, подобно
безумному:
страх был, но ведь как же было ей не бояться?
Когда же он пришел в свой кабинет,
То у дверей с недвижностью примерной,
В чалме пунцовой, щегольски одет,
Стоял арап, его служитель верный.
Покрыт, как лаком, был чугунный цвет
Его лица, и ряд зубов перловых,
И блеск очей открытых, но суровых,
Когда смеялся он иль говорил,
Невольный
страх на душу наводил;
И в голосе его, иным казалось,
Надменностью
безумной отзывалось.
Нас догоняют верховые, скачут они во тьме и для храбрости ревут разными голосами, стараются спугнуть ночные
страхи. Чёрные кусты по бокам дороги тоже к мельнице клонятся, словно сорвались с корней и лени над землей; над ними тесной толпой несутся тучи. Вся ночь встрепенулась, как огромная птица, и, широко и пугливо махая крыльями, будит окрест всё живое, обнимает, влечёт с собою туда, где
безумный человек нарушил жизнь.
«
Безумный, — сказал ангел божий. — Все мелкие эфиопы, с которыми ты не хочешь бороться из-за
страха перед великим эфиопом, все эти мелкие эфиопы — это все грешные желания людей, — и их можно побороть, великий же эфиоп — это слава людская, ради которой живут грешные люди. Бороться с большим эфиопом нет надобности — он весь пустой. Побори грехи, и он сам собою исчезнет из мира».
Пережитый только что ужас подействовал на меня самым неожиданным образом: весь мой
страх как рукой сняло, и я испытывала одно только
безумное желание — узнать, что это было такое. Быстро вскочив на ноги, я кинулась навстречу привидению и, схватив костлявые руки призрака, закричала на весь зал...
Безумный, почти животный
страх, что вот-вот все откроется и ее выгонят как преступницу из приюта, не давал ей покоя.
И вдруг на один
безумный, несказанный счастливый миг мне ясно стало, что все это ложь и никакой войны нет. Нет ни убитых, ни трупов, ни этого ужаса пошатнувшейся беспомощной мысли. Я сплю на спине, и мне грезится страшный сон, как в детстве: и эти молчаливые жуткие комнаты, опустошенные смертью и
страхом, и сам я с каким-то диким письмом в руках. Брат жив, и все они сидят за чаем, и слышно, как звенит посуда.
Несмотря на страдание моего крошки, несмотря на
безумную усталость от бессонных ночей и вечного
страха и отчаяния, я должна играть. Я дала слово Громову. Я не смею подводить Дашковскую. Нельзя оставлять ее без актрисы. Это отразится на деле, это повредит сборам, на которые существует труппа.
— И вы надеетесь одним
страхом справиться с мальчиком, которого мать, без сомнения, осыпает
безумными ласками?
Помню то мучительное чувство
страха и какой-то дикой покорности, когда, оставшись один, совсем один в своей комнате или на берегу моря, я вдруг начинал испытывать странное давление на мышцы лица,
безумное и наглое требование смеха, хотя мне было не только не смешно, но даже и не весело.
Он плакал о ней, молодой и красивой, доверчиво ждущей радостей и ласк; о ней, потерявшей сына; о ней,
безумной и жалкой, объятой
страхом, гонимой призраками; он плакал о ней, которая ждала его в летние сумерки, покорная и светлая.
Ответ может быть только один — тот, что наверное не будет всего того зла, которое производит правительство: не будет земельной собственности, не будет податей, употребляемых на ненужные народу дела, не будет разделений народов, порабощения одних другими, не будет поглощения лучших сил народов на приготовление к войнам, не будет
страха — с одной стороны бомб, с другой — виселиц, не будет
безумной роскоши одних и еще более
безумной нищеты других.