Неточные совпадения
— Постой! мы люди
бедные,
Идем в дорогу дальную, —
Ответил ей Пахом. —
Ты, вижу, птица мудрая,
Уважь — одежу
старуюНа нас заворожи!
Всё успокоилось: в гостиной
Храпит тяжелый Пустяков
С своей тяжелой половиной.
Гвоздин, Буянов, Петушков
И Флянов, не совсем здоровый,
На стульях улеглись в столовой,
А на полу мосье Трике,
В фуфайке, в
старом колпаке.
Девицы в комнатах Татьяны
И Ольги все объяты сном.
Одна, печальна под окном
Озарена лучом Дианы,
Татьяна
бедная не спит
И в поле темное глядит.
Вдруг подле него очутилась Соня. Она подошла едва слышно и села с ним рядом. Было еще очень рано, утренний холодок еще не смягчился. На ней был ее
бедный,
старый бурнус и зеленый платок. Лицо ее еще носило признаки болезни, похудело, побледнело, осунулось. Она приветливо и радостно улыбнулась ему, но, по обыкновению, робко протянула ему свою руку.
Марья Ивановна принята была моими родителями с тем искренним радушием, которое отличало людей
старого века. Они видели благодать божию в том, что имели случай приютить и обласкать
бедную сироту. Вскоре они к ней искренно привязались, потому что нельзя было ее узнать и не полюбить. Моя любовь уже не казалась батюшке пустою блажью; а матушка только того и желала, чтоб ее Петруша женился на милой капитанской дочке.
Венчали их в сельской церкви, после
обедни в воскресенье, и потом гостям предложен был парадный завтрак в большой зале
старого дома, которую перед тем за неделю мыли, чистили, скребли, чтоб отпировать в ней в последний раз.
Он позвонил Егора и едва с его помощью кое-как оделся, надевая сюртук прежде жилета, забывая галстук. Он спросил, что делается дома, и, узнав, что все уехали к
обедне, кроме Веры, которая больна, оцепенел, изменился в лице и бросился вон из комнаты к
старому дому.
Что было с ней потом, никто не знает. Известно только, что отец у ней умер, что она куда-то уезжала из Москвы и воротилась больная, худая, жила у
бедной тетки, потом, когда поправилась, написала к Леонтью, спрашивала, помнит ли он ее и свои
старые намерения.
«Она — в Царское и, уж разумеется, к
старому князю, а брат ее осматривает мою квартиру! Нет, этого не будет! — проскрежетал я, — а если тут и в самом деле какая-нибудь мертвая петля, то я защищу „
бедную женщину“!»
Однако сделалось по-моему: на том же дворе, но в другом флигеле, жил очень
бедный столяр, человек уже пожилой и пивший; но у жены его, очень еще не
старой и очень здоровой бабы, только что помер грудной ребеночек и, главное, единственный, родившийся после восьми лет бесплодного брака, тоже девочка и, по странному счастью, тоже Ариночка.
Дальше, дети, глупость; и это, пожалуй, глупость; можно, дети, и влюбляться можно, и жениться можно, только с разбором, и без обмана, без обмана, дети. Я вам спою про себя, как я выходила замуж, романс
старый, но ведь и я старуха. Я сижу на балконе, в нашем замке Дальтоне, ведь я шотландка, такая беленькая, белокурая; подле лес и река Брингал; к балкону, конечно, тайком, подходит мой жених; он
бедный, а я богатая, дочь барона, лорда; но я его очень люблю, и я ему пою...
Таков был рассказ приятеля моего,
старого смотрителя, рассказ, неоднократно прерываемый слезами, которые живописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриева. Слезы сии отчасти возбуждаемы были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в продолжение своего повествования; но как бы то ни было, они сильно тронули мое сердце. С ним расставшись, долго не мог я забыть
старого смотрителя, долго думал я о
бедной Дуне…
В сени (где некогда поцеловала меня
бедная Дуня) вышла толстая баба и на вопросы мои отвечала, что
старый смотритель с год как помер, что в доме его поселился пивовар, а что она жена пивоварова.
— Как же! дам я ему у тетки родной в мундире ходить! — подхватила тетенька, — ужо по саду бегать будете, в земле вываляетесь — на что мундирчик похож будет! Вот я тебе кацавейку
старую дам, и ходи в ней на здоровье! а в праздник к
обедне, коли захочешь, во всем парате в церковь поедешь!
Но и тех и других продавцы в лавках и продавцы на улицах одинаково обвешивают и обсчитывают, не отличая
бедного от богатого, — это был
старый обычай охотнорядских торговцев, неопровержимо уверенных — «не обманешь — не продашь».
Черти проказили,
старая княгиня ездила к
обедне, а заведовавший в части поркой квартальный, из аракчеевских солдат, получал свои трешницы, и никто не обращал внимания на дом, где водятся черти.
День был воскресный. Ученики должны быть у
обедни в
старом соборе, на хорах. С разрешения гимназического начальства я обыкновенно ходил в другую церковь, но этот раз меня потянуло в собор, где я надеялся встретить своего соседа по парте и приятеля Крыштановича, отчасти уже знакомого читателям предыдущих моих очерков. Это был юноша опытный и авторитетный, и я чувствовал потребность излить перед ним свою переполненную душу.
Есть богатые и
бедные люди, красивые и некрасивые,
старые и молодые, образованные и необразованные, но одно великое равняет всех, это — совесть.
В честь первого названо маленькое селение из десяти дворов,
бедное и недолговечное, а в честь второго — селение, которое уже имело
старое и прочное местное название Сиянцы, так что только на бумагах, да и то не на всех, оно называется Галкино-Враское.
Сборы на Самосадку вообще приняли грустный характер. Петр Елисеич не был суеверным человеком, но его начали теснить какие-то грустные предчувствия. Что он высидит там, на Самосадке, а затем, что ждет
бедную Нюрочку в этой медвежьей глуши? Единственным утешением служило то, что все это делается только «пока», а там будет видно. Из заводских служащих всех лучше отнесся к Петру Елисеичу
старый рудничный надзиратель Ефим Андреич. Старик выказал искреннее участие и, качая головой, говорил...
Редкий из седых гренадеров достоит до этого сурового времени и, совершенно потерявшись, ежится
бедным инвалидом до тех пор, пока просвирнина
старая гусыня подойдет к нему, дернет для своего развлечения за вымерзлую ногу и бросит на потеху холодному ветру.
И вот, Платонов, тогда-то я решила заражать их всех — молодых,
старых,
бедных, богатых, красивых, уродливых, — всех, всех, всех!..
Обычная обстановка
бедного холостого студента: провисшая, неубранная кровать со скомканным одеялом, хромой стол и на нем подсвечник без свечи, несколько книжек на полу и на столе, окурки повсюду, а напротив кровати, вдоль другой стены — старый-престарый диван, на котором сейчас спал и храпел, широко раскрыв рот, какой-то чернокудрый и черноусый молодой человек.
В одну минуту сбежалась вся дворня, и вскоре узнали в этих пешеходах
старого мельника Болтуненка и дворового молодого человека, Василья Петрова, возвращающихся от
обедни из того же села Неклюдова.
Я очутился в небольшой и не совсем опрятной комнате с
бедной, словно наскоро расставленной мебелью. У окна, на кресле с отломанной ручкой, сидела женщина лет пятидесяти, простоволосая и некрасивая, в зеленом
старом платье и с пестрой гарусной косынкой вокруг шеи. Ее небольшие черные глазки так и впились в меня.
Жена его была
бедная сирота
старого дворянского рода, крупная, полная, красивая женщина, не давшая ему детей.
Посредник обиделся (перед ним действительно как будто фига вдруг выросла) и уехал, а Конон Лукич остался дома и продолжал «колотиться» по-старому. Зайдет в лес — бабу поймает, лукошко с грибами отнимет; заглянет в поле — скотину выгонит и штраф возьмет. С утра до вечера все в маете да в маете. Только в праздник к
обедне сходит, и как ударят к «Достойно», непременно падет на колени, вынет платок и от избытка чувств сморкнется.
После посещения Корелы весьма естественно, что речь зашла об этом
бедном, хотя и чрезвычайно
старом русском поселке, грустнее которого трудно что-нибудь выдумать.
— Что за
старый! он годом только постарше моего покойника. Ну, царство ему небесное! — сказала, крестясь, Анна Павловна. — Жаль
бедной Федосьи Петровны: осталась с деточками на руках. Шутка ли: пятеро, и все почти девочки! А когда похороны?
— Чего, матушка, с крестин у Павла Савича пегашка захромала: угораздила нелегкая кучера положить через канавку
старую дверь от амбара…
бедные люди, видите!
Я знаю случай, когда, с укором встретив
старого газетного товарища, пришедшего к нему искать работы, он разом превратил его, как бы мановением волшебного жезла, из
бедного и полураздетого человека в человека относительно обеспеченного.
— Заметьте эту раздражительную фразу в конце о формальности.
Бедная,
бедная, друг всей моей жизни! Признаюсь, это внезапноерешение судьбы меня точно придавило… Я, признаюсь, всё еще надеялся, а теперь tout est dit, [всё решено (фр.).] я уж знаю, что кончено; c’est terrible. [это ужасно (фр.).] О, кабы не было совсем этого воскресенья, а всё по-старому: вы бы ходили, а я бы тут…
Всех, всех пережило это
бедное,
старое сердце… и не разбилось!
Молодые и
старые,
бедные и богатые несли домой зеленые ветки, цветы, березки, убранные лентами.
— Боится старик мой чертушек-то! Вон как
стареет быстро, со страху-то… Эх,
бедный человек…
Только что прихожу домой с пятком освященных после
обедни яблок, как на пороге ожидает меня встреча с некоторою довольно
старою знакомкой: то сама попадья моя Наталья Николаевна, выкравшись тихо из церкви, во время отпуска, приготовила мне, по обычаю, чай с легким фриштиком и стоит стопочкой на пороге, но стоит не с пустыми руками, а с букетом из речной лилеи и садового левкоя.
Он был старший в
бедной старообрядческой семье, выросший без отца и кормивший
старую мать с тремя дочерьми и двумя братьями.
«Их отцы
старые,
бедные их матери, которые в продолжение 20 лет любили, обожали их, как умеют обожать только матери, узнают через шесть месяцев или через год, может быть, что сына, большого сына, воспитанного с таким трудом, с такими расходами, с такою любовью, что сына этого, разорванного ядром, растоптанного конницей, проехавшей через него, бросили в яму, как дохлую собаку. И она спросит: зачем убили дорогого мальчика — ее надежду, гордость, жизнь? Никто не знает. Да, зачем?
После праздничной
обедни прихожане расходились по домам. Иные останавливались в ограде, за белыми каменными стенами, под
старыми липами и кленами, и разговаривали. Все принарядились по-праздничному, смотрели друг на друга приветливо, и казалось, что в этом городе живут мирно и дружно. И даже весело. Но все это только казалось.
Вот, кажется, и все лица… Да! забыл: Гаврила очень
постарел и совершенно разучился говорить по-французски. Из Фалалея вышел очень порядочный кучер, а
бедный Видоплясов давным-давно в желтом доме и, кажется, там и умер… На днях поеду в Степанчиково и непременно справлюсь о нем у дяди.
Она устраивает спектакли и лотереи в пользу детей
бедных мелкопоместных, хлопочет о стипендиях в местной гимназии и в то же время успевает бросать обворожающие взгляды на молодых семиозерских аристократов и не прочь пококетничать с
старым графом Козельским, который уже три трехлетия сряду безуспешно добивается чести быть представителем «интересов земства» и, как достоверно известно, не отказывается от этого домогательства и теперь.
И действительно, немедленно после
обедни, целый город был свидетелем, как «
старый» направился с визитом к «новому».
Феденька недоумевал. Он был убежден, что тут есть какая-то интрига, но в чем она состоит — объяснить себе не умел.
Бедный! Он, видимо, следовал
старой рутине и все искал каких-то фактов, которые дали бы ему повод объявить поход. Он не подозревал, что система фактов есть система устарелая, что нарождается и даже народилась совершенно иная система, которая позволяет без всякого повода, без малейшего факта бить тревогу и ходить войною вдоль и поперек, приводя в трепет оторопелых обывателей…
— Ну, всем ты взял, Владимир Петрович, а молиться не умеешь, — началила Головинского после
обедни бабушка Татьяна, — точно в балалайку играешь… А я еще думала, что ты к
старой вере был привержен!..
— Что? Будто вы не знаете? На Вознесенском проспекте всенародно кричал, что надо, мол, всех либералов в тюрьму; а то еще к нему приходит
старый пансионский товарищ,
бедный, разумеется, и говорит:"Можно у тебя пообедать?"А тот ему в ответ:"Нет, нельзя; у меня два графа сегодня обедают… п' шол прочь!"
Войницкий. Потому что эта верность фальшива от начала до конца. В ней много риторики, но нет логики. Изменить
старому мужу, которого терпеть не можешь, — это безнравственно; стараться же заглушить в себе
бедную молодость и живое чувство — это не безнравственно.
Но как бы хорошо человек ни выбрал жизнь для себя — ее хватает лишь на несколько десятков лет, — когда просоленному морской водою Туба минуло восемьдесят — его руки, изувеченные ревматизмом, отказались работать — достаточно! — искривленные ноги едва держали согнутый стан, и, овеянный всеми ветрами старик, он с грустью вышел на остров, поднялся на гору, в хижину брата, к детям его и внукам, — это были люди слишком
бедные для того, чтоб быть добрыми, и теперь
старый Туба не мог — как делал раньше — приносить им много вкусных рыб.
Прошло еще дня три, он пошел к парикмахеру, щеголю и вертопраху. Про этого парня, здорового, как молодой осел, говорили, что он за деньги любит
старых американок, которые приезжают будто бы наслаждаться красотою моря, а на самом деле ищут приключений с
бедными парнями.
Так и сделали, а потом Катарина и эта сухая ведьма Лючия, крикунья, чей голос слышно на три мили, — принялись за
бедного Джузеппе: призвали и давай щипать его душу, как
старую тряпку...
Я уже знал от Петра Платоновича, что пятилетняя Ермолова, сидя в суфлерской будке со своим отцом, была полна восторгов среди сказочного мира сцены; увлекаясь каким-нибудь услышанным монологом, она, выучившись грамоте, учила его наизусть по пьесе, находившейся всегда у отца, как у суфлера, и, выучив, уходила в безлюдный угол
старого, заброшенного кладбища, на которое смотрели окна
бедного домишки, где росла Ермолова.
Буря воет в саду, буря ломится в дом,
Я боюсь, чтоб она не сломила
Старый дуб, что посажен отцом,
И ту иву, что мать посадила,
Эту иву, которую ты
С нашей участью странно связала,
На которой поблекли листы
В ночь, как
бедная мать умирала…